Разоблаченный любовник

Вэн засунул руку в карман парки. Девятимиллиметровый скользнул в его руку, будто нашел дом родной.
Деньги, подумай о деньгах.
Спустя секунду он выдал:
— Мы прекращаем или продолжаем болтать?
— Это не я нахожусь не по ту сторону двери, сынок.
Вэн вошел, не спуская с Ксавье глаз. Внутри дома было холодно, будто тепло уходило вниз, или же здание было заброшено. Отсутствие мебели подтвердило последнее.
Вэн напрягся, когда Ксавье запустил руку в задний карман. То, что протянули вперед, тоже в каком-то роде было оружием: 10 идеальных хрустящих стодолларовых купюр.
— И так, мы договорились? — спросил Ксавье.
Вэн посмотрел вокруг. Потом взял деньги и припрятал их.
— Ага.
— Хорошо. Начнем сегодня. — Ксавье повернулся и пошел в заднюю часть дома.
Вэн двинулся следом, оставаясь максимально на стороже. Особенно когда они спустились в подвал и встретили еще шестерых Ксавье, стоявших у подножия лестницы. Мужчины были высокими, бледноволосыми, и пахли, как старухи.
— Похоже, у тебя у самого есть несколько братьев, — сказал Вэн мимоходом.
— Они не братья. И не используй это слово здесь. — Ксавье обвел взглядом мужчин. — Они будут твоими учениками.
Двигаясь сам по себе, но, находясь под присмотром медсестры в защитном костюме, Бутч вернулся в кровать после своего первого душа и бритья. Катетер и капельницу вынули, и он быстро управился с плотным завтраком. Он также проспал, как убитый, одиннадцать из последних двенадцати часов.
Блин… он снова почувствовал себя человеком, и скорость, с которой он восстанавливался, была подарком Божьим, не иначе.
— Вы поправляетесь, сэр.
— Следующая остановка — олимпийские игры. — Он натянул на себя простыни.
Когда медсестра ушла, он посмотрел на Мариссу. Она сидела на койке, которую принесли для нее по его требованию, ее голова склонилась над вышивкой. Она вела себя странно с того момента, как он проснулся час назад, будто хотела что-то сказать, но не могла издать ни звука.
Его взгляд прошелся от ее яркой макушки к изящным рукам, по персиковому платью, расстелившемуся на временной кровати… и снова вернулся к корсажу. Спереди по всей его длине располагались изящные пуговицы. Сотня пуговиц.
Бутч поерзал ногами, возбуждаясь. И обнаружил, что гадает, сколько понадобится времени, чтобы расстегнуть каждую из этих жемчужин.
Его тело пробудилось, кровь прилила к паху, делая его твердым.
Ага, вы только посмотрите. Ему действительно стало лучше.
И, черт, он такой сукин сын.
Он отвернулся от нее и закрыл глаза.
Но проблема была в том, что, закрыв глаза, он видел себя, целующего Мариссу на балконе второго этажа, в особняке Дариуса. О, блин, он помнил все с точностью до мелочей. Они оказались на полу, когда он сломал кресло…
— Бутч?
Он открыл глаза и повернулся. Марисса стояла рядом с ним, их лица были на одном уровне. Он в панике посмотрел вниз, дабы убедиться, что простыни скрывали происходящее между его бедрами.
— Да? — Сказал он так хрипло, что пришлось повторить. Господи, его связки всегда имели шероховатости, голос всю жизнь немного хрипел, но только одна вещь могла сделать его еще более хриплым — мысли о том, чтобы раздеться. Особенно вместе с ней.
Пока ее глаза изучали его лицо, Бутч боялся, что она видела все, самую его сердцевину. Там, где одержимость ею была сильнее всего.
— Марисса, я думаю, тебе сейчас стоит поспать. Ну, знаешь, отдых и все такое.
— Вишес сказал, что ты приходил повидать меня. После ранения Рофа.
Бутч зажмурил глаза. Первой мыслью было желание оторвать свою жалкую задницу от кровати, найти напарника и врезать ему. Мать твою, Ви…
— Мне не сообщили, — сказала она. Когда он посмотрел на нее и нахмурился, она покачала головой. — Я не знала, что ты приходил, пока Вишес не сказал мне прошлой ночью. С кем ты встретился, когда пришел? Что случилось?
Она не знала?
— Я, а… доджен открыл дверь. Она сходила наверх и сказала мне, что ты не принимаешь, и что ты перезвонишь. Когда ты не позвонила… Я не собирался преследовать тебя или что-то в этом роде.
Хм, окей… он преследовал ее чуток. Она просто об этом не знала, спасибо Господу. Если, конечно, Ви, гребаная болтушка, не рассказал ей и об этом. Ублюдок.
— Бутч, я болела, мне нужно было время, чтобы восстановиться. Но я хотела увидеть тебя. Вот почему я просила тебя навестить меня, когда мы столкнулись в декабре. Ты сказал «нет», и я решила… что ты потерял интерес.
Она хотела увидеть его? Она это точно сказала?
— Бутч, я хотела увидеть тебя.
Ага, сказала. Дважды.
Хм, сейчас… он прямо воспрял духом.
— Черт, — выдохнул Бутч, встречаясь с ней взглядом. — Тебе известно, сколько раз я проезжал мимо твоего дома?
— Правда?
— Почти каждую ночь. Я был жалок. — Черт, он все еще жалок.
— Но ты хотел, чтобы я убралась из этой палаты. Ты разозлился, увидев меня здесь.
— Я взбесилс…эээ, разозлился из-за того, что ты не одела костюм. Подумал, что тебя заставили прийти сюда. — Он потянулся дрожащей рукой к ее локону. Боже, он был таким мягким. — Вишес может быть очень убедительным. И я не хотел твоего сострадания или жалости, чтобы ты оказалась там, где не хотела находиться.
— Я хотела быть здесь. Я хочу быть здесь. — Она взяла его руку и сжала.
Последовало «О-мой-Бог-это-должно-быть-Рождество» молчание, и Бутч попытался упорядочить последние шесть месяцев, нагнать реальность, которую он как-то упустил. Он хотел ее. Она хотела его. Правда ли это?
Кажется правдой. Как хорошо. Как…
Он позволил вылететь необдуманным, отчаянным словам:
— Я неравнодушен к тебе, Марисса. Чертовск… да, на самом деле. К тебе.
Ее бледно-голубые глаза увлажнились.
— Я… тоже. К тебе.
Бутч не собирался делать резких движений. В одно мгновенье они были разделены воздухом. В следующее — он прикоснулся к ней губами. Она открыла от удивления рот, и он отодвинулся.
— Извини…
— Нет… я… я просто не ожидала, — сказала она, смотря на его губы. — Я хочу, чтобы ты…
— Хорошо. — Он наклонил голову и коснулся ее губ. — Подойди ближе.
Потянув за руку, он опустил ее на кровать, а затем перевернул так, чтобы она оказалась сверху. Она весила чуть больше теплого воздуха, и ему это нравилось, особенно когда его окружили ее светлые волосы. Положив обе руки на ее лицо, он посмотрел на нее.
Когда ее губы раскрылись в нежной улыбке для него одного, он заметил кончики клыков. О, Господи, ему нужно в нее войти, проникнуть, и он приподнялся, следуя за языком. Она застонала, когда Бутч облизал ее губы, а потом они страстно целовались, его руки зарылись в ее волосы, поглаживая затылок. Он раздвинул ноги, и тело Мариссы устроилось между ними, увеличивая давление там, где он и так был твердым, плотным и горячим.
Из ниоткуда в голове возник вопрос, который он не имел права задавать; этот вопрос сбил его дыхание, лишил ритма. Он отстранился от нее.
— Бутч, что такое?
Он обвел ее губы большим пальцем, гадая, был ли у нее мужчина. Взяла ли она любовника в те девять месяцев с их последнего поцелуя? Может, больше чем одного?
— Бутч?
— Ничего, — ответил Бутч, хотя яростное собственническое чувство вцепилось в его грудь.
Он снова взял ее рот. Сейчас он целовал ее с чувством собственника, на которое не имел права. Пройдясь одной рукой от ее затылка, он прижал ее к своей эрекции. Бутч чувствовал настойчивую потребность предъявить на нее свои права, чтобы каждый мужчина знал, чья это женщина. И это было полным бредом.
Внезапно Марисса дернулась назад. Понюхав воздух, она, казалось, озадачилась.
— Человеческие мужчины связываются?
— А… эмоционально — да.
— Нет… связываются. — Она уткнулась головой в его шею, вдохнула и начала тереться носом о его кожу.
Он обхватил ее бедра, гадая, как далеко все это зайдет. Он не был уверен, что ему хватит сил для секса, несмотря на то, что был полностью возбужден. И он не хотел ничем злоупотреблять. Но, Господь всемогущий, он так хотел ее.