Темные объятия
Саншайн готова была застонать от разочарования, когда он вдруг встал.
Однако Тейлон никуда не уходил — он быстро стянул с нее платье и бросил его на пол. Под его взглядом Саншайн ощутила себя не просто голой — о нет, она была полностью обнажена, как физически, так и духовно. Как будто он видел ее насквозь, как будто ведал о ней нечто такое, чего никто другой не знал и знать не мог.
Как будто они были связаны друг с другом на каком-то глубинном уровне, намного превосходящем простое соединение тел.
По крайней мере, так она думала, пока снова не ощутила на себе теплую тяжесть его тела. Тут все мысли вылетели у нее из головы, сменившись острым наслаждением, невероятным, немыслимым... и, тем не менее, совершенно реальным. Лица их соприкасались, и щетина Тейлона щекотала ей щеку.
Не раздумывая, Саншайн принялась целовать его — в щеки, в подбородок, в шею, наслаждаясь неповторимым солоноватым вкусом его загорелой кожи.
Никогда еще она не встречала мужчину, которого так сладко целовать!
Она протянула руки к застежке его брюк, где под черной кожей вздымалось нечто огромное. Откинувшись назад, расстегнула молнию и в первый раз коснулась его плоти.
Тейлон прикрыл глаза и тихо застонал, чувствуя, как она гладит его мужское достоинство — горячее, твердое, тяжелое, жаждущее.
Она зарылась пальцами в кудрявую золотистую шерстку; затем рука ее скользнула ниже, обхватила пару мягких увесистых ядер, полных скрытого жара, взвесила их на ладони.
Тейлон издал громкий стон. Это прикосновение... это что-то немыслимое! Он спал с женщинами столько раз, что и не сосчитать, — и каждый раз древнее как мир искусство секса отчиталось для него своими неизведанными гранями.
Играло новыми красками.
Она начала стягивать с него штаны, но остановилась, вдруг обнаружив, что он все еще в ботинках.
— Ну вот! — с улыбкой воскликнула она.
Тейлон, рассмеявшись, поцеловал ее и сел и в кровати, чтобы расшнуровать обувь. Она встала на колени и прижалась обнаженным телом к его нагой спине, сладко щекоча его сосками.
— Как мне нравится вот это! — проговорила
она,
проводя языком по узорам татуировки.— А мне нравится, когда ты так делаешь, — ответил он, бросая в угол ботинки вместе со штанами. Саншайн принялась исследовать его спину губами, и Тейлон схватился за край кро
ват
и, чтобы не упасть.— Эти узоры что-то означают?
Он прикрыл глаза, наслаждаясь быстрыми и мягкими касаниями ее языка.
— Это кельтские символы силы, защиты и долголетия. — Тейлон горько усмехнулся. Ирония судьбы: знал бы дядя,
какое
долголетие ждет его племянника!Она в последний раз лизнула ему спину и откинулась на кровать.
— Не могу поверить, что твой дядя сам сделал тебе татуировку. Когда я набила себе татушку, папа меня чуть не убил.
Тейлон взглянул на нее через плечо.
— У тебя есть татуировка?
Она обвила левую ногу вокруг его талии и повернула, чтобы показать ему лодыжку. Там светило маленькое стилизованное кельтское солнце, переплетенное с символом творчества.
Тейлон с улыбкой провел по татуировке рукой.
— Красиво.
— Да, только больно. И долго не проходит. А ведь у меня совсем маленькая. Не моту представить, как у тебя это все заживало!
Еще бы! Ведь в те времена не было ни автоматов, ни стерилизованных игл. Эти узоры дядя выкалывал на его теле в течение трех месяцев. Несколько царапин сильно воспалились, и если бы не Нинья и ее целебные травы, быть может, Тейлона сейчас не было бы в живых.
— Ерунда, ничего страшного.
— Ну конечно, мальчики не плачут! — сморщив носик, поддразнила его Саншайн.
— Если я скажу: да, было очень больно — тебе это больше понравится?
— Всем нам иногда бывает больно. И нет ничего дурного в том, чтобы в этом признаться.
— Милая моя, — мягко ответил он. — Я не чувствую боли. Никогда.
Она взглянула на него с удивлением:
— Правда? Совсем-совсем?
Тейлон медленно покачал головой. Правда в том, что он не позволял себе чувствовать — ни боли, ни страдания, ни скорби по утраченной жизни. Просто не осмеливался. Прошло уже много столетий, но боль по-прежнему может его уничтожить.
— Боль иссушает и утомляет ум. Это пустая трата времени и энергии.
— Но без боли нет и радости. Миром правит равновесие: кто отказывается от одной стороны жизни — утрачивает и другую.
Хм,
любопытная философия. Особенно если учесть, что и прекрасная мыслительница, и ее слушатель сидят на кровати голышом.— Ты всегда философствуешь перед тем, как
лечь с
мужчиной в постель?Она игриво куснула его за плечо.
— Не всегда. Мужчины обычно против... почему-то.
Он скользнул взглядом по ее груди.
— Кажется, я знаю, что мешает им сосредоточиться.
Он наклонился, припал к ее соску, вобрал
его
в рот. Саншайн застонала и откинулась на кровать, потянув его за собой.Тейлон шумно вздохнул, чувствуя, как набухает сосок под его языком. Провел рукой по изгибу ее бедра, раздвинул ноги, скользнул внутрь — сквозь влажные заросли спутанных кудряшек пробрался к той части ее тела, которую так жаждал.
Саншайн вздрогнула всем телом и громко застонала, когда, осторожно раздвинув нежные складочки, он нащупал между ними щель. Да, он хочет в нее войти! Хочет увидеть, как, охваченная страстью, Саншайн откидывает голову на подушку; он хочет услышать, как в момент оргазма она выкрикивает его имя.
Прижав его голову к своей груди, Саншайн шире раздвинула ноги. Пусть входит, о, скорее, пусть делает с ней что хочет! Она стонала и извивалась, пока он гладил ее нежные губы, — и громко вскрикнула, когда пальцы его скользнули внутрь.
Тело ее, казалось, таяло, растворялось в наслаждении, превращалось в один большой костер желания. Никогда ни одного мужчину она не хотела так, как Тейлона! Любая близость казалась ей недостаточной — больше всего она хотела бы слиться с ним в единое существо.
Не в силах ждать, она опустила руку и, нащупав его орудие, направила его в себя.
Стон его слился с ее стоном.
Саншайн выгнула спину, впуская его глубже. Какой же он горячий, твердый, как он заполняет ее пустоту! Ее нельзя назвать неопытной, — но такое наслаждение открывается ей впервые в жизни.
Он присел на пятки и, обхватив ее за бедра, подтянул к себе, чтобы входить и выходить из нее беспрепятственно. Вперед и назад, вперед и назад... плавный ритм его движений доставлял ей неизъяснимое наслаждение.
Она не отрывала от него восторженных глаз, — а он смотрел на нее со странной нежностью.
— Ты прекрасна, — выдохнул он, приподнимаясь и входя в нее еще глубже, заполняя ее до самых сокровенных глубин.
— Ты тоже, — прошептала она.
Приподнимаясь и опускаясь, он скользил в нее мощными, уверенными, но плавными и нежными движениями, а руки его ни на секунду ни оставались в покое: умело, в такт движениям бёдер, они дразнили самые чувствительные местечки ее тела. Все ее существо содрогалось в наслаждении.
Достигнув вершины, она громко закричала и прильнула к нему.
Тейлон застонал от наслаждения, глядя на ее счастливые содрогания, чувствуя, что и сам близок к оргазму.
Она вновь упала на постель, потянув его за собой... а затем сделала нечто такое, чего он совсем не ожидал, — зарылась лицом ему в плечо и принялась осыпать его поцелуями.
Тейлон застыл, словно громом пораженный.
Он и сам не смог бы объяснить, что его так изумило. Просто в ее ласках была такая нежность, такое доверие, такая...
Как будто он и в самом деле ей небезразличен. Как будто он что-то для нее значит. Как будто она не просто переспала с незнакомцем — именно ему, Тейлону, она отдала свое тело. И, может быть, не только тело. Тейлону казалось, что та цепь, которой он много столетий назад сковал свои чувства, натягивается и вот-вот готова лопнуть.
Что-то подобное он ощущал лишь с одной женщиной на свете — и очень, очень давно...