Гражданин О (СИ)

— Это мальчик или девочка? – спросил Михалыч.
По дорожке к дому шел подросток лет четырнадцати, размахивая тоненькой костлявой ручкой в такт своим шагам. Бедра раскачивались из стороны в сторону, как на подиуме, а сам мальчишка выглядел так, словно только что закончил съемки в молодежном сериале и заскочил домой пообедать. Узкие шортики до колен, обтягивающие бедра, белая майка в обтяжку, такая, что под тканью угадывались соски, часы с широким ремнем, подчеркивающие тонкое запястье. И — эта сраная молодежная мода — немыслимая стрижка с челкой до носа.
— Что молчишь? Тоже понять не можешь? — хохотнул Михалыч. — Вот и я не могу. У самого такое же растет, бесполое.
— Здрасьте, — басом поздоровалось бесполое и небрежно приподняло руку, вглядываясь в циферблат.
— Пидорасов развелось, — продолжил любимую тему Михалыч, глядя парнишке в спину. — Это ж Петька Любимов из второго подъезда. С моим балбесом в одном классе учится. Чему их там учат, если все тощие и одеваются как гомосеки?
Олесь отхлебнул пива и подумал, что кому-кому, а Михалычу обсуждать чужой внешний вид не следует. Вечная траурная кайма под ногтями, неаккуратная щетина, пивной животик и майка в пятнах — этот набор никак не тянул на эталон красоты. Себя Олесь тоже красавцем не считал, но он хотя бы был аккуратно одет и относительно привлекателен. По крайней мере, Катя, жена, не жаловалась.
— А у нас на работе тоже один появился, — сказал он неожиданно для самого себя: обычно они с Михалычем трепались ни о чем под пиво, но острых тем не касались — видимо, сосед, как и сам Олесь, чувствовал, что они вряд ли смогут договориться. — Мелкий и вертлявый, постоянно мне на нервы действует. Лет семнадцать, только школу закончил, сын нашего генерального. Учиться, говорит, не хочу. Называйте меня Рос, — Олесь нагнулся и сплюнул на землю.
Обычно такие жесты ему были не свойственны, но рядом с Михалычем в нем поднималось, как ил со дна озера, что-то такое первобытное и быдловатое.
— Пристает? — спросил Михалыч лениво. Ему явно хотелось продолжать осуждать молодежь и сына-оболтуса.
— Нет! Намекает постоянно и подкалывает. Олесь, говорит, такая прелесть, такие реснички длинные, веснушечки. Ненавижу свои веснушки, блять!
— Мужик должен быть пьян, вонюч и волосат, — назидательно сказал Михалыч, почесывая брюхо. — А не педиком каким смотреться. Я своему так и сказал вчера: тебя раньше отпиздили бы в подъезде, кровью бы харкал. Не то, что сейчас. Девки тощие, пацаны на девок похожи. Не то что в наше время…
Наше время, подумал Олесь. Михалыч выглядел на полтинник, хотя был старше всего на десять лет. Общение с ним словно и самого Олеся делало более старым, и забывалось как-то, что недавно праздновали двадцатишестилетие. Это тоже было проблемой.
По всему городу в начале месяца висела реклама гала-концерта одного известного шоумена, они с Олесем были одногодками, и изображение улыбающейся рожи постоянно напоминало, что некоторые в его возрасте деньги лопатой гребут, а он ничего не достиг и вообще чмо.
— А двинуть ему нельзя? – спросил Михалыч, прерывая не самые светлые воспоминания.
— Кому? — очнулся Олесь.
— Сынку этому.
— Как ты себе представляешь? Он же сын генерального.
— Оболтус, — крякнул Михалыч и швырнул бутылку в мусорку, не попал, и она, жалобно звякнув, приземлилась на землю. — Бля. Три года баскетбола, — любимая шутка Михалыча почему-то вызвала раздражение, и Олесь поморщился. — Сходить за добавкой?
— Нет, — он покачал головой, — Катька пилить будет, если на рогах приду.
— Жена должна во всем слушаться мужа! — рявкнул Михалыч, и Олесь тихо хмыкнул: весь двор не раз и не два наблюдал, как благоверная этого сурового русского мужика гоняет его по двору в одних тапочках.
Внезапно захотелось спросить, действительно ли Михалыч такой дебил или просто притворяется.
— А, переживу. Что ты на выходных делаешь?
— В каком смысле? — уточнил Олесь.
— Ну ты с женой? Мы думали на шашлыки съездить. Я такие шашлыки делаю — заебись!
Олесь представил себе рафинированную Катьку рядом с Михалычем и понял, что дружеское общение стоит ограничивать посиделками на лавочке с пивом, иначе деградация не за горами. Впрочем, никаких других друзей у Олеся все равно не было, но лучше уж самому, чем вот так.
— К маме моей едем. На два дня, — соврал он и присвистнул: во двор въехал шикарный "Лендкрузер" со сверкающими черными боками, явно новый.
Район, в котором они жили, был околоцентральным, и здесь как нигде ощущалась классовая разница: в их доме жили и маргиналы вроде Михалыча, и олигархи-лайт. Видимо, "Лендкрузер" был новым приобретением кого-то из этих, модных.
Михалыч повернул голову и неодобрительно цокнул языком.
— О, приехал. Владелец заводов, газет, пароходов. Ну, посмотрим, как он припаркуется.
Его собственная «Лада-Калина» занимала почетное место во дворе, а автомеханика Михалыча знала вся округа: помогал по доброте душевной, измерявшейся либо в литрах, либо в купюрах. В словах соседа была доля истины, потому что дворик был небольшой, а машин много, и баталии за место на парковке порой шли нешуточные. "Лендкрузер" плыл по двору как большой черный пароход, изредка замирая возле свободных мест.
— Что, сука, не выходит каменный цветок? — поржал Михалыч и повернулся к Олесю, подмигивая.
Олесь посмотрел на его рыжеватые брови, на мясистые губы, заросшие седовато-рыжей щетиной, и с трудом сдержал желание скривиться.
Тем временем иномарка, сделав не очень изящный поворот, попыталась примоститься рядом с машиной Михалыча.
— Я... — начал Михалыч, тут его рот вытянулся буквой "О", а звук будто отключили.
"Лендкрузер" попытался въехать задом на свободное место, не рассчитал, водитель попробовал снова, и тут раздался лязг металла, а Михалыч взвыл.
Сначала Олесь не понял, в чем дело, потому что смотрел на рот Михалыча, но обернулся и сразу же мысленно посочувствовал владельцу "Лендкрузера": джип отъехал, и стало понятно, что вот-вот разразится скандал. На любимой "Ладе" соседа не хватало одной фары и был слегка примят бампер.
— Еб. Твою. Мать! — на последнем слове соседа сдуло с лавочки, и он стремительно (если, конечно, можно так сказать о стокилограммовом детине) побежал к "Лендкрузеру", крича по дороге что-то матерное и не поддающееся расшифровке.
Олесь вздохнул, думая о том, что шанс по-тихому сбежать домой откладывается на неопределенное время. Михалычу нужен будет свидетель, Михалычу нужно будет выжрать пару литров пива, чтобы заглушить сердечную тоску по любимой игрушке и так далее. Олесь покачал головой и поплелся следом.
Хозяином «Лендкрузера» оказался очень симпатичный парень примерно одного с Олесем возраста. Весь подтянутый, в дорогой одежде, пахнущий, как парфюмерный магазин. Он снял темные очки и, улыбаясь, смотрел на решительного Михалыча, изъясняющего по большей части матом.
— …ты охуел? – закончил пространную речь о косоруких водилах, которые права покупают, Михалыч, пользуясь любимым приемом всех автовладельцев — психологическим давлением.
— Что вы, — мелодично отозвался виновник волнений.
У Олеся от его голоса внутри что-то сжалось. Он думал, что такие голоса — суть есть компьютерные спецэффекты, а тут по-настоящему, такой тембр, что девки с ума, наверное, сходят. Вот бывают же такие, с ненавистью подумал Олесь. Все им: и внешность, и дорогая машина, и голос такой, что охренеть просто.
— Я тебя по судам затаскаю! — проорал Михалыч, приблизившись на опасно близкое расстояния к виновнику происшествия, и тот едва заметно поморщился. Олесь понял, что кого-то из них нужно будет спасать. Скорее всего — Михалыча. — Я тебя до нитки раздену! Я в автосервисе работаю, мне таких справок сделают, что ты мне новую машину купишь!
— Сколько? — спросил тот спокойно и достал из кармана пачку баксов. Натурально — пачку, и Олесь медленно охренел. Он в жизни столько денег в руках не держал, а этот борзый вел себя так, будто у него в каждом кармане по прессу.