Цветы на чердаке
Ее полные слез глаза умоляли.
— Пожалуйста, пожалуйста, ради меня, ради вашей любви ко мне, а моей
— к вам, потерпите еще! Это не будет, не может продолжаться долго, и я сделаю все возможное, чтобы скрасить ваше ожидание. И подумайте о богатствах, которые мы скоро получим!
— Все в порядке, мама, — сказал Крис, обнимая ее почти так же, как это делал отец. — Ты просишь не так уж много, особенно, если учесть, что ставка так велика.
— Да, — с готовностью подтвердила мама, — еще немного терпения, немного времени, принесенного в жертву, и все хорошее, привлекательное в этом мире будет вашим.
Что мне оставалось сказать? Как я могла возразить? Мы уже провели здесь больше трех недель, и что значили еще несколько дней или пара недель, или даже еще один месяц?
У края радуги нас ожидал горшок с золотом. Но радуга была из тонкой, как паутина, газовой ткани, а золото весило тонну и от сотворения мира до наших дней руководило людьми во всех их поступках.
ПУСТЬ РАСТЕТ САД
Теперь мы знали всю правду.
Мы останемся в этой комнате, пока дедушка не умрет. Однажды ночью, когда я чувствовала себя особенно подавленной, и мне было особенно тоскливо, мне вдруг пришло в голову, что мама всегда знала, что ее отец не из тех, кто способен кому-то что-то простить.
— Но, — сказал вечный оптимист Кристофер, — он может умереть в любой момент. Так всегда бывает при сердечных болезнях. Какой-нибудь кровяной сгусток попадет ему в легкие или в сердце, и бедный дедушка погаснет, как свечка, когда на нее подуешь.
Крис и я теперь часто говорили жестокие и кощунственные вещи, но в сердце это отзывалось болью, и мы знали, что отпускаем неуважительные шуточки, чтобы хоть как-то успокоить свое кровоточащее самолюбие.
— Послушай, — сказал он как-то, — поскольку нам придется пробыть здесь немного дольше, нам надо стремиться занять и себя, и близнецов, придумывать какие-то развлечения. А если мы действительно приложим все наши усилия, Бог знает, мы можем додуматься до чего-нибудь необыкновенного и фантастического.
Когда в вашем распоряжении чердак, до верху забитый всевозможным хламом, и гигантские шкафы, наполненные гнилыми и вонючими, но все-таки роскошными костюмами, вполне естественно, что у вас возникнет желание поставить пьесу. А поскольку когда-нибудь я собиралась выходить на большую сцену, я назначила себя продюсером, режиссером, хореографом и исполнительницей главной женской роли. Крис, конечно, исполнял мужские, а близнецы могли играть какие-нибудь второстепенные.
Но они не хотели участвовать в нашем спектакле. Они хотели быть зрителями, которые сидят, смотрят и аплодируют.
Идея сама по себе не плохая, ведь на самом деле, что за спектакль без зрителей! Жаль, что у них не было денег, чтобы продавать им билеты.
— Назовем это генеральной репетицией, — сказал Крис. — А поскольку ты здесь главная, и, кажется, знаешь все о театре, ты напишешь сценарий.
Ха! Как будто мне был нужен сценарий! Ведь теперь у меня появилась возможность сыграть Скарлетт О'Хара. У нас были обручи для криналинов и туго затягивающиеся корсеты, подходящий костюм для Криса и прекрасные кружевные зонтики с несколькими дырами. Шкафы и сундуки предоставляли большой выбор, и я получила замечательный костюм, целиком извлеченный из одного шкафа, а нижние юбки мы нашли в сундуке.
Я сделала прическу в виде ниспадающих спиральных прядей, а поверх нее надела потерявшую форму старую соломенную шляпу от Легорна, украшенную выцветшими шелковыми цветами и зеленой сатиновой лентой, которая по краям стала коричневой. Мое платье со множеством оборок, одетое поверх железных обручей, было из какой-то тонкой полупрозрачной ткани. По всей видимости, когда-то оно было розовым, но сейчас его цвет было трудно определить.
Ретт Батлер был наряжен в кремовые брюки и коричневый бархатный жакет с жемчужными пуговицами, под ним был сатиновый жакет, ткань которого была украшена поблекшим от времени узором из красных роз.
— Пойдем, Скарлетт, — сказал он мне. — Мы должны бежать из Атланты, пока не пришел Шерман и не поджег город.
Крис привязал веревки, на которые мы повесили одеяла, служившие задником сцены, и наша аудитория из двух человек в нетерпении топала ногами, желая видеть, как горит Атланта. Я проследовала за Реттом на «сцену» и была готова дразнить и говорить колкости, флиртовать и околдовывать, чтобы разжечь в нем огонь, а потом броситься в объятия светловолосого Эшли Уилкса. Я наступила носком своей не по размеру большой и странно выглядящей старой туфли на одну из грязных оборок и свалилась на пол лишенной изящества кучей, из-под которой торчали грязные панталоны, а с них свисали какие-то ветхие шнурки. Аудитория аплодировала мне стоя, посчитав падение запланированным.
— Пьеса окончена! — объявила я и начала срывать с себя пропахшую нафталином одежду.
— Пойдемте есть! — закричала Кэрри, готовая на все, чтобы увести всех с ненавистного ей чердака. Кори надул нижнюю губу и осмотрелся.
— Как хорошо было бы, если бы у нас был сад, — сказал он так печально, что у меня заныло сердце. — Я не люблю качаться, когда цветы не раскачиваются вместе со мной.
Его льняные волосы отросли настолько, что касались ворота рубашки и завивались небольшими колечками, а у Кзрри волосы свисали до середины спины и напоминали каскады морских волн. Сегодня они были в голубом, цвет который мы носили по понедельникам. У нас был' свой цвет на каждый день недели. Желтый был для воскресенья, а красный — для субботы.
Желание Кори заставило Кристофера задуматься. Он медленно и с явным одобрением оглядел чердак.
— Надо признать, этот чердак действительно довольно мрачное и тоскливое место, — задумчиво произнес он, — но почему бы нам не попытаться найти созидательное применение для своих творческих задатков и не превратить эту отвратительную гусеницу в великолепную бабочку? — И мой брат улыбнулся в нашу сторону так убедительно, так подкупающе, что я немедленно поверила в его замысел.
— Действительно, было бы здорово попытаться украсить это малоприятное место и подарить близнецам сияющий всеми цветами искусственный сад, где они могли бы, качаясь на своих качелях, наслаждаться окружающим видом. Конечно, нам не удастся украсить весь чердак, мы бы этого никогда не закончили, так он был огромен, и кроме того дедушка может умереть в любую минуту, а тогда мы уйдем, чтобы больше сюда не возвращаться.
В этот вечер мы не могли дождаться прихода мамы, а когда она наконец пришла, мы с воодушевлением рассказали ей о своих планах украшения чердака и превращения его в радостный сад, которого близнецы перестанут бояться. Странное выражение появилось на миг на ее лице, но тут же исчезло.
— Ну, что же, — сказала она с улыбкой, — если вы хотите украсить чердак, надо сначала привести его в порядок. И я сделаю, что могу, чтобы помочь вам.
Мама тайком принесла нам швабры, щетки для пола и целые коробки чистящего средства. Вместе с нами она без устали ползала на коленях, отскребая грязь с чердачного пола, изо всех углов, под мебелью. Было удивительно, что она умела это делать: ведь когда мы жили в Глад стоне, всю тяжелую, нудную работу, от которой у мамы могли покраснеть руки и сломаться ногти, делала приходящая два раза в неделю домработница. Но, несмотря на это, она, одетая в старые линялые джинсы и старую рубашку, с волосами, собранными в узел и заколотыми булавкой на затылке, была с нами. Я восхищалась ей. Работа была тяжелая, изматывающая, всем было жарко, но она не проявляла никаких признаков усталости, а, наоборот, смеялась и весело болтала с нами.
Через неделю большая часть чердака была настолько чистой, насколько это вообще было возможно. Потом она принесла нам аэрозоль от насекомых, чтобы уничтожить тех букашек, которые попрятались в щели во время нашей уборки. Мы выметали дохлых пауков и всевозможных козявок целыми ведрами. Мы выбросили их из заднего окна, и они скатились вниз по крыше и лежали у края, пока их не смыло дождем. Птицы устроили настоящий пир, и мы часами смотрели на них, усевшись на подоконнике. Мы не видели крыс или мышей, только их помет. Наверное, они выжидали, пока суматоха уляжется, чтобы выползти из своих потаенных нор и щелей.