Мастер силы
— Круто, — прохрипел Саня. — А теперь руку, пожалуйста, отпустите.
Леденцов похлопал глазами, приходя в себя. Потом спохватился и разжал руку. Саня демонстративно подул на побелевшую ладонь. Вторая его рука уже была свободна: лингвист беззвучно плакал, вытирая слёзы кулаками.
— Все, — сказал Емельян Павлович. — Кажется, все. Да дайте вы ему уже пива, заслужил ведь.
Голова гудела. Леденцов мутно смотрел, как Тридцать Три делает первый, голодный, глоток, кашляет, захлебнувшись, и вытирает пену с губ левой рукой.
17
Всю прошлую неделю Катеньку мотало между состояниями души, как мячик в лототроне “Спортлото”. Она металась из отчаяния в агрессию, из самобичевания в надежду, из жалости к себе в ненависть ко всему миру.
Однако с субботы она надолго зависла в тупой апатии. Новость о том, что Палыч угодил в аварию, взорвалась в голове фугасным снарядом и вымела оттуда почти все мысли. Трепыхались только сочувствие к Леденцову. Воскресенье она пережила, сидя перед телевизором и наблюдая все программы подряд. Нужно было сходить в больницу, но об этом Катенька могла только размышлять, не в силах пошевелиться.
Понедельник принёс облегчение — пришлось пойти на работу. Катенька механически выполняла свои несложные обязанности маркетолога и получила заслуженный нагоняй за нерадивость, а также нежданную похвалу за хороший отчёт. В обеденный перерыв она почувствовала себя настолько бодрой, что направилась в столовую и взяла суп и салат из баклажанов.
За столик к ней никто не подсел, и Катенька смогла подкрепиться, не отвлекаясь от мыслей о Палыче. Чем более сытой она становилась, тем острее прорезалась в душе жалость к бедному, больному и вообще несчастному Леденцову. Катенька вернулась на рабочее место, но приступить к делам не смогла. Она вышла в коридор и принялась бесцельно бродить вдоль больших окон.
Погода сегодня соответствовала календарю. Почти прозрачная дымка висела над городом. Лужи блестели, как осколки хрустального блюда, разбитого небрежным великаном. Роща на пригорке ещё не покрылась зеленью, но уже начала приобретать салатовый оттенок.
Над рощей кружили неслышные из коридора вороны.
Катенька остановилась и отыскала недостроенный купол, с которым она давеча беседовала. Отсюда он был виден в другом ракурсе и казался совсем готовым. Катенька решила на сей раз обойтись без всяких просьб. Просто взяла и решила для себя, что у Леденцова всё будет просто замечательно.
Теперь Катенька была готова к нанесению визита в больницу.
18
В больнице пришлось проторчать ещё три дня: поединок в беседке вышел Леденцову не только боком, но и жуткой головной болью.
— Я же говорил! — торжествовал дежурный врач. — У вас точно сотрясение! А вы хотели! Вас тошнит?
“От тебя”, — хотел ответить Емельян Павлович, но только покачал чугунным черепом.
В понедельник главврач лично посетил Леденцова.
— Заматерел-то как! — похохатывал он, сидя у одра. — Что, просто так не мог зайти? Повод искал? В следующий раз чего попроще придумай. Вывих там, или аппендицит.
— Слушай, — сказал Емельян Павлович, — меня твои доктора домой не отпускают. А у меня масса дел, на контору прокурор наехал…
— Это молодой-то, что ли? Знаю его, смотрел недавно. В тридцать два года — язвища на полжелудка. Наверное, кислотность взыграла, что он на тебя полез. Ладно, вот придёт он ко мне на гастроэндоскопию, я ему заодно с желудком мозги и промою.
— Так отпустишь меня?
— Не суетись. Это всё-таки мозг, а не чирий на заднице. Понаблюдаю тебя недельку… Ладно, не хватайся за сердце, тут тебе не кардиология. В четверг выпишу, а то местный бизнес без тебя совсем загнётся.
“А и ладно, — подумал Леденцов, — все равно работы пока не будет, да и перед партнёрами хорошая отмазка: попал под лошадь, форс-мажор”.
— Кстати, — вспомнил главврач уже в дверях, — ты ж компьютерами занимаешься? Мне фонды выделили на вычтехнику. Освоим?
— Даже со скидкой.
— Хрена ль мне та скидка? Я ж не с зарплаты покупаю.
— Придумаем эквивалентную замену, — улыбнулся Емельян Павлович.
Ему всегда нравились красивые выражения, которые заменяют, например, слово “откат”.
Голова продолжала гудеть, читать было невозможно, поэтому Леденцову оставалось развлекаться только прогулками на свежем воздухе. Это было забавно: ходить без цели и без мыслей, никуда не торопясь и не принимая никаких решений. Емельян Павлович даже нагулял аппетит, похлебал неожиданно аппетитных больничных щей и приготовился насладиться тихим часом.
Но тут появилась Катенька, и час стал громким.
— Боже, — заявила она, вламываясь в палату, — я так перепугалась! Палыч, ты человек или сволочь? Я как узнала…
И немедленно разрыдалась. Леденцову пришлось утешать и закрывать собственным телом бреши в Катенькиных карих очах. Тело с трудом справлялось со слёзно-сопливым потоком, который извергала Катя. Гладя бедную девушку по неровно крашенной чёлке, Емельян Павлович подумал, что ей грозит ужасная смерть от обезвоживания организма. К счастью, через пять минут фонтаны иссякли, а через десять она уже с видом “Как все запущено” осматривала палату.
— Леденец! — сказала Катенька, завершив осмотр. — Это безобразие! Ты должен лежать в более комфортабельных условиях!
— У меня и так отдельный бокс и персональная сиделка.
— Я твоя персональная сиделка. Кстати, а где она?
— Я отпустил. Я вообще-то спать собирался.
— Она не имела права оставить свой пост. Мало ли что ей скажет человек с черепно-мозговой травмой!
Так она бушевала довольно долго, потом собралась пойти “погонять главврача”, потом снова поплакала, заявила, что любит Емельяна Павловича, вспомнила о важной встрече и упорхнула. “Надо с ней завязывать, — подумал Леденцов, — иначе всем плохо будет. А как с ней завяжешь? Пропадёт ведь”.
Емельян Павлович понял, что решать такие проблемы нужно на свежую голову, и всё-таки употребил остаток тихого часа по прямому назначению.
По пробуждении голова вела себя практически безупречно, разве что затылок слегка ломило. Леденцов бодро вскочил, умылся в персональном санузле персонального бокса и решил разыскать себе какое-нибудь чтиво на вечер. Для начала направился на пост спросить совета у медперсонала (теперь он даже жалел, что про сиделку Катеньке наврал). Но навстречу ему по коридору уже двигалось развлечение в лице Ивана Ивановича. Сегодня он был один, и это радовало: пока что Емельян Павлович не чувствовал в себе сил повторения сеансов мозгового армрестлинга.
— Не волнуйтесь, — улыбнулся Портнов после процедуры приветствия и обсуждения самочувствия, — сегодня я просто проведать вас. Могу, кстати, ответить на накопившиеся вопросы.
— Вопрос первый: свежей прессы не найдётся?
— Вот сегодняшняя “Губернская”. А вы быстро восстановились. Я в вас не ошибся.
— Отлично. Пойдёмте на свежий воздух, погода способствует. Вопрос второй: а что теперь будет с этим… текстологом?
— Боитесь, что мы выбросили его на улицу? Не волнуйтесь, я этого не практикую.
— Понимаю. Милость к падшим и ответственность за того, кого приручил.
— Да, погодка действительно, — Портнов задержался на крыльце и с удовольствием вдохнул. — Целый день ношусь туда-сюда, такой благодати не замечаю. А по поводу милости к падшим заблуждаетесь. Подобная милость, вернее, милостыня унижает и дающего и берущего. Нет, я оставил при себе Сергея Владиленовича по причинам утилитарного порядка.
— Хотите продать его тело анатомическому музею? Или душу проезжему дьяволу?
— Зачем? Наш друг может здорово вам послужить. Присядем?
— Давайте побродим. Хорошо ведь. А чем он может послужить? Наглядным примером?
— Нет, — Иван Иванович остановился и посмотрел на Леденцова задумчиво. — Вы правильно поняли, что с ним произошло тогда в беседке?
— Как я уяснил из ваших слов, он перенапрягся и перестал быть “отбойником”.