Мастер силы

— Правильно, — Портнов снова зашагал. — Некая часть его сущности сгорела, испарилась, обуглилась. Но природа не терпит пустоты. Если человек теряет зрение, у него заметно обостряются слух и осязание…
…“У него всё будет хорошо! — Катенька летела из больницы с уверенностью в сегодняшнем дне. — Он будет здоров! Его очень скоро выпустят! А потом…”
Про “потом” думать было пока нельзя, и она снова повторяла: “Он совсем здоров!”.
На пустынной улице Катенька несколько раз подпрыгнула на одной ножке…
…Емельян Павлович почувствовал, что затылок начинает пульсировать все ощутимее. Наверное, с умными разговорами следовало пока повременить. Иван Иванович тем временем продолжал:
— На месте уничтоженного фрагмента в личности Сергея Владиленовича неизбежно появится что-нибудь другое, такое же необычное.
— Он будет читать мысли? Или воспламенять взглядом?
— Его функция будет вспомогательной. Скорее всего, он будет вашим усилителем.
И тут голова Леденцова вдруг, рывком, погрузилась вводоворот боли.
В себя он пришёл уже в палате.
У изголовья дежурила персональная сиделка.
 
19
После случая на прогулке Емельян Павлович перестал приставать к врачам с требованием немедленно его выписать. Да и сами врачи стали с ним не так беззаботно-веселы, как это было вначале. То ли главврач их накрутил, то ли с Леденцовым действительно творилось что-то серьёзное. Катенька появлялась часто и бессистемно, ругалась с сиделкой и слишком уж бодро уверяла, что “все у тебя нормально, врачи просто перестраховываются”.
Емельяна Павловича общупывали со всех сторон, просвечивали на разных установках явно западного производства и заставляли проходить уйму тестов. Часть этих тестов он помнил ещё по своей недолгой работе психотерапевтом, некоторые ставили его в тупик. После каждой серии исследований врачи становились ещё строже и предупредительнее.
Главврач заходил почти каждый день, но толком ничего не говорил. Только к исходу недели Леденцов смог его разговорить.
— Понимаешь, Емеля, самое странное, что все у тебя хорошо. Органических изменений никаких. Функционально — в пределах нормы.
— Так радоваться нужно. А все почему-то напрягаются.
— Я бы радовался, если бы из окна своего кабинета не видел, как ты в эпилептический припадок свалился.
Емельян Павлович пристально посмотрел на врача. Он знал, что у людей этой профессии вырабатывается неповторимое чувство юмора, но на сей раз всё выглядело очень серьёзно.
— И не только я видел. Свидетелей хватало. Мы сделали стандартные анализы. Ни черта не поняли. Повторили серию. Потом по расширенной методике. Теперь делаем вообще всё, что у нас есть. И все анализы утверждают, что ты совершенно здоров. Так не бывает.
Леденцов уже и не рад был, что добился правды. Он только и мог, что хлопать глазами и молчать.
— Скажи честно, — продолжил главврач, — что тебе этот тип говорил? Он тебя пугал? Новость сообщил трагическую?
— Тип? А, это с которым мы тогда гуляли? Да нет, ничего такого ужасного. Интересное — да, но чтобы от этого с ног валиться… Он, видно, сам больше меня перепугался. С тех пор и не зашёл ни разу.
Главврач встал и прошёлся по палате.
— Это я распорядился. Думал, что все из-за него.
— Так он приходил?
— Да торчит тут почти всё время. И сейчас, наверное, дежурит. Буду уходить, скажу, чтобы пропустили.
Иван Иванович возник в палате через минуту после ухода главврача. Кажется, по коридору он бежал. Раскраснелся, хотя и не запыхался. Сиделка тётя Саша посмотрела на него с неодобрением.
— Добрый вечер! Я уже хотел с боем к вам прорываться! Есть важные новости.
— Посещение разрешено только до девятнадцати, — немедленно отреагировала тётя Саша.
Уж очень ей посетитель не понравился. Однако Иван Иванович проигнорировал даму.
— Прежде всего — ваша безопасность.
— Вы же видите, — Леденцов кивнул на сиделку, — тётя Саша остановит любую угрозу моей жизни и здоровью. Численностью до полка.
— А как насчёт сглаза, порчи, проклятий? — поинтересовался Портнов.
— Взрослые мужики, — проворчала сиделка, — а несёте чушь какую-то.
Отвернувшись к окну, тётя Саша перекрестилась.
— Так вы что, — спросил Емельян Павлович, — амулеты-обереги принесли?
— Ваша сиделка права, не нужно нести чёрт знает что. Не помогут вам никакие обереги. У вас есть всё необходимое, — Иван Иванович постучал себя по голове, — вот здесь.
— Я должен придумать себе прекрасное будущее?
— Придумайте хотя бы нормальное. Представьте себя здоровым и бодрым. В хорошем настроении. Заодно и о близких своих подумайте. Хорошо подумайте, понимаете?
— Без пяти семь, — тётя Саша встала и приготовилась к выдворению нахального посетителя.
Как-то сразу верилось — если понадобится, эта коренастая старушка применит к нарушителю распорядка недюжинную физическую силу.
— Завтра я приведу усилителя, и мы все закрепим, — Портнов потёр высокий лоб. — Сделаем все по науке. А пока давайте сами. Кто-то на вас сильно давит. Всего хорошего.
Тётя Саша проводила Ивана Ивановича до двери, и это походило не на почётный эскорт, а на конвой. Вернувшись, она тут же принялась измерять давление и температуру пациента. Леденцов не сопротивлялся. Это было бессмысленно. К тому же он старательно воображал, как прекрасно выспится сегодня, завтра проснётся с хорошим аппетитом, будет солнышко, в понедельник его ещё раз осмотрят и отпустят домой. И всё будет замечательно…
— Емельян, — прошептала сиделка, — если чего нужно передать в органы, ты только шепни.
— Какие органы? — встрепенулся Леденцов. — Главврач сказал, что все органы в норме.
— В норме, — подтвердила тётя Саша и оглянулась, — они разберутся, чего этот тип тебе угрожал.
— Какой тип? Иван Иванович?
— Он из рэкета? Ой, погодь-ка, — сиделка бросилась к умывальнику.
Емельян Павлович с изумлением наблюдал, как она открывает кран умывальника на полную мощность.
— Теперь не подслушают, — прошептала тётя Саша, вернувшись к изголовью кровати, — давай, рассказывай. Я же слышала, как он тебя пугал. “Подумай, — говорил, — хорошенько о семье!”
— Теть Саш, — зевнул Леденцов, — нет у меня никакой семьи. И не пугал он меня. Можно, я посплю?
— Как знаешь, — покачала головой бдительная женщина и пошла выключать воду.
Сон накатывался стремительно и мягко, чего нельзя добиться никакими снотворными. “Это я сам себя, — лениво сообразил Емельян Павлович, — придумал, что быстро усну, вот и усыпаю… усыпаю… Надо ещё запланировать себе какой-нибудь сон интересный”. Но сновидение продумать уже не успел.
— Поняла, — сказала сама себе сиделка, — это колдун какой-нибудь приходил. Развелось сейчас всяких. Надо батюшку попросить, чтобы бокс освятил.
И перекрестилась троекратно.
 
20
Отставной лингвист Сергей Владиленович за эту неделю преобразился. Двойственность и расплывчивость его фигуры и лица перестали бросаться в глаза. Весь он как-то подобрался и заблестел глазами не хуже, чем очками. Леденцову бывший текстолог напомнил пса, которого впервые спустили с поводка, но он всё равно жмётся к ноге хозяина. Не хватало для полноты образа только бешено виляющего хвоста. Увидев Емельяна Павловича, он замер от почтительности и восторга. Потом бросился к Леденцову и осторожно поддержал его за локоток, хотя нужды в этом не было никакой. Всю дальнейшую беседу он хранил почтительное молчание.
— А где ваш цербер? — спросил Иван Иванович.
— Тётя Саша? Ночь отдежурила и сменилась.
— Мощная дама. На мой беглый взгляд, она должна оказаться компенсатором чудовищной силы. Жаль, нашего Александра не было, он бы прощупал.
— А вы разве сами не умеете?
— Только по внешнему виду, — развёл руки Портнов, — даром ясновидения не наделён. И никаким другим даром.
— А как же вы…
— Это отдельная история. Сейчас давайте разберёмся, как же вы. То есть как вам теперь быть. Вы делали все, как я говорил?