Последняя ночь в Катманду

— Синтия, что с тобой? — снова послышался голос с заднего сиденья, и уже через секунду его рука поддержала ее.
— Ты? — пробормотала она.
— Я. — Он помог ей забраться в машину, и теперь они сидели на заднем сиденье рядом.
— Что ты здесь делал, Махеш? — спросила она, чувствуя, что ее сердце колотится в груди, как испуганная птица в клетке.
— Ждал тебя.
Машина тронулась с места и плавно покатила по улице.
— Ты с ума сошел?
— Возможно. — Он взял ее за руку. — И мне это нравится.
Нет, эту пытку она больше не в силах вынести. Этот мужчина снова сидит рядом с ней, снова держит за руку, снова окутывает ее своим присутствием. Почему он не дает ей забыть его?
— Махеш, все это очень… странно, — сказала она, пытаясь вырвать у него свою руку. — Мы… мы не должны больше видеться.
— Я так не думаю, Синтия. Мне трудно не видеть тебя.
— Почему? Тебе стало одиноко в замке?
— Нет. Мне одиноко без тебя. Ты нужна мне.
Она не могла поверить.
— Зачем? — испуганно спросила она. Ее сердце замерло в ожидании ответа.
— Чтобы любить тебя.
— Но ведь…
Он не дал ей договорить. Его нетерпеливые губы принялись искать ее губы. Пытаясь избежать поцелуя, Синтия откинула голову на спинку сиденья, но тут же почувствовала, как он взял ее за подбородок, повернул лицом к себе и, склонившись над ней, нежно поцеловал. Слабость и тепло разлились по ее телу.
— Это безумие, Махеш, — сказала она дрожащим шепотом прямо в его застывшие над ней губы.
— Это самое настоящее безумие, — согласился он и снова наклонился к ее губам.
Последовал второй легкий, дразнящий, нежный поцелуй.
Это не правда. Он шутит, играет, дразнит ее. Он не может любить ее. Ему только захотелось поиграть с ней.
— Нет, Махеш. — Она слабой рукой уперлась ему в грудь. — Нет. Это от одиночества тебе показалось, что ты влюблен. У тебя просто давно не было женщины.
— У меня никогда не было женщины, Синтия. — Его голос дрогнул. — Такой как ты.
Зачем он лжет? Он шесть лет прожил в Штатах. Не может быть, чтобы смелые американки упустили свой шанс. И позволили ему упустить свой. Наверняка он весело провел студенческие годы.
— Это не правда, Махеш. Я женщина и знаю.
— Ты знаешь, что творится в моей душе? Знаешь, что я полюбил тебя, как только увидел? Знаешь, чего мне стоило сдерживать себя все эти дни в горах? Я люблю тебя, Синтия, по-настоящему люблю. Как не любил ни одну женщину в своей жизни.
Синтия задыхалась. Она знала, что этот мужчина не способен лгать, еще с первых минут разговора с ним в его замке. Там, в горах они оба вынуждены были держать свои чувства под контролем. И разве она сама не полюбила его почти с первой минуты знакомства, еще не зная, что это любовь?
Теперь он говорил ей об этом, а она боялась поверить. Но с таким же успехом она могла не верить и себе самой.
— Я знаю, что ты тоже любишь меня, Синтия, — продолжал он. — Я видел это в твоих глазах еще там, в горах… И вчера, когда ты попросила, чтобы я поцеловал тебя…
Ей казалось, что она не выдержит эту лавину откровений, которая со страшной скоростью сметала все ее сомнения. Медленно протянув к нему руки и прикрыв глаза, она пробормотала:
— Это безумие…
И он обрушился на нее с поцелуем, но уже не с нежным и дразнящим, а с пылающим, жадным и требовательным…
В этот момент машина слегка дернулась и остановилась.
— Тхамель, — объявил водитель, но Синтия не услышала. Ее сознание заволокла радужная пелена счастья.
Он любит ее, любит… И не важно, как долго продлится эта любовь. Пусть этой любви дано прожить только миг…
Словно во сне Синтия видела, как Махеш расплатился с водителем. Потом увидела его стоящим у открытой дверцы машины с ее стороны. Он протягивал ей руку. Опираясь на нее, она вышла.
Они оказались посреди площади, на бойком пятачке. Вокруг все двигалось, светилось, бренчало, сигналило. Синтия на миг забыла, куда и зачем приехала. Потом вспомнила. Ах да, она ехала в Тхамель, чтобы не думать о Махеше. Но вот он стоит рядом, улыбается ей, а вокруг кипит жизнь старых кварталов.
— Пойдем гулять… или у тебя есть другие планы? — спросил он, заметив, что она растеряна.
— Гулять, — ответила она.
Теперь ей было все равно, что делать, потому что он был с ней.
— Что ж, тогда позволь мне и сегодня быть твоим гидом, — сказал он с улыбкой.
— Не возражаю.
Они свернули с площади и медленно пошли по улице.
Обшарпанный, старый Тхамель теперь казался Синтии раем. Эти прокопченные временем деревянные домики, украшенные кружевами балконов, эти странные храмы с их сказочными чудовищами и таинственным светом масляных ламп внутри выглядели теперь по-новому. Она без труда узнавала эти улочки и все же смотрела на них, будто видела впервые. Нет, когда она видела их впервые, они не были такими родными, теплыми и любимыми. Синтия знала, что она влюблена в этот город, потому что влюблена в мужчину, который идет рядом с ней.
Незаметно они вышли на площадь Дарбар.
— Ты видела дворец Кумари? — спросил ее Махеш.
— Конечно, но саму Кумари увидеть не удалось. Говорят, ей позволено выходить к народу всего одиннадцать раз в году. Чудовищная бесчеловечность. Мне непонятен этот дикий культ девственности, — ответила Синтия, чувствуя, как внутри нее вспыхнуло знакомое негодование. — Не понимаю, зачем у несчастной девочки отнимать детство? Зачем делать из нее божество и держать в заточении? И если она — богиня, то почему ее божественность длится лишь до того момента, пока у нее не начнутся месячные? Я не вижу смысла в этом глупом культе.
Махеш с улыбкой посмотрел на нее. Она была так прекрасна в своем гневе. Он во второй раз видел, как она гневается, и, как в первый раз, ему безумно захотелось ласкать ее. Но тогда, у озера, он не мог себе позволить этого. К сожалению, не сможет и сейчас, когда они стоят посреди многолюдного места. Еще одна из диких традиций его страны: запрет на проявление любви в публичных местах.
— Меня самого возмущают некоторые традиции моей страны, — сказал он и заставил себя вернулся к теме Кумари. — Но во всех древних культурах девственность считалась святостью. В Непале это возвели в культ. Ты знаешь, как находят эту девочку?
— По астрологическим расчетам. — Синтия вспомнила, что читала об этом.
— Да. И если девочка оказывается из бедной семьи — для семьи это большая удача. Ее выкупают у родителей за хорошие деньги.
— Но к тому времени, когда ее выгоняют из дворца, эти деньги улетучиваются. И никого не волнует, что будет с бывшей богиней дальше.
Махеш не удержался и взял ее за руку. А что будет, если он поцелует ее прямо здесь, напротив изящного дворца Кумари? По его мнению, эта женщина не менее свята и божественна, чем самая невинная девственница. И она заслуживает большего, чем заточение в прекрасном дворце, хотя коварное желание заточить ее не раз появлялось у него, когда она гостила в его замке. Она заслуживает любви, настоящей страстной любви…
Он положил вторую руку ей на плечо и притянул к себе. Синтия испуганно глянула в его глаза, и слова, которые она собиралась ему сказать, застыли на ее губах.
Его губы приблизились к ее губам, теплое дыхание обдало щеки, и уже в следующий миг он целовал ее, жадно и глубоко, проникая языком в ее полуоткрытый рот, наслаждаясь ее губами, словно они истекали сладостью. Ее руки в бессознательном порыве обхватили его затылок, пальцы зарылись в мягкие волосы.
Суетливая вечерняя жизнь площади отступила и исчезла из сознания Синтии. Она плыла по голубым волнам безбрежного океана, который находился за пределами этого мира.
Но безжалостная реальность не дремала. Она ворвалась в мир их сладостного уединения, не спросив разрешения…
На площади Дарбар прогрохотал взрыв.
Махеш оторвался от губ Синтии и увидел испуг и недоумение в ее затуманенных глазах.
— Что случилось? — спросила она. — Маоисты?