Росас

— Идем тогда.
— Идем!
И они встали с софы, на которой сидели.
— Ты захватил оружие?
— Да, будь спокойна. Поди проститься со священником, он и так уже слишком долго остается здесь.
Дон Мигель и донья Эрмоса вернулись в гостиную.
Минуту спустя дон Луис со своей молодой женой проводили до самых дверей на улицу достойного пастыря, без колебаний рискующего своей жизнью для того, чтобы освятить их союз.
В то самое время, когда карета понеслась по направлению к городу, а дон Луис тщательно запирал дверь на улицу, дон Мигель на лошади Хосе выехал за ограду и помчался полным галопом, тщательно закутавшись в свое пончо и беспечно напевая вполголоса одну из тех песенок, столь дорогих для гаучо, напев которых всегда однообразен, как бы не изменялись их слова.
 
ГЛАВА XXV. Где выступает на сцену, хотя и немножко поздно, новое лицо
Дон Мигель не сказал правды своей кузине или, по крайней мере, скрыл от молодой женщины, тревогу которой он хорошо заметил, часть правды. Он сам был беспокоен: тайная тоска сжимала его столь твердое и решительное сердце, он чувствовал печаль, не сознавая сам, почему. Было ли это предчувствие близкого несчастья или тревога за своего друга, которого он любил как брата и с которым боялся больше не встретиться, — он не мог разобраться в этом, его предчувствия причиняли ему страдания.
Мрачные мысли туманили его ум. Однако слабая искра света внезапно мелькнула в этом хаосе: неожиданная встреча с отцом, уверенность в том, что тот действительно в этот вечер приехал в Буэнос-Айрес, придали ему мужество, необходимое для того, чтобы выдержать до конца отчаянную борьбу, затеянную одним против всех, и зародили надежду, если не победить, то по крайней мере обеспечить бегство друга и его жены; а затем, после заключения мира с Францией и ему самому придется искать убежища в Монтевидео, где его уже давно с тоской и печалью ждет его прелестная невеста.
Дон Мигель знал, что его отец был одним из старинных друзей Росаса и что он имел огромное влияние на этого тигра с человеческим лицом, влияние — поспешим мы прибавить, — которым достойный асиендадо пользовался только в самых исключительных случаях и всегда с благородной и возвышенной целью. Никогда Ресторадор не отказывал ни в одной из просьб сеньора дона Педро дель Кампо, личных или письменных.
Как только дон Мигель очутился далеко от дачи, песенка, которую он напевал, внезапно оборвалась. Удобнее устроившись в седле, он ослабил поводья, свистнул особенным образом, как делают это солдаты, — и лошадь, рванувшись вперед, с быстротой вихря понесла его по темным и пустынным улицам города.
Через двадцать минут он остановился у дверей своего дома.
Его ждал Тонильо.
— Священник? — спросил у него молодой человек.
— Вернулся к себе.
— Здоров и невредим?
— Да, mi amo!
— Я доволен тобой! — сказал Мигель, соскакивая на землю. — А мой отец?
— Он ждет в гостиной.
— Хорошо.
Бросив поводья, дон Мигель вошел в дом. Отец и сын обожали друг друга, встретившись они бросились в объятия друг к другу и долго оставались в таком положении.
После первых восторгов встречи они сели и заговорили — более года они уже не виделись, и им было, о чем поговорить.
Дон Мигель, ответив на бесчисленные вопросы отца, спросил его:
— Вы приехали один?
— Нет, я привел с собой, — отвечал асиендадо, — одиннадцать человек моих самых преданных вакерос 38, опытных солдат и решительных парней — теперь не такое время, чтобы путешествовать одному.
— Правда, и вы приехали прямо в Буэнос-Айрес?
— Ну да, проехав через Сантос-Луарес, само собой разумеется.
— Вы видели Ресторадора? — спросил, вздрогнув, Мигель.
— Я остерегся не сделать этого: Росас не простил бы мне этого, кроме того я хотел подарить ему сотню своих пампасских быков: у них там плохо с провизией.
— Так что ваше стадо было благосклонно встречено?
— Благосклонно встречено и благосклонно принято — Росас был восхищен.
— Ага! — произнес молодой человек с задумчивым видом.
— Что с тобой, мальчик? Я нахожу тебя совсем смешным. Разве ты недоволен тем сюрпризом, который я преподнес тебе, приехав так неожиданно?
— Не думайте этого, отец, — живо сказал сын, сжимая его руку, — нет, мне просто грустно.
— Грустно?! Тебе, самому веселому молодому человеку, какого я знаю. Ого! Что же такое случилось? Говори, сынок, у тебя ведь нет секретов от отца, а?
— Боже меня сохрани, отец! Разве вы не часть самого меня?
— Очень хорошо, мальчик! — весело отвечал старик. — Ну, исповедуйся, не бойся, я не откажу тебе в отпущении грехов.
— Я это знаю, отец. Вы всегда были так добры ко мне.
— Vive Dios! Разве ты для меня не самое дорогое на свете? Без тебя что мне делать? Ну, говори, скажи мне, что тебя мучит и печалит?
— Дело идет не обо мне лично, а о двух особах, которых я люблю.
— Ба! Кто же эти особы?
— Донья Эрмоса.
— Твоя кузина?
— Да, батюшка.
— С ней случилось несчастье? — живо спросил дон Педро.
— Нет еще, отец!
— Caray! Ты пугаешь меня! Ты же знаешь, что я ее люблю, как свою дочь, бедное дорогое дитя!
— Она сейчас в большой опасности.
— Она, донья Эрмоса?
— Да, батюшка!
— Говори же, мне надо знать все, — вскричал дон Педро с волнением, — Эрмоса в опасности! Vive Dios! Я приехал вовремя, мальчик. Ну, говори, я слушаю, но будь краток.
Молодой человек, не заставляя себя просить дольше, рассказал отцу в мельчайших подробностях все, что произошло в течение нескольких месяцев, каким образом донья Эрмоса спасла раненого дона Луиса, какому отвратительному преследованию подверглась из-за этого молодая женщина, рассказал и о свадьбе, совершившейся час тому назад и о предполагаемом бегстве этой ночью.
Рассказ дона Мигеля, как не старался он сократить его, вышел довольно длинен, асиендадо слушал его с самым напряженным вниманием. Иногда его брови хмурились, и у него вырывался недовольный жест, но он ни разу не прервал сына.
Когда молодой человек, наконец, закончил, последовало довольно долгое молчание.
— Все это очень печально! — сказал наконец старик, покачав головой. — Донья Эрмоса и Бельграно действовали, как два сумасшедших, а ты был еще более безумен.
— Батюшка….
— Я не упрекаю тебя, мальчик, я только устанавливаю факт, вот и все, ты следовал движению своего сердца, это не преступление, но в политических делах сердце — самый плохой советник, оно лишь толкает на глупости!
— Однако, батюшка…
— Однако теперь не время проповедовать, хочешь ты сказать, и ты прав, надо сначала вытащить этих несчастных молодых людей из болота, в которое они вошли по шею, и этим я хочу заняться не позже как сейчас.
— Как, батюшка, едва приехав, после долгой дороги…
— Я пойду к Росасу, это дело одного часа — самое большее, только он может их спасти и он сделает это, я обещаю тебе. Позови Тонильо. Кстати, доволен ты этим забавником?
— Очень доволен, отец. Он честен и предан!
— Тем лучше. Позови его.
Молодой человек встал, чтобы исполнить приказание отца, и в то время на улице раздался звук лошадиных копыт, и в двери сильно постучали.
— Что это? — спросил асиендадо.
— Мы узнаем это! — отвечал дон Мигель с плохо скрываемым беспокойством.
— Подполковник Китиньо! — доложил Тонильо, открывая двери.
— Пусть он пожалует! — вскричал дон Мигель. Подполковник вошел. Заметив асиендадо, он сделал радостное движение и бросился к нему с протянутой рукой.
— Che! — вскричал он. — Вот приятный сюрприз, в самом деле. Давно вы приехали, сеньор дон Педро?
— Почти час назад! — отвечал старик, пожимая ему руку.
— Я очень счастлив вас видеть.
— Я также: вы настоящий федералист!
— Я горжусь этим, сеньор дон Педро, четыре дня тому назад я осведомлялся о вас у сеньора дона Мигеля.