Гибель замка Рэндол
Рассказывают, что великий лицедей Гаррик, исполняя в какой-то пьесе роль Мерлина, произнёс пресловутую фразу: "Я маг, колдун великий!" – с такой силой, что каждому заглянул в душу, так что зал содрогнулся и поверил. И на следующий день к Гаррику явились исполнители приговора. Выслушав обвинение, актёр сказал: "Значит, вчера я и впрямь неплохо сыграл", – а потом добавил: " Господа, вы знаете, мне от вас не скрыться и в своё оправдание нечего сказать. Но спектакль начинается через десять минут, билеты проданы и зрители собрались. Позвольте мне явить своё искусство". Члены конклава кивнули и молча направились в директорскую ложу. После представления они подошли к трепещущему Гаррику и объявили: "Вы действительно волшебник!" – после чего удалились, не коснувшись чела актёра.
И всё-таки, несмотря на множество толков и пересудов, люди в точности не знают, чем занимается магический конклав. Разоблачение самозванцев лишь малая часть его дел, основное – отношения между самими магами. Чародеи – народ балованный, а законов над ними куда как побольше, чем над простым человеком. Кому много дано, с того много и спрашивается. Это только кажется, что родился колдуном – и твори, что хочешь. Иного и хочется, да не можется, сила не берёт, а кое чего свои же собратья не позволят. Будь иначе, коронованные особы у всякого колдунишки на побегушках числились бы.
Случаются и ошибки, их тоже конклаву исправлять. Байка о Гаррике, скорей всего, поэтическая выдумка, легенда, известная всем, а вот другая история, правдивая, скрывается от непосвящённых. Началось дело обыденным образом: решением конклава исполнители заклеймили самозванца, в котором на грош не нашли магической силы, а через год ошельмованный явился и потребовал сатисфакции. Таки оказался волшебником, и сила у него была великая, вот только проявлялась она всего один день в году. Но это ничего не значит, колдун есть колдун. Многие волшебники специально ограничивают себя в одном, чтобы в другом преуспеть. Тёмные маги колдуют только по ночам, а при солнце от них и фокуса не дождёшься. Иные специализируются в боевой магии, не умея больше ничего, третьи в трансформациях. А те, которые могут всё, по сути ничего не умеют толком, разве что ограничат себя во времени или пространстве. Этот маг был как раз из таких; всё мог, но только раз в году. Пришлось извиняться, клеймо снимать, а это непросто даже для всего конклава.
Народная молва делит волшебников на добрых и злых, а они не злые и не добрые, колдовская сила выжигает эти понятия из души. Сами маги обычно не считают себя ущербными, но если вдуматься, так ли сладко быть чудотворцем наполовину, обладать могуществом, которое ограничивает само себя? Неудивительно, что время от времени кто-то пытается перешагнуть ограничения, наложенные природой или коллегами. Вот ими и занимается конклав. А самозванцы – всего лишь развлечение в свободную минуту.
Когда наступило утро, человек, наблюдавший с дальнего холма за агонией замка Рэндол, поднялся, одним движением руки загасил свой костерок и направился в сторону дымящихся развалин.
* * *Безумцы порой бывают удивительно прозорливы. Сам Рэндол тоже был близок к помешательству, поэтому слова Беатрис, что дети отныне будут погибать каждую ночь, воспринял близко к сердцу. Тела разбившихся мальчиков он отнёс на второй этаж сохранившейся башни, не стал звать священника и никак не отреагировал на паническое сообщение, что ещё не отпетые покойники исчезли из своих гробов в сельской церкви. Это было страшно и бесчеловечно, но идеально укладывалось в общую картину. Рэндол был уверен, что завтра Робин и Перси воскреснут на полчаса, чтобы вновь трагически погибнуть. А он должен спасти их вопреки воле злого чародея.
Жену Рэндол оставил на попечении единственного не сбежавшего слуги, а сам отправился в ближайшую деревню, откуда привёз длинную лестницу и телегу полную сена. До третьего этажа лестница не доставала, да у развалин и не было сейчас третьего этажа, огрызки стен оканчивались оконными проёмами второго.
Босуэл, так звали верного слугу, получил точные наставления, когда именно подогнать воз к окнам горящего здания, как оттаскивать Робина, если он всё-таки потеряет сознание, кого предупреждать, если погибнет сам Рэндол. Конечно, прыгать в сено, это не на камни, да и воз скрадывает высоту ярда на два, но хотелось предусмотреть всё. Себя Рэндол обильно полил водой, лицо замотал мокрой тряпкой, ещё несколько полос влажной материи взял с собой, просто на всякий случай. Задолго до ожидаемого часа он был готов, стоял во дворе, ёжась от сырого холода, держал стоймя лестницу, готовясь к броску на второй этаж.
По просьбе Рэндола звонарь деревенской церкви обещался отбивать часы, и едва из сгущающейся темноты донёсся удар колокола, извещающий, что до полуночи осталось полчаса, перед Рэндолом беззвучно воздвигся призрак его дома. Стены, окна, карнизы, крутая крыша, выложенная аспидными пластинами сланца – всё было твёрдо, прочно и вещественно. И всё же это был призрак, поскольку уже к утру на месте замка опять останутся курящиеся развалины.
Из дверей привычно валил дым, и Рэндол подивился мимоходом, как быстро он привык к этому зрелищу. Подивился, стремительно взбираясь по лестнице, приставленной к окну, за которым находился его кабинет. И снова он бежал по задымленным галереям, мимо рыцарских доспехов, оружия былых веков, мимо обломков мраморных антиков, мимо библиотеки, где собраны древние рукописные книги, мимо кабинета редкостей, на третий этаж, в детскую комнату, откуда уже слышался крик, ещё не исполненный ужаса, а просто тревожный. Хотя, возможно, так казалось.
Пламя сегодня пожирало дворцовое убранство необычайно быстро, так что Рэндол не выиграл по сравнению со вчерашним днём ни одной минуты. К детской он поспел одновременно с пожаром и сразу бросился распахивать окно.
– Робин, скорей!
– Нет! – Робин попятился и едва ли снова не полез под кровать.
"Неужели помнит?" – мысль обожгла хуже пожара.
Объясняться времени не было, но всё же Рэндол крикнул:
– Там сено! Это не страшно!
Перегнувшись через подоконник он глянул вниз. Сена не было. Случайная искра подожгла стог, наваленный на телегу, и теперь под самыми окнами пылал огромный костёр, прыгать в который было бы чистым самоубийством. Лошадь, впряженная в телегу дико билась, а Босуэл, повиснув на ней, резал постромки, чтобы успеть отвести в сторону невезучее животное, которому дважды за три дня довелось побывать в пожаре.
"Кой чёрт надоумил связаться с сеном! – в отчаянии думал Рэндол, заматывая лица мальчиков мокрыми полотенцами. – Влажный мох нужен, с болота, а лучше просто верёвку, верёвочную лестницу!" – потом он подхватил на руки Перси, скомандовал Робину: "Вперёд!" – и они, словно в позапрошлую ночь, побежали сквозь огонь. И опять Робин упал на полпути, и Рэндол волочил обоих детей. Он правильно рассчитал путь и выбежал не в буфетную с её решётками, а в лакейскую, где никаких решёток не было. Спрыгнул вниз удачно, но оттащив мальчишек подальше от огня, увидел, что мокрые полотенца не помогли. Дети задохнулись. Как странно…
* * *Наутро Рэндол, почерневший, исцарапанный и обожжённый вновь стоял перед остатками замковых стен и прикидывал план будущих действий. Верёвочной лестницы у него не было, и за один день её не свяжешь. Значит, остаётся верёвка. Если спускать детей по очереди, тот, кто останется наверху, за это время может наглотаться ядовитого дыма. Следовательно, спускать их надо вместе. Заранее сплести что-то вроде сбруйки, чтобы Перси висел на груди у Робина. Верёвку проверить на прочность и вымочить в крепком соляном растворе, тогда она не перегорит, даже если из нижнего окна выхлестнет пламя. Лишь бы дети в этом пламени не задохнулись. Хотя, спускать он их будет очень быстро.
О том, что он может задохнуться сам, Рэндол не думал. После всего, что случилось за три последних ночи, собственная жизнь совершенно не волновала его.