Оперативное вторжение
Вот сейчас милиционер точно определил, что в карманах солдатской шинели – или под ней – что-то есть. Что-то громоздкое, выпирающее острыми углами.
Инстинкт сработал поздновато. Когда лейтенант во взгляде невзрачного солдата уловил угрозу, которая небрежно перешагнула через решительность, он инстинктивно взялся за автомат, висевший под правой рукой, и мысленно представлял пистолет Макарова на поясном ремне и скрытый под теплой курткой. Солдат же в свои выпирающие карманы не полез. С шагом вперед он нанес лейтенанту сильный удар ногой по голени. Тут же высоко вынес ее вверх и провел боковой в голову. Не очень мощные удары, они лишь вогнали милиционера в ступор и окончательно пресекли его активность. Третий же удар был сокрушительной силы. С разворота. Напружиненная, как автомобильная рессора, нога описала дугу, и задник сапога, словно оснащенный шпорой, врезался в висок милиционера. С проломленной головой он рухнул на землю, как от выстрела из крупнокалиберной винтовки.
Чеченец проворно обошел лейтенанта и взял его под мышки. Он обладал невероятной силой, тащил восьмидесятикилограммовое тело, как перину.
Он действовал по обстоятельствам, быстро. Допустил ли ошибку?.. Но за ней крылась другая – на фоне устранения лейтенанта видевшаяся мелочной: под распахнувшейся, как воронье крыло, полой шинели четко обозначился короткий пистолет-пулемет «Штейр».
Находясь непосредственно в брошенном здании, боевик, не отпуская бесчувственного милиционера, а лишь перехватившись и помогая себе коленом, давящим в середину спины своей жертвы, сломал ему шею. Так сворачивают шею часовым, опрокидывая не вперед, а назад, ударяя ступней в подколенный сгиб. Сильные руки чеченца, прошедшего школу в диверсионном лагере Абу аль-Валида, буквально скрутили голову лейтенанта. Он лежал у ног террориста, на животе. Голова же, как в фильме ужасов, была вывернута назад. Белок в мертвых полуоткрытых глазах пялился на закопченный потолок...
Своей вины перед командиром взвода Кабаевым террорист не видел. Он в третий раз выходил к зданию, чтобы проверить связь по приказу самого лейтенанта. Ни в вагоне, где осталось двадцать человек, ни здесь рации и сотовые телефоны не работали. Какая-то аномалия. Теперь докладывать о ЧП придется, глядя в глаза командиру.
Террорист разбросал кучу мусора и открыл скрипучую металлическую створку, расположенную горизонтально. Вертикальная шахта была широкой, и труп лейтенанта милиции, падая в черную бездну, ни разу не задел бетонных стен. Глухой звук всплеска совпал со стуком вставшей на место створки. Ее снова скрыл мусор.
20
Полковник Артемов в очередной раз покачал головой: связи нет. «Сименс» офицера военной разведки казался в данный момент современным карманным «брегетом»: показывал лишь время и судорожно мигающие в поисках связи стрелки.
– Где-то близко работает генератор, – предположил лейтенант Родкевич. – Очень мощная наводка.
– Может, локомотив? – спросил Артемов. В 60 – 70 метрах отсюда стоял локомотив. Буквально в двух шагах – сразу за зданием, напротив которого поставили спецвагон и куда солдат затащил тело лейтенанта милиции, – проходили высоковольтные провода.
«Отойти от окон! Соблюдать спокойствие!» Эти предостережения, казалось, недавно выкрикнул не он, а кто-то другой, находящийся рядом невидимой тенью. Также Артемов не мог понять, как в считаные мгновения он сумел сориентироваться, охватить ситуацию целиком и отдать соответствующее распоряжение. Потом пошел анализ собственных действий.
Лейтенанта милиции убили буквально у него на глазах, за четыре часа с небольшим – это вторая смерть. И вот еще одна странность: Артемов не приник к окну, а отпрянул от него, как от готового разорваться тысячью острыми осколками. Чутье? Инстинкт военного разведчика? Как хочешь, так и назови. Когда солдат-салага, обладающий навыками диверсанта, схватил свою жертву под мышки, Артемов и выкрикнул: «Отойти от окон!» Негромко, но в надежде, что требовательные ноты пронесутся по мрачному проходу и коснутся каждого, кто в этот момент мог наблюдать это жуткое зрелище. Наверное, в этом выкрике был еще один момент, который остался без внимания: запрет смотреть на эту прелюдию к смерти.
То было не простое убийство, за ним призраком стояло нечто большее, что, наверное, и отшвырнуло полковника от окна. Любое рядовое происшествие сейчас либо накладывалось на теракт, либо шло с ним рука об руку. Чрезвычайное происшествие в эпицентре от основных событий. Это уже доказано практикой. Приставка «эпи» значит: это рядом, но не в центре, близко от него.
Казалось, прошли какие-то минуты с тех пор, как Артемов связался по сотовому со своим коллегой майором Кнышевым, находящимся в Москве. Осторожничал, не выходя хотя бы на свою секретаршу? Черт его разберет.
– Передай, – бросал он в трубку, – я на месте. Но выйти не могу – нахожусь в зоне особого внимания. Придется прокатиться вместе с Ильиным. Передай шефу, он все поймет.
Была возможность выпрыгнуть из вагона на ходу, когда он в сцепке с маневровым локомотивом еле плелся по рельсам. Но то было из серии «007». Тем более что ничего срочного и ценного, кроме своего бренного тела, Артемов из «столыпина» вынести не мог. Потом «не смог вынести», потому что посчитал неправильным оставить конвойных и их подопечных фактически без руководства.
Центр. Командный центр. Полковник стал во главе этого зарешеченного БИПа – боевого информационного поста.
– Давай сюда Ильина, – распорядился Артемов. И поторопил Родкевича: – Быст-ро!
Но пошел следом за старшим лейтенантом. Шагнул в «купе», бегло оглядел гнетущую обстановку в темно-синих тонах. Присев напротив морпеха, в котором нашел консультанта, полковник не преминул посетовать на превратности судьбы: сколько прошло с тех пор, как его консультировал человек, оценивающий действия новоявленного консультанта? Сутки с небольшим.
– Видел? – спросил Артемов, кося взглядом на окно.
– Да, – ответил Ильин.
– А тебя видели?
– С наружной стороны стекла бликуют.
– Проверял?
– Да, когда выходил покурить.
– Шутки в сторону. Что можешь сказать об увиденном?
– Мент по тяжелой пошел. Потом его добили. Урод, который его кончил, вышел из здания, а «мусор» там остался. Потом еще трое сходили туда. С проверкой. Это не салаги, под которых они косят, они двигаются и смотрят как профи.
– И ты говоришь так спокойно...
Чила пожал плечами:
– С чего это я должен грузиться? Мне еще «восьмеру» тянуть, не забыл?
– Как можно! – воскликнул Артемов. – Только тебе две «восьмеры» тянуть. Не забыл?
– Как можно!
– Ну все, хватит! К каким выводам ты пришел? Что нам делать – не спрашиваю. Хочу послушать твое мнение не из простого любопытства, мне твои выкладки нужны для анализа. Хотя бы твои, – акцентировал полковник.
– У тебя есть «труба»? Позвони куда надо.
– У меня есть «труба». Но я не могу позвонить даже туда, куда не надо.
– Хреново тебе.
Полковник вышел. Разговор в таком тоне мог продолжаться вечно. Сейчас беспокоило другое: собственно вагон с осужденными, который слепо или нет, но таращился окнами на место происшествия.
Артемова привлек тихий свист за спиной. Он подошел к зарешеченной двери и снова увидел Ильина. Который был, наверное, как один из героев Эдди Мерфи, полуясновидящим.
– Пошли конвойного с ломом отбивать наледь со слива из толчка. Бытовуха. Она успокоит этих уродов. Иначе они прессанут всех нас. Видел «железо», которое засветилось у боевика из-под шинели?
– Ну?
– Что ну? Пистолет-пулемет. С которым на горшок или в караул не ходят. На всякий случай даю совет: если кто-то из боевиков окажется рядом, пусть конвойный заговорит первым – это отпугнет их. Во всяком случае, инициатива будет у продольного, он будет знать продолжение разговора, навяжет его, понятно? Или дай лом мне – я перетру с боевиком любую тему.
– Сей-час, – с выражением сказал полковник. – Может, тебе и ключи от оружейки дать?