Перси Джексон и последнее пророчество
Он взмахнул рукой — и пар исчез. Сражение Тифона и богов в буревых тучах исчезло.
— А по-моему, так маловато, — пробормотал я.
И на этом заседание военного совета завершилось.
Глава четвертая
Мы сжигаем металлический саван
Мне снилось, что Рейчел Элизабет Дэр бросает дартс в картину, на которой изображен я.
Она стояла в своей комнате… Нет, не так. Должен сказать, что у Рейчел нет комнаты. В ее распоряжении верхний этаж родительского особняка — роскошного перестроенного дома в Бруклине. Ее «комната» — это громадный чердак с прожекторами вместо ламп и окнами от пола до потолка. Этот этаж почти в два раза больше квартиры моей матери.
Из ее заляпанной краской дорогушей акустической системы доносились ревущие звуки альтернативного рока. Насколько я мог судить, единственное правило Рейчел касательно музыки состояло в том, что на ее айподе не может быть двух песен с похожими мелодиями и все они должны быть необычными.
На ней было кимоно, и волосы ее торчали в разные стороны, словно она только что проснулась. На кровати все было перевернуто. С мольбертов свисали простыни материи. Грязная одежда и старые обертки от энергетических шоколадок валялись на полу, но когда у тебя комната таких размеров, кавардак не очень заметен. В окне виднелись очертания Манхэттена во всей их ночной красе.
Рейчел бросала дротики в картину, где изображался я, стоящий над поверженным гигантом Антеем. Рейчел нарисовала ее пару месяцев назад. Я скорчил такую свирепую (даже пугающую) рожу, что трудно было понять, хороший я парень или плохой, но Рейчел сказала, что именно так я и выглядел после сражения.
— Полубоги, — пробормотала Рейчел, бросая в полотно еще один дротик. — И их дурацкие квесты…
Большинство дротиков улетали в никуда, но несколько попали в цель. Один торчал у меня под нижней губой, словно козлиная бородка.
Кто-то постучал в дверь ее спальни.
— Рейчел! — раздался мужской голос. — Что ты там, черт побери, делаешь? Выключи это…
Рейчел схватила пульт дистанционного управления и выключила музыку.
— Входи.
Отец вошел, нахмурившись и моргая от света. У него были волосы цвета ржавчины, чуть темнее, чем у Рейчел. Они прилипли на одну сторону лица, словно он всегда спал на одном боку. Карман его синей шелковой пижамы украшала монограмма «ВД». Представляете? Кто вообще делает монограммы на пижаме?
— Что тут происходит? — спросил он. — Три часа ночи.
— Не могу уснуть, — ответила Рейчел.
Дротик, который имитировал мою бороду, слетел с картины. Остальные Рейчел спрятала за спиной, но мистер Дэр их заметил.
— Итак… насколько я понимаю, твой друг не вернется в Сент-Томас?
Мистер Дэр так меня называл. Никогда не говорил «Перси». Неизменно «твой друг». Или «молодой человек», если он обращался ко мне, что делал очень редко.
— Не знаю. — Рейчел насупилась.
— Утром мы уезжаем. Если он еще не принял решения…
— Он, вероятно, не придет, — с несчастным видом сказала Рейчел. — Ты доволен?
Мистер Дэр сцепил руки за спиной и принялся с суровым выражением на лице расхаживать по комнате. Я представил, как он это делает в зале заседаний совета директоров своей девелоперской компании и как дергаются, наблюдая за ним, его подчиненные.
— Тебя все еще мучают кошмары? — спросил он. — Головные боли?
Рейчел швырнула дротики на пол.
— Я жалею, что сказала тебе об этом!
— Я твой отец. Я переживаю за тебя.
— Ты переживаешь за репутацию семейства, — пробормотала Рейчел.
Ее отец никак на это не прореагировал, может, потому, что уже слышал это замечание раньше, а может, потому, что так оно и было на самом деле.
— Можно позвать доктора Аркрайта, — предложил он. — Он помог тебе пережить смерть твоего хомячка.
— Тогда мне было шесть лет, — сказала Рейчел. — Теперь мне не нужен психотерапевт. Я всего лишь… — Она беспомощно покачала головой.
Ее отец остановился перед окнами. Он смотрел на горизонт нью-йоркского неба так, словно оно принадлежало ему, что не соответствовало действительности. Он владел только его частью.
— Тебе полезно будет уехать, — решил он. — Тут на тебя оказывали нездоровое влияние.
— Я не собираюсь ни в какую женскую академию в Кларионе, — огрызнулась Рейчел. — А мои друзья тебя не касаются.
Мистер Дэр улыбнулся, но в этой улыбке не было дружелюбия. Она скорее говорила: «Настанет день, когда ты поймешь, какой глупой ты была».
— Попробуй уснуть, — предложил он. — Завтра вечером мы будем на берегу. Развлечешься немного.
— Развлекусь, — повторила за ним Рейчел. — Вот это уж точно.
Ее отец вышел из комнаты. Дверь за собой он не закрыл.
Рейчел уставилась на мой портрет, потом подошла к укрытому простыней мольберту рядом с ним.
— Надеюсь, это сны, — сказала она.
Она сняла простыню с мольберта, на котором оказался сделанный быстрыми росчерками угля набросок. Но Рейчел — хорошая художница. Черты Луки были явно узнаваемы — еще совсем мальчишка лет девяти, с широкой ухмылкой и в то время без шрамов на лице. Я понятия не имел, откуда Рейчел знала, как он тогда выглядел, но сходство было так велико, что я сразу понял: рисовала она не по догадке. Судя по тому, что я знаю о жизни Луки (а знаю я не так уж и много), здесь он был изображен как раз перед тем, как ему стало известно, что он полукровка, и Лука убежал из дома.
Рейчел уставилась на портрет, потом открыла следующий мольберт. Здесь я увидел еще более тревожную картинку — Эмпайр-стейт-билдинг и молнии вокруг него. Вдалеке была видна надвигающаяся буря, а из туч высовывалась громадная рука. У основания здания собралась толпа… только не обычная толпа туристов и прохожих. Я видел копья, дротики и знамена — все признаки армии.
— Перси, — пробормотала Рейчел затухающим голосом. — Что происходит?
Сон погас, и последнее, что я помню, это желание ответить на вопрос Рейчел.
Я хотел позвонить ей следующим утром, но в лагере не было телефонов. Дионису и Хирону городской телефон не требовался. Если возникала такая необходимость, то они связывались с Олимпом почтой Ириды. А когда полубоги пользуются сотовыми, то их сигналы приводят в боевую готовность всех монстров в радиусе ста миль. Это все равно что выстрелить сигнальной ракетой: «Я здесь! Прицелься, пожалуйста!» Даже в безопасных границах лагеря мы не хотели делать себе такую рекламу.
У большинства полубогов (кроме Аннабет и нескольких других) даже нет сотовых телефонов. И я уж точно не мог сказать Аннабет: «Слушай, дай-ка мне твою мобилу — нужно позвонить Рейчел!» Чтобы позвонить, пришлось бы оставить лагерь и пройти несколько миль до ближайшего магазинчика. И даже если бы Хирон меня отпустил, к тому времени, когда я туда добрался бы, Рейчел уже летела бы самолетом в Сент-Томас.
Я с трудом проглотил завтрак за столиком Посейдона, не сводя глаз с трещины в мраморном полу, через которую несколько лет назад Нико отправил в подземное царство шайку кровожадных скелетов. Это воспоминание не очень-то улучшало мой аппетит.
После завтрака мы с Аннабет отправились инспектировать домики. Вообще-то дежурной была Аннабет. Мое же утреннее задание состояло в просмотре докладов для Хирона. Но так как мы оба ненавидели эти занятия, то решили заняться ими на пару, чтобы не было так отвратительно.
Мы начали с домика Посейдона, а это практически означало — с меня. Я утром застелил свою кушетку (ну, типа застелил), поправил рог Минотавра на стене, а потому из пяти баллов поставил себе четверку.
Аннабет скорчила гримасу:
— Ты слишком щедр.
Кончиком карандаша она приподняла с пола старые спортивные трусы.
Я быстренько схватил их.
— Эй, слушай, прекрати! Этим летом Тайсон за мной не убирает.
— Троечка из пяти баллов, — сказала Аннабет.
Я знал, что спорить бесполезно, и мы пошли дальше.