Полное собрание стихотворений в одном томе

  
Кж. В. М. Волконской
 
 
 
On peut tres bien, mademoiselle,
 
Vous prendre pour une maquerelle,
 
Ou pour une vieille guenon,
 
Mais pour une grace, – oh, mon Dieu, non. [5]
 
 
  
Экспромпт на Агареву
 
 
 
В молчаньи пред тобой сижу.
 
Напрасно чувствую мученье,
 
Напрасно на тебя гляжу:
 
Того уж верно не скажу,
 
Что говорит воображенье.
 
 
  
Окно
 
 
 
Недавно темною порою,
 
Когда пустынная луна
 
Текла туманною стезею,
 
Я видел – дева у окна
 
Одна задумчиво сидела,
 
Дышала в тайном страхе грудь,
 
Она с волнением глядела
 
На темный под холмами путь.
 
 
 
Я здесь! – шепнули торопливо.
 
И дева трепетной рукой
 
Окно открыла боязливо…
 
Луна покрылась темнотой. —
 
"Счастливец! – молвил я с тоскою:
 
Тебя веселье ждет одно.
 
Когда ж вечернею порою
 
И мне откроется окно?"
 
 
  
К Жуковскому
 
 
 
Благослови, поэт!.. В тиши Парнасской сени
 
Я с трепетом склонил пред музами колени:
 
Опасною тропой с надеждой полетел,
 
Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел.
 
Страшусь, неопытный, бесславного паденья,
 
Но пылкого смирить не в силах я влеченья,
 
Не грозный приговор на гибель внемлю я:
 
Сокрытого в веках священный судия, [6]
 
 
 
Страж верный прошлых лет, наперсник Муз любимый
 
И бледной зависти предмет неколебимый
 
Приветливым меня вниманьем ободрил;
 
И Дмитрев слабый дар с улыбкой похвалил;
 
И славный старец наш, царей певец избранный, [7]
 
 
 
Крылатым Гением и Грацией венчанный,
 
В слезах обнял меня дрожащею рукой
 
И счастье мне предрек, незнаемое мной.
 
И ты, природою на песни обреченный!
 
Не ты ль мне руку дал в завет любви священный?
 
Могу ль забыть я час, когда перед тобой
 
Безмолвный я стоял, и молнийной струей —
 
Душа к возвышенной душе твоей летела
 
И, тайно съединясь, в восторгах пламенела, —
 
Нет, нет! решился я – без страха в трудный путь
 
Отважной верою исполнилася грудь.
 
Творцы бессмертные, питомцы вдохновенья!..
 
Вы цель мне кажете в туманах отдаленья,
 
Лечу к безвестному отважною мечтой,
 
И, мнится, Гений ваш промчался надо мной!
 
 
 
Но что? Под грозною Парнасскою скалою
 
Какое зрелище открылось предо мною?
 
В ужасной темноте пещерной глубины
 
Вражды и Зависти угрюмые сыны,
 
Возвышенных творцов Зоилы записные
 
Сидят – Бессмыслицы дружины боевые.
 
Далеко диких лир несется резкой вой,
 
Варяжские стихи визжит Варягов строй.
 
Смех общий им ответ; над мрачными толпами
 
Во мгле два призрака склонилися главами.
 
Один на груды сел и прозы и стихов —
 
Тяжелые плоды полунощных трудов,
 
Усопших од, поэм забвенные могилы!
 
С улыбкой внемлет вой стопосложитель хилый:
 
Пред ним растерзанный стенает Тилимах;
 
Железное перо скрыпит в его перстах
 
И тянет за собой Гекзаметры сухие,
 
Спондеи жесткие и Дактилы тугие.
 
Ретивой Музою прославленный певец,
 
Гордись – ты Мевия надутый образец!
 
Но кто другой, в дыму безумного куренья,
 
Стоит среди толпы друзей непросвещенья?
 
Торжественной хвалы к нему несется шум:
 
А он – он рифмою попрал и Вкус и Ум;
 
Ты ль это, слабое дитя чужих уроков,
 
Завистливый гордец, холодный Сумароков,
 
Без силы, без огня, с посредственным умом,
 
Предрассуждениям обязанный венцом
 
И с Пинда сброшенный и проклятый Расином?
 
Ему ли, карлику, тягаться с исполином?
 
Ему ль оспоривать тот лавровый венец,
 
В котором возблистал бессмертный наш певец,
 
Веселье россиян, полунощное диво?.. [8]
 
 
 
Нет! в тихой Лете он потонет молчаливо,
 
Уж на челе его забвения печать,
 
Предбудущим векам что мог он передать?
 
Страшилась Грация цинической свирели,
 
И персты грубые на лире костенели.
 
Пусть будет Мевием в речах превознесен —
 
Явится Депрео, исчезнет Шапелен.
 
 
 
И что ж? всегда смешным останется смешное;
 
Невежду пестует Невежество слепое.
 
Оно сокрыло их во мрачный свой приют;
 
Там прозу и стихи отважно все куют,
 
Там все враги Наук, все глухи – лишь не немы,
 
Те слогом Никона печатают поэмы,
 
Одни славянских од громады громоздят,
 
Другие в бешеных Трагедиях хрипят,
 
Тот, верный своему мятежному союзу,
 
На сцену возведя зевающую Музу,
 
Бессмертных Гениев сорвать с Парнасса мнит.
 
Рука содрогнулась, удар его скользит,
 
Вотще бросается с завистливым кинжалом,
 
Куплетом ранен он, низвержен в прах Журналом, —
 
При свистах Критики к собратьям он бежит…
 
И маковый венец Феспису ими свит.
 
Все, руку положив на том «Тилимахиды»,
 
Клянутся отомстить сотрудников обиды,
 
Волнуясь восстают неистовой толпой.
 
Беда, кто в свет рожден с чувствительной душой!
 
Кто тайно мог пленить красавиц нежной лирой,
 
Кто смело просвистал шутливою сатирой,
 
Кто выражается правдивым языком,
 
 
 
И русской Глупости не хочет бить челом!.
 
Он враг Отечества, он сеятель разврата!
 
И речи сыплются дождем на сопостата.
 
 
 
И вы восстаньте же, Парнасские жрецы
 
Природой и трудом воспитанны певцы
 
В счастливой ереси и Вкуса и Ученья,
 
Разите дерзостных друзей Непросвещенья.
 
Отмститель Гения, друг истинны, поэт!
 
Лиющая с небес и жизнь и вечный свет,
 
Стрелою гибели десница Аполлона
 
Сражает наконец ужасного Пифона.
 
Смотрите: поражен враждебными стрелами,
 
С потухшим факелом, с недвижными крылами
 
К вам Озерова дух взывает: други! месть!..
 
Вам оскорбленный вкус, вам Знанья дали весть —
 
Летите на врагов: и Феб и Музы с вами!
 
Разите варваров кровавыми стихами;
 
Невежество, смирясь, потупит хладный взор,
 
Спесивых риторов безграмотный собор…
 
 
 
Но вижу: возвещать нам истины опасно,
 
Уж Мевий на меня нахмурился ужасно,
 
И смертный приговор талантам возгремел.
 
Гонения терпеть ужель и мой удел?
 
Что нужды? смело в даль, дорогою прямою,
 
Ученью руку дав, поддержанный тобою,
 
Их злобы не страшусь; мне твердый Карамзин,
 
Мне ты пример. Что крик безумных сих дружин?
 
Пускай беседуют отверженные Феба;
 
Им прозы, ни стихов не послан дар от неба.
 
Их слава – им же стыд; творенья – смех уму;
 
И в тьме возникшие низвергнутся во тьму.