Джойленд (ЛП)

— Может, попрощаетесь уже без лишних слез? — крикнула Дотти Ларссен. — Тебе, Джонси, скоро на выход.
Том повернулся и протянул к ней руки.
— Дотти, как же я вас люблю! Как же я буду по вам скучать!
Та шлепнула себя по заду, чтобы показать, насколько она растрогана, а затем отвернулась и принялась зашивать очередной костюм.
Том протянул мне клочок бумаги.
— Домашний адрес, адрес универа и телефоны. Надеюсь, ты ими воспользуешься.
— Воспользуюсь.
— Так ты что, правда решил променять год попоек и секса на покраску аттракционов в Джойленде?
— Ага.
— С ума сошел?
Я призадумался.
— Может быть. Немножко. Но уже поправляюсь.
Я был весь потный, но Том, плюнув на свою чистую одежду, крепко меня обнял. Затем направился к двери, чмокнув по пути Дотти Ларссен в морщинистую щеку. Отругать она его не могла — рот у нее был полон булавок — но взмахом руки показала ему выметаться.
Уже в проеме Том обернулся.
— Хочешь совет, Дев? Держись подальше от… — Он махнул головой, и я его прекрасно понял: от «Дома страха». Потом он ушел. Наверное, думал о доме, об Эрин, о покупке машины, об Эрин, о новом учебном годе и снова об Эрин.
Вперед, Алые, Алые, вперед. Уже в весеннем семестре они будут вместе скандировать эту кричалку. Даже сегодня ночью, если захотят. В Вилмингтоне. В постели. Вместе.
В парке нам не приходилось пробивать часы на входе и выходе — за нами наблюдали наши бригадиры. После моего последнего выступления в роли Гови в первый понедельник сентября, Папаша Аллен сказал мне принести ему мою часовую карточку.
— Я же только через час заканчиваю.
— Ничего. На выходе тебя кое-кто ждет.
Кажется, я знал, кто этот «кое-кто». Трудно поверить, будто у старикана вроде Папаши Аллена найдется место хоть для кого-нибудь в его сморщенном сердце-изюминке, но в то лето такое местечко нашлось для Эрин Кук.
— Ты в курсе, как мы завтра работаем?
— С полвосьмого до шести, — ответил я. И никаких мехов, вот счастье-то.
— Я тобой поруковожу еще пару недель, а потом смоюсь в солнечную Флориду. Передам тебя на попечение Лэйну Харди. И Фреду Дину, наверное, если он вообще заметит, что ты все еще здесь.
— Понял.
— Хорошо. Давай я подпишу твою карточку и можешь катиться на все четыре стороны. И вот еще что. Попроси красотку время от времени посылать мне открытки. Я буду по ней скучать.
И не только он.
Эрин тоже начала понемногу возвращаться к обычной жизни. Ушли в прошлое потертые джинсы и футболка с лихо подвернутыми до плеч рукавами, то же касалось зеленого платья Голливудской Девчонки и шервудской шапочки. Девушка, стоящая в алом неоновом свете у ворот, была одета в голубую шелковую блузку без рукавов, заправленную в длинную юбку с поясом. Собранные на затылке волосы скреплены заколкой. Выглядела она просто великолепно.
— Прогуляемся по пляжу, — предложила она. — Как раз есть время до автобуса на Вилмингтон. Я встречаюсь с Томом.
— Да, он говорил. Только забудь про автобус — я сам отвезу тебя.
— Правда?
— Конечно.
Мы шли по мелкому белому песку. В небе висел месяц, посеребривший дорожку на воде. На полпути к пляжу — совсем рядом с большим зеленым викторианским особняком, который сыграет такую важную роль в моей жизни грядущей осенью — она взяла меня за руку, и дальше мы пошли так. Мы почти не говорили, пока не дошли до ступеней, ведущих на пляжную парковку. Там Эрин повернулась ко мне.
— Ты забудешь о ней, — она смотрела мне прямо в глаза. Той ночью Эрин была без макияжа, да он ей и не требовался: с его ролью прекрасно справлялся лунный свет.
— Да, — ответил я, понимая, что так и будет — пусть какая-то часть меня и жалеет об этом. Отпускать трудно. Даже если то, во что ты вцепился, полно шипов — отпускать трудно. Может, даже еще труднее, чем обычно.
— Это место как раз то, что тебе сейчас нужно. Я чувствую.
— А Том? Он чувствует?
— Нет, но он никогда не понимал Джойленд так, как ты… и как поняла его этим летом я. А после того, что случилось тогда в «Доме страха»… после того, что он там увидел…
— Вы когда-нибудь обсуждали это между собой?
— Я пробовала, но теперь даже не пытаюсь. Случившееся не укладывается в его представления о том, как устроен этот мир, поэтому он пытается просто забыть. Но, как мне кажется, он беспокоится о тебе.
— Ты тоже беспокоишься обо мне?
— По поводу твоих отношений с призраком Линды Грей — нет. По поводу твоих отношений с призраком этой Венди… есть немного.
Я ухмыльнулся.
— Мой отец больше не называет ее по имени. Для него она теперь «та девчонка». Эрин, можно попросить тебя об услуге? Сделаешь кое-что для меня, когда вернешься на учебу? Если будет свободное время, само собой.
— Да, конечно. Что именно?
Я ей сказал.
Она попросила высадить ее не около гостиницы, где Том забронировал номер, а на автовокзале Вилмингтона — сказала, что доберется оттуда до места на такси. Я начал возражать и убеждать ее, что это пустая трата денег, но потом перестал. Она выглядела взволнованной и немного смущенной, поэтому я решил, что ей просто не хочется срывать с себя одежду и прыгать в объятья Тома через две минуты после того, как я ее высажу.
Когда я припарковался напротив стоянки такси, Эрин взяла мое лицо в ладони и поцеловала в губы. Это был долгий поцелуй. Самый настоящий.
— Если бы я не встретила Тома, то заставила бы тебя забыть эту глупую девчонку, — сказала она.
— Но ты его встретила, — ответил я.
— Да. Встретила. Не пропадай, Дев.
— Не забудешь сделать то, о чем я просил? Если получится, конечно.
— Не забуду. Ты такой милый.
Не знаю почему, но от этих слов я едва не расплакался… но вместо этого лишь улыбнулся.
— Кроме того, признай, я офигенный Пес-Симпатяга.
— Это точно. Девин Джонс, спаситель маленьких девочек.
На мгновение мне показалось, что она поцелует меня еще раз. Но она просто вышла из машины — ветерок развевал полы ее юбки — и направилась в сторону такси. Я подождал, пока она не сядет в одну из желтых машин и не уедет. После этого уехал сам — в Хэвенс-Бэй, к миссис Шоплоу и моей джойлендской осени. Самой прекрасной и самой кошмарной осени в жизни.
Сидели ли Энни и Майк Росс на конце дощатого настила рядом с зеленым викторианским особняком, когда я шел по пляжу в тот вторник после Дня труда? Помню теплые круассаны, которые ел по пути и кружащихся над головой чаек… но насчет Энни и Майка не уверен. Они стали такой естественной частью пейзажа — точно какой-нибудь ориентир — что абсолютно невозможно вспомнить, когда я впервые их заметил. Ничто так не портит память, как повторение.
Через десять лет после событий, о которых идет речь, я работал штатным автором журнала «Кливленд» (должно быть, здорово нагрешил). Чаще всего я делал первые наброски материалов в кофейне на Третьей Западной улице, рядом со стадионом «Лейкфронт» — тогдашней ареной славы местных «Индейцев». Каждый день, в десять часов утра, в магазин заходила девушка, брала пять или шесть стаканов кофе и относила их в агентство недвижимости по соседству. Опять-таки, не помню, когда увидел ее в первый раз. Все, что могу сказать — как-то раз я вдруг заметил, что уже на выходе она украдкой взглянула на меня. Настал день, когда я взглянул на нее в ответ, и когда она улыбнулась, ответил ей тем же. Восемь месяцев спустя мы поженились.
Точно так же с Энни и Майком. Однажды они просто стали частью моего мира. Я всегда махал им рукой, мальчик всегда махал рукой мне. Рядом с мальчиком сидел навостривший уши пес, которому лохматил шерсть ветер. Женщина была блондинкой, и очень красивой: высокие скулы, широко посаженные глаза, полные, словно бы чуть припухшие, губы. Мальчик, сидевший в инвалидном кресле, был в бейсболке «Уайт Сокс», которая сползала ему на уши.