Домовенок Кузька и волшебные вещи
— Откуда-откуда… Прибежал — вот откуда.
— Так это ты шумел-свистел? — догадался домовенок.
— Я, — согласился мужик.
— А как же это ты так быстро бегать научился? — снова удивился Кузя.
— Да сапоги эти чертовы виноваты.
Смотрит Кузя, и вправду — сапоги. Валяются на дорожке, все в песке, один носом на восток нацелился, другой — на запад. А сапоги знатные — прямо загляденье. Сами сафьяновые, красные, носки узкие, каблуки звонкие, с подковками, а по голенищу мастер серебряные бубенцы навешал — чтобы хозяина издалека было слыхать, точно лошадь.
— Ай да сапоги! — дивится Кузя — он таких отродясь не видывал.
— Это что! — говорит мужик. — Они и с виду чудные, а что откаблучивают — вовек не догадаться! Только ноги в них сунешь и — фьють! — тебя как ветром сдуло! Семимильные называются. То есть семь миль за один шаг. Я их с дури купил — думаю, буду в город за покупками летать, а то лошадка у меня что-то болеет. Купить купил, а про то, что они такие прыткие, и знать не знал. Вот и сходил на ярмарку — до сих пор остановиться не могу. Спасибо тебе — удружил, спас меня.
— Эка невидаль! Я еще и не так могу! — соврал Кузька и на клубок свой покосился. А тот лежит в траве и не возмущается, хотя без него бы бегать мужику по белу свету до сей поры.
— А ты, поди, уж весь мир обежал? — спросил у мужика Кузя.
— Уж раз пятьдесят! — похвастался мужик.
— И все-все повидал?
— Не-а, — признался тот. — Не повидал. Так мчался, что даже разглядеть ничего не успел.
— Это жаль, — огорчился Кузьма. — А то бы мне подсказал, где торговца одного найти можно, который вещами волшебными торгует.
— А это не тот, что мне сапоги подсунул? — поинтересовался мужик.
— Может, и тот, — согласился Кузька.
— Эх, я б его тоже поискал — пусть заберет у меня эти сапоги, а то уж сил никаких нет. Куплю лучше жене новое корыто — ее уж давно прохудилось.
— Так пойдем вместе!
— Не, не могу, — говорит мужик. — Мне домой надо, а то жена заругает. Беспокоится небось. Да и ты пойдем к нам. Тебе с дороги отдохнуть-помыться надо да пирогов с яблоками поесть.
— Что ж, пойдем. Может, в твоей деревне кто видел этого купца, — согласился Кузя.
На том и порешили. Собрались, сапоги с дороги подняли, клубок от дерева отвязали и пошли. По дороге песни пели да ягоды собирали — нехорошо дома с пустыми руками показываться.
Деревня мужичка оказалась поблизости. Вошли они туда, стали в калитку стучаться. Стучали-стучали — никто не отзывается.
— Спит, наверное, — предположил мужичок и сам калитку отворил.
Прошли они с домовенком в хату и видят: что за диво — вместо жены сидит за прялкой маленькая-маленькая девочка и песенку напевает. А одежка на девочке такая большая, будто она в мамином сундуке похозяйничала: рукава болтаются, кокошник на лоб сползает, а лапти с ножек сваливаются.
Домовенок незнакомых людей боялся и потому за мужичка спрятался. А мужик стоит, ртом, как рыба, воздух хватает и сказать ничего не может.
— Маня, — наконец говорит. — Что с тобой такое?
А девочка посмотрела на него из-под кокошника и отвечает:
— Я не Маня. Я — Маняша. Поиграем в догонялки?
И тут же — прыг с лавки и давай по горнице носиться. Мужичок за голову схватился — и бежать, Кузя — за ним. Мужик первым делом к соседям бросился — расспросить, что это такое происходит?
Забежали они с домовенком в дом соседей, а там еще интереснее. Целая стайка детишек по дому носится, кричит, по полатям скачет, ухватами размахивает.
— Какая дружная семья, — заметил Кузя.
— Да уж, — согласился мужик. — Только в прошлый раз детей у них в два раза меньше было. Что-то и тут не так.
И впрямь: некоторые дети были дети как дети, а некоторые — словно ненастоящие. И на этих ненастоящих, как и у Маняши, одежка так и болталась.
— Пойдем-ка отсюда, — сказал мужик. — Знаю я, кто нам с тобой все расскажет.
И пошли они к деду Ивану, что старше всех в деревне был. Дед Иван был такой древний, что помнил время, когда все леса в округе были просто семечками, который ветер откуда-то принес и по полям посеял. И сам дед напоминал больше не деда, а пенек замшелый: сгорбленный, да и глухой к тому же. Зато мудрый был и проницательный — такое на своем веку перевидел, что людям даже и не снилось. Вот к нему-то и повел мужик домовенка.
Пока шли по деревне, ни одного взрослого не встретили, зато детишек повсюду бегает видимо-невидимо, и все кричат. Кто в салки, кто в горелки, а кто в лапту играет. Так в деревне было весело, что у Кузи на душе потеплело.
«Вот бы где жить!» — подумал он. А тем временем и подошли они к нужному дому, к избушке деда. А избушка такая же старая да сгорбленная была, как сам дед. Мужику, хоть и мал он был росточком, пришлось нагибаться, зато Кузе притолока впору пришлась. Он даже подумал, не домовым ли был этот старый дед.
Вошли они в горницу и снова обомлели. Сидит на лавке добрый молодец, плечистый да румяный, а такой рослый, что едва-едва в избушке помещается. Одну руку даже в окно высунул — вот как тесно!
— Здорово, Василий! — говорит добрый молодец мужику.
— Здорово, коли не шутишь, — отвечает тот. — Извини, что-то я тебя не признаю. Никак, деду нашему Ивану правнучек будешь?
Засмеялся добрый молодец так, что стены избушки затряслись, бревна ходуном заходили.
— Эх, Василий, — сказал он. — Так ведь я не правнук деда Ивана, я он сам и есть.
— Как так! — всплеснул руками мужик. — Тебе ж в обед двести лет, а ты моложе меня выглядишь!
— А очень просто, — сказал добрый молодец. — Купил я у заезжего купца молодильных яблочек корзину, да с десяток штук и съел — больше не смог. Вот и помолодел.
— Так-так-так, — сказал тут Кузя. — А остальные яблоки куда дел?
— Да на пороге и оставил. Вдруг кому тоже захочется — мне не жаль.
Переглянулись Кузя с мужиком, и все им стало ясно. Это от щедрости деда такое с деревней приключилось. Рассказали они все Ивану, тот за свои русые кудри схватился и давай причитать:
— Ай, дурак я, дурак! Как же это я не подумал! Я-то, старый пень, мог сколько угодно яблок съесть… А вам, молодым, и одного яблока хватит, чтобы в младенца превратиться. И что ж теперь делать-то? Кто же теперь в деревне работать будет да всех деток малых кормить?
— Вот мы с тобой и будем, — ответил Василий. — А вот этот домовенок пока поищет того доброго человека, который тебя яблочками угостил.
С этим не поспоришь. Всем помочь нужно. Кузя переночевал в деревеньке за печкой, с утра пирога поел и снова в путь-дорожку отправился.
* * *Шел Кузя по той же желтой дорожке, что его в деревню Ольховку привела, да сама же оттуда и вывела. Долго ли шел, коротко ли — о том сказать нельзя. Только солнце по небу свой круг проходило, а больше вокруг ничего не менялось — все тот же лес, все те же птички на деревьях поют. Кузе даже скучно стало — скорее бы кого-нибудь встретить.
И только он так подумал, как послышался где-то вдалеке шуми треск, будто по лесу великан шагал, деревья, как тростинки, ломал.
— Ох-хо-хо! — застонал Кузя. — Страсть-то какая! Я и так ростом не велик, а тут еще и великан в лесу балует. Раздавит меня, как букашку, поминай тогда, как звали.
Страшно Кузе, а деваться некуда — клубок так нитку из рук и рвет, все вперед тянет.
— Ну, — думает Кузька, — раз клубок не боится, и мне бояться нечего. Может, это очень зоркий великан и на меня не наступит?
Порешил так и снова по тропинке за клубком отправился. Шел, шел и вышел на большую поляну. А поляна какая-то странная. Кругом, куда ни глянь, одни пеньки, деревья тут же вповалку валяются, а на каждом пеньке по зайцу. Сидят, ушами шевелят, дрожат и боятся.
