Дважды два равняется одуванчику

— Да ты что! Твой отец был низенький и с усами, я же помню!
Возмущённая до слёз, Славка вскочила со скамейки:
— Ты всё врёшь! Ты злой, противный, ты назло так говоришь, от зависти! Ты злой, злой…
— Ну, бешеная…
К ним уже спешил дядя Гриша.
— А ну цыц! — прикрикнул он на Адьку. — Ничего ты не понимаешь! — Дядя Гриша подсел к Славке и погладил её по голове: — Не слушай Адьку, он перепутал. Это у Толика папа был маленького роста и с усами, успокойся.
Славка улыбнулась. Адька хлопал глазами.
Из дома выплыла Миля Кабанова в крепдешиновом платье. Она встала посреди двора и ждала, когда её муж выведет из гаража «драндулет».
Славка пронзительно завопила:
— Тётя Нина! Тётя Марта! Дедушка! Кабанов заводит драндулет!
Захлопали двери, женщины выбежали из квартир. Короткая схватка окончилась полным поражением Кабановых, и возмущённые супруги пошли пешком.
В воротах Миля Кабанова удивлённо отступила, пропуская Настю, которая входила во двор под руку с высоким военным. Лицо её светилось растерянной и немного виноватой улыбкой.
А на дереве заливисто щебетала какая-то синяя птица…
  
Глава X. Фонарное время
 
Папа достал из чемодана яркого пряничного жирафа, обсыпанного сахаром. Славке было жаль его есть. Она поставила жирафа на стол рядом с хрустальной вазой и долго с восхищением рассматривала его.
— Славка, спать!
Славка вздохнула. Жаль, что такой хороший день уже кончился. Но завтра, наверное, будет ещё лучше! Славка тихо засмеялась от радости.
За окном быстро темнело. Тильди-тильди-бом! — нежно прозвонили городские часы. Славка закрыла глаза, но сон почему-то не приходил. Наверно, он задержался, усыпляя эту капризную Лорку Кабанову.
Вслед за городскими часами хрипло пробили старые часы тёти Лиды. Они всегда немного отставали. Славке было жаль их. Такие старенькие! Наверно, потому и отстают, что старенькие. Да и ходят они точно так же, как бабка Довжучиха, когда поднимается на третий этаж, — кряхтя, посапывая и вздыхая.
Вздыхает и безносая уточка под табуреткой. Эх, был бы у неё клюв, ну хоть какой-нибудь!
Славка уже думала об этом и даже кое-что придумала: завтра она выпросит у жадины Лорки немного красного пластилина и прилепит утке чудесный клювик. Только бы Лорка дала… И как тут уснуть, когда столько забот!
Спят тётя Лида, Светлана и Толик. В углу на сундуке спит дедушка. Папе постелили на полу, но он ещё не лёг. Они с мамой сидят за столом и тихонько разговаривают. Папа рассказывает о каком-то поезде, который разбомбили в войну, и в нём, в этом поезде, будто бы погибли его жена, дочка и сын. Как же могла Славка погибнуть, если она здесь, вот она, живая?
Славка даже ущипнула себя и дёрнула за волосы. Нет, взрослых всё-таки трудно понять…
А ещё они говорят о каком-то доме, в который скоро переедут. Но тоже как-то непонятно говорят. Про семью, которая жила в этом доме и погибла не вся, про какого-то мальчика, который остался и его непременно надо найти.
— Ложись, Настя, — сказал папа, — а я ещё посижу немного.
— Нет, я тоже не засну. Может, погуляем? Сейчас так красиво, каштаны цветут…
— Цветут… — тихо отозвался папа. — А знаешь, я ведь это заметил только тогда, когда мы с тобой возвращались во двор. Я вёл тебя под руку и думал: «Надо же, каштаны цветут…»
Папа с мамой ушли, а Славка потянулась в постели. Глаза её слипались…
Тильди-тильди-бом! Тильди-тильди-бом! — снова прозвенели часы, а вслед за ними — кхе-кхе-кхе! — тихонько прокашляли часы в комнате.
Нитки мулине в маминой корзинке для рукоделия зашевелились, и из них вылез Тильди.
— Разбомкались, — недовольно пробурчал он, протёр глаза, глянул на часы и вздохнул. — Опять чуть не проспал фонарное время. — И вдруг он увидел пряничного жирафа. — Ого! Добрый вечер, уважаемый! Как вы смотрите на то, чтобы нам вместе начать фонарное время?
— С огромным удовольствием! — важно ответил жираф и начал расти. Вот он уже достал головой до оранжевого абажура. Абажур качнулся и недовольно зашуршал:
— Потишшше! Какой страшшшный шшум! Маршш на улицу, там и хулиганьте…
— Я не хулиганю, а расту, — ответил жираф и, важно склонив голову на длинной шее, вышел во двор через окно.
Тильди уже приготовился вслед за жирафом прыгнуть в темноту двора, но Славка молниеносно выпрыгнула из постели и кинулась к нему:
— Тильдик, я с вами! Я тоже хочу начать фонарное время!
Тильди заколебался:
— По ночам дети должны спать…
— Мне всё равно не спится, Тильди! Ну пожалуйста, ну миленький, ну хорошенький, ну умненький… Ну Тильди!
Тильди не мог сдержать самодовольной улыбки: вот он, оказывается, какой!
— Ну, так и быть, пойдём. Только — тссс!
Они вылезли через окно во двор. Славка оглянулась и замерла от удивления. Пряничный жираф дорос… до третьего этажа. И весь он поблёскивал сахарными искорками.
С жирафа свешивалась сахарная лесенка. Тильди и Славка вскарабкались по ней на длиннющую шею. Внизу, под ними, чернел город.
Жираф тронулся в путь и вышел со двора. Кабановы, которые в это время возвращались из гостей, прижались к стене, уступая ему дорогу, и в один голос закричали:
— Не может быть!!
А Поэт вышел на крышу проводить своих гостей. В гостях у него были… небеса. Он стоял на крыше и читал стихи, а небеса слушали:
 
 
Доброй ночи вам, небеса:
 
первое небо, второе, седьмое и выше.
 
Пора отдохнуть вам, вечерняя пала роса,
 
и во тьме на охоту несутся летучие мыши.
 
 
 
Доброй ночи, первое небо моё —
 
небо крыш и весенних каштанов тенистых.
 
Доброй ночи, второе небо моё —
 
небо радуг и птиц голосистых.
 
 
 
Третье небо! Пусть снятся волшебные сны
 
воздушным шарам и салютам, планёрам крылатым.
 
Доброй ночи, четвёртое небо, резным
 
предзакатным твоим облакам розоватым.
 
Пятое! Доброй ночи твоим самолётам!
 
Шестое! Пусть спится спокойно ракетам!
 
Только небо седьмое
 
                   пускай подождёт, не уснёт —
 
это небо мечтателей, небо поэтов.
 
 
 
И покуда в сирени не спят соловьи
 
и в окне огонёк ещё теплится где-то,
 
ты, седьмое, нам высвети звёзды свои
 
и не спи до рассвета, не спи до рассвета…
 
 
Поэт хотел сказать что-то хорошее ещё и восьмому, и девятому, и даже семнадцатому, но гости-небеса спешили домой. Поэтому седьмое небо прервало Поэта:
— Прости, Поэт, но нам пора. Ты дочитаешь нам эти стихи в другой раз, ладно?
— Ладно! — великодушно согласился Поэт, помахал на прощанье улетающим небесам и вернулся в свою каморку.
Жираф быстро бежал по улицам, перешагивая через спящие дома и не соблюдая правил уличного движения. Улицы спали. Спали автомобили и трамваи, спали милиционеры, и поэтому никто не сделал пряничному жирафу ни одного замечания.
Тильди направил жирафа к высокому фонарному столбу и вынул из кармана штанишек стеклянный коробок, в котором разноцветными головками светились стеклянные спички. Он вытащил одну спичку, чиркнул стеклянной головкой о стеклянный коробок и поднёс горящую спичку к фонарю. Фонарь вспыхнул и засветился зелёным светом.