Сквозь строй

Но вместо них погибла Ирина.
«Я видела, что делает Ирина, я могла вернуться и спасти ее, — писала Изабель. — Но зачем суетиться?»
Холодные слова. Именно они решили судьбу женщины.
Дело было не в том, что Иан испытывал симпатию к Ирине Спасской. Она так часто пугала всех своими отравленными ногтями, что к ней трудно было испытывать дружеское расположение, а уж тем более быть с ней на короткой ноге. Но он никак не мог забыть, как однажды она грустно и задумчиво посмотрела на него, когда он был еще маленьким, и сказала: «А ты хочешь называть меня тетушкой Ириной? Я знала одного мальчика, которому было бы столько же лет, сколько тебе сейчас…»
Но она не договорила, а только зажала себе рот руками, словно эти слова невольно сами вырвались у нее. Разумеется, Иан так и не стал называть ее тетушкой. Он, по примеру своих родителей, относился к ней с надменным пренебрежением, как к обычной прислуге. Но она действительно верой и правдой служила его семье в течение многих лет. И, конечно, даже такой человек, как она, не заслуживал того, чтобы бросить его на погибель со словами: «Но зачем суетиться?»
Иан перелистывал страницы, свидетельствующие о трех смертях. Он чувствовал, что чем-то эти отчеты отличаются друг от друга. То слабое, едва различимое угрызение совести, которое проглядывало на первых страницах, абсолютно отсутствовало на последних, касающихся Ирины Спасской. Словно его мать навсегда потеряла способность чувствовать что-то подобное. А вместе с этим и вину, сомнения и расположение в отношении всех, кроме одной себя.
«Что же за этим стоит?» — думал Иан.
Вдруг ему показалось, что он слышит шорох. Он замер. Потом выключил фонарик для чтения и сразу погрузился в непроницаемую тьму. Он не знал, как лучше поступить — убежать и спрятаться или сидеть тихо и не двигаться?
«Это из семейного зоопарка, под окнами, — успокаивал он себя. — Эта глупая мамина обезьянка… Возможно, это она».
Снова раздался шорох. Иан больше не мог обманывать себя. Нет. Так скрипит дверная ручка, когда ее поворачивают. Не успел он сдвинуться с места, как в лицо ему ударил яркий луч света.
Затем последовал удивленный вскрик, и Иан узнал голос.
— Натали? — сказал он.
— Иан? — прошептала она.
От испуга она выронила фонарь, и его луч беспорядочно заметался по комнате. Иан быстро поднял фонарик и повернул колесико, превратив свет в маленькую светящуюся точку.
— Нет, нет. Нельзя, чтобы свет попадал на окна, — проговорил он жарко.
Наконец Натали пришла в себя после первого шока.
— Что ты здесь делаешь, Иан? — тихо спросила она.
— Родители попросили принести им кое-какие документы, — быстро придумал он ответ. — Они разрешают мне сюда входить. Потому что я старше тебя.
— Ты лжешь, — не поверила она. — Если это так, то почему ты так боишься, что из окна будет виден свет?
Иан совсем забыл, что его сестра прошла ту же подготовку и умела быстро анализировать ситуацию.
Он ждал, когда она скажет: «Я первая тебя спросила», чтобы ответить: «Ну вот ты первая и отвечай». Он хотел выиграть время.
Но она ничего не сказала. Она только шмыгнула носом.
Смешно, но это ее сопение решило все. Он понял, что она ни в коем случае не должна узнать правду о своей матери. Он сделает все, чтобы она не узнала, по чьей вине умерла Ирина Спасская.
— Возвращайся в постель, — сказал он. — Здесь нет ничего интересного.
— Здесь хранятся секреты, — упрямо ответила она. — Объяснения.
Она прямо посмотрела в глаза старшего брата.
— Ты им тоже больше не веришь? Ведь так? — сказала она. — Поэтому мы здесь? Правильно?
Иан глубоко вздохнул. Иногда Натали проявляла слишком много ума, чтобы быть обычной девочкой.
— Не думай об этом, — ответил он. — Думай лучше об еще одной сумочке «Прада», которую тебе подарит мама.
— Нет, — сказала она. — Я должна знать — что с ней происходит? Почему она стала такой злой? Все время злой, даже с нами?
Иан беспомощно пожал плечами. Он отошел в сторону, чтобы сестра не заметила разбросанных на полу бумаг. В темноте он случайно задел стол и, невольно схватившись за край столешницы, почувствовал, что на столе лежит какой-то предмет, похожий на…
На пробирку?
Иан резко повернулся и направил на него свет.
Это была обыкновенная пробирка, которую он уже однажды видел. С выгравированным на ней текстом из странных слов. Он уже знал, что сами слова ничего не означают, что это анаграмма. В них была зашифрована инструкция для Эми Кэхилл. Это было в Париже. Тогда она, рискуя собственной жизнью, преодолела все, пока на ее пути не встал Иан Кабра и не выкрал у нее эту пробирку.
— Так вот, значит, где родители держали формулу Лукаса все это время, — сказала Натали, глядя через его плечо. — Тебе не кажется это странным? Что это не самое надежное место, где можно хранить такую ценную вещь?
Иан взболтал пробирку, в которой хранилась самая дорогая формула на свете после того, как была утеряна формула Януса. Пока это была единственная формула семьи Кэхиллов, которую удалось найти, и она была у них в руках. Никто так и не знал, что произошло с формулой Томаса и где спрятана формула Екатерины, а также где хранится самая главная — общая формула всех кланов, — та, которую создал сам Гидеон Кэхилл пятьсот лет назад. Иан не сомневался, что общая формула Кэхиллов и является главным ключом в этой гонке. Он вспомнил, как он гордился, когда наконец формула Лукаса оказалась у него в руках.
Каким же он тогда был глупцом.
— Это уже не имеет значения, — сказал он. — Видишь, она пустая.
Натали озадаченно смотрела на него.
— Значит, они ее выпили, — сказала она. — Или только мама. Как ты думаешь? Или они вместе — и папа, и мама?
— Какая разница? — пожал он плечами. — Главное, что они ничего не оставили нам.
— Но это нечестно! — в ее голосе снова появились капризные нотки. Правда, на этот раз она расстроилась больше из-за Иана. — Это ты ее нашел. Они обязаны были поделиться с тобой.
— Мы для них только исполнители, — ответил он. — Всего-навсего лакеи. Как… как Ирина, — добавил он хриплым голосом.
  
Глава 5
 
Дэн чувствовал себя обманутым.
Нелли с Эми удалось уговорить его пойти на «Ромео и Джульетту», убедив, что там спрятан ключ.
— Это неспроста, понимаешь. В «Ромео и Джульетте» рассказывается о семьях, которые тоже из поколения в поколение враждовали друг с другом, — говорила Нелли.
И потом, обе они нагло врали, что пьеса невероятно захватывающая.
— Во времена Шекспира театр не считался высоким искусством и был не только для знати и интеллектуалов, — рассказывала Эми с таким умным видом, словно она сама все это знает. Хотя на самом деле Дэн видел, что она просто-напросто сидит перед компьютером и читает с экрана. — Театр был зрелищем для простонародья, — продолжала она доклад. — Чем-то вроде медвежьих боев во времена правления королевы Елизаветы.
— Что еще за медвежьи бои? — заинтересовался Дэн.
— О, это так ужасно! Они привязывали медведя к столбу и натравливали на него свору собак, и все восторженно глядели, кто кого победит.
— Прямо как в «Оставшемся в живых», — сказала Нелли. — Или в этой вашей гонке за ключами.
— Да, и вообще, в «Ромео и Джульетте» есть драки на мечах, две или три. Тебе понравится, — быстро сказала Эми.
И вот таким образом Дэн оказался в «Глобусе» и теперь медленно помирал от скуки. Ему казалось, что с начала спектакля прошла вечность. Там и правда был бой на шпагах. Один. Но Дэн почти ничего не видел. Он был занят тем, что задавал Эми вопросы.
— Слушай, а почему они дерутся? Только из-за того, что один чувак показал на того парня пальцем? А что здесь такого?
— Во времена Шекспира это считалось ужасным оскорблением.
— Значит, в следующий раз я могу спокойно показать пальцем на Изабель Кабра?