Возрождение

Сначала Ангел. Теперь Майя. Обе умерли. За что? Почему?
Это он во всем виноват.
Это он убийца.
Он без сил уронил голову в ладони и крепко закрыл глаза. По крайней мере, Холдену и Рэчету теперь ничто не угрожает. Одни, без него, они в безопасности. Теперь они как-нибудь справятся. Хотя бы им он не принесет смерть. Хреновый из него оказался командир. Это всем ясно. Ему жизни доверили. А он… А еще собирался мир спасать! Какой мир, если он тех, кто рядом, кого любит, спасти не смог?
Проглотив ком в горле, Клык огляделся. Вокруг него только смерть: частокол могильных камней. Эпитафия за эпитафией. Пара слов — вот тебе и прошедшая человеческая жизнь. А о нем, Клыке, что напишут?
КЛЫК: ВЫРОС В СОБАЧЬЕЙ КОНУРЕ. ВЛЮБИЛСЯ. ВСЕМ ЖИЗНЬ ИСПОРТИЛ. ВО ВСЕМ ПОТЕРПЕЛ ПОЛНОЕ ПОРАЖЕНИЕ.
Подожди-подожди… Что это там такое?
Он поднялся на ноги и подошел к могиле. Две строчки — имя и даты:
ДЖУЛИЯ ЭВАНС. 1955–2010.
И ниже какие-то слова. Клык встал на колени и потер камень:
ПОКА НАХОДИШЬ СИЛЫ НАЧАТЬ СЫЗНОВА — ТЫ ПОБЕДИТЕЛЬ.
Это что? Знак свыше? Видно, он совсем до ручки дошел, если на кладбище стал знаки судьбы выискивать.
Так или иначе, он еще не совсем сдался. Ему еще надо выполнить свое предназначение. Да, он потерял двоих. Но больше это не повторится.
Клык еще раз коснулся выбитых в камне букв. Пружинисто оттолкнулся от земли и взмыл в небо.
  
26
 
Парк тысячелетия в Чикаго. Остановка. Привал. Один из многих за последние несколько дней. Клык стоит перед огромной стальной скульптурой под названием Боб. Точно кривое зеркало, полированная сталь отражает его перекошенное лицо. На заднем плане пляшут косые небоскребы и искривленная линия горизонта.
Слова на камне словно возродили Клыка к новой жизни. Словно придали ему новую решимость.
Он обязательно разберется теперь, что это за План Девяносто Девять Процентов.
Крыло его по-прежнему ни к черту. Лететь он не может и пересаживается с автобуса на поезд, с поезда на автобус. Даже рискнул, голосовал, ловил попутные тачки. Через всю страну проехал, из затянутой серым туманом Южной Флориды до золотых равнин Оклахомы. Видел яркие краски закатов над Аризоной и волны, омывающие берега озера Эри.
И где бы он ни оказался, всюду полно слухов, следов и знаков. По всей Америке люди живут в предчувствии грядущих событий. Даже воздух как будто сгустился. Точно затишье перед бурей.
Но эта буря, эта революция не похожа на те, что пережило человечество прежде. Эта буря и темнее, и зловещее. Это буря полного разрушения.
На пути Клык видел сотни демонстраций. Кое-где они кончались погромами. Читал написанное в Твите: «Я с 99. Земля моя». Видел, как где-то девяностодевятники бегали вокруг родильного дома с намалеванными крупными буквами на простынях лозунгами: «Положим конец размножению. Чем меньше, тем лучше». Он видел, как забросали камнями бездомного безногого инвалида — План Девяносто Девять провозгласил инвалидов балластом. И это всего лишь немногие примеры виденного им нарастающего насилия.
Не было крупного города, где бы не видел он митингов возле университетов и правительственных зданий. И на этих митингах слушал, как блаженно улыбающиеся эксперты с железной логикой доказывали преимущества «отбора»: один сильный на 99 слабых.
И, к ужасу Клыка, никто не протестует. Кто впадает в панику, кто радостно приветствует новые идеи.
«Кабы они знали масштаб Плана Девяносто Девять Процентов, они бы по-другому запели», — думает Клык. А уж он-то теперь точно знает, остатки Группы Конца Света объединились с Партией Одна Вторая, и, согласно их новому плану, в живых останутся только «усовершенствованные».
А значит, все человечество подлежит уничтожению.
Но этого он и сам осознать не может. Те безумцы остались безумцами. И даже если они стали еще безумнее, ничего удивительного в этом нет.
Но как получилось, что вся Америка пошла за ними? Вот чего он понять не может.
Клык сжал кулаки. Земля, которую он видел, люди, которых встречал. Их повседневные заботы… Их любовь… Красота. История.
Как можно стремиться это уничтожить?!
  
Книга вторая
 
Начинается
   
27
 
Ангел слышит, как Джеб охнул:
— Не может быть! Как же так? Что они с тобой сделали? Твои глаза!
— Что, жалко, что твой лучший образец испортили? — шипит Ангел, отталкивая его руки и отодвигаясь от него еще дальше в глубь клетки.
Джеб схватился за дверь конуры и так ее тряхонул, что звякнули прутья решетки.
— Бедная моя Ангел…
— Молчал бы уж лучше.
— Повторяется история Ари. Одни потери, сплошные ошибки. Боже! Как же мне тяжело, Ангел…
«Сам во всем виноват, нечего теперь причитать», — думает Ангел. Но, если честно, слезы в его голосе ей слышать странно. Она не помнит, чтоб Джеб когда-нибудь плакал.
— Я был ему плохим отцом, — мрачно продолжает Джеб.
Ангела передернуло. Происшедшее с Ари, конечно, было ужасно. Но Ари мертв. А она жива, и это ее глаза теперь навсегда ослепли. Извинения его ей не нужны. Они все равно не помогут. Но его исповеди и откровения про Ари — это уж слишком.
Но Джеба не унять:
— Когда Ари умер, я не мог не попробовать снова. Мне это было просто необходимо. Я должен был еще раз стать отцом, снова заботиться о сыне. Потому-то я и стал работать с профессором Гюнтер-Хагеном.
— Что? Что ты говоришь? — Превозмогая боль, Ангел села в клетке. Она даже злиться на него на мгновение перестала. — Вы что, нового Ари создали?
— Я поклялся себе, что на этот раз буду хорошим отцом. Выращу сына, — голос Джеба дрожит, — хорошего, доброго мальчика. Что брошу работу в Школе, что буду растить его, учить. И любить…
Вот он стоит перед ней, взрослый дядька, и рыдает об утраченном сыне. Сколько всяких гадостей Джеб им сделал, но почему-то жалость к нему все равно скребется у Ангела в сердце.
— Пойми меня, Ангел, прошу тебя, пойми, — умоляет ее Джеб. — Я всегда как лучше хотел. Я только хотел нового Ари, чтобы с ним все ошибки свои исправить. И чтобы потом раз и навсегда с этим покончить.
— Но ведь не покончил. С ЭТИМ нельзя покончить, — шепчет Ангел, думая обо всех мутантах, которых стая встречала, с которыми они еще совсем недавно сражались.
— Конечно, результаты изрядного числа попыток были далеки от совершенства, — вынужден признать Джеб. — Но профессор Гюнтер-Хаген — гениальный генетик. С его помощью мой Ари получился больше, сильнее и лучше прежнего. Понимаешь, я вернул себе сына. — Ангел безошибочно узнает победоносные ноты в голосе Джеба.
И не только победоносные.
Джеб вроде бы даже собой гордится. Ей становится совсем тошно.
— Те, неудачные образцы, они тоже пригодились, — продолжает Джеб. — В сыновья они мне не годились. А вот бойцы из них получились первоклассные. Созданные с одной единственной целью.
— С какой целью?
Услышав холодный и спокойный ответ Джеба, Ангел потеряла сознание.
— Ликвидировать Клыка.
  
28
 
Спустя мгновение она пришла в себя. Но в мозг ей будто игл напихали, руки онемели, а воздух вокруг нее вибрирует. Ангел без сил привалилась к пластиковой стенке клетки и тяжело дышит.
Теперь, когда мир поглотила слепота, она не видит лица Джеба. Зато хорошо его помнит: улыбчивые морщинки вокруг рта, небрежно выбритые щеки, умные, внимательные глаза, которым она привыкла верить. Им даже Макс когда-то верила. Даже когда Джеб творил зло, в глазах его зла никогда не было.
Наверное, она в нем ошибалась. Или, может, она ослышалась?
— Что? Что ты сказал? — Ангел старается стряхнуть с себя наваждение. — Ликвидировать Клыка? Ты хочешь сказать… убить?
— В этом и состоит План Девяносто Девять Процентов, — не дрогнув, заявляет Джеб.
Он совершенно спокоен. Зловеще спокоен. Такое спокойствие бывает только от абсолютной уверенности. Какая жуткая уверенность. От нее даже кровь в жилах стынет.