Жирафка

— Дай ей мороженое. Может, оно и охладит ее мечты, — подвела итог Павла.
Даже высказываясь по мелочам, она репетировала роль капитана команды. И она бы стала капитаном, если бы дорогу ей не перебежала Ивета.
Венгрия… От нее остался только лебедь на чемоданной наклейке. Сейчас придет автобус, и мы поедем во Флоренц, а потом марш-марш через разные мелкие городишки на границе до Валика. Да, друзья-товарищи, побывала я в роскошных местах, о которых мечтала Милуш, а теперь еду в дыру.
Я взяла чемодан и зашла в здание автовокзала (удача, ждать пришлось всего двадцать шесть минут). Теперь уже не так одиноко, толстяк тоже может перевести дух — ведь он бежал, будто за ним гнались. А ехать-то недалеко — как на другой конец Праги. Вот чудак!
Помогла женщине с коляской, пообещала, что прорвусь к компостеру и пробью ей билет, — может быть, добрые дела спасут меня от грустных мыслей. Лучше поработать в давке локтями, чем размышлять о горестной судьбе. И так переусердствовала, что не позаботилась о сидячем месте, в результате чего ехала в междугородном автобусе стоя. Главным образом потому, что мне не понравилось поведение отдельных представителей молодого поколения из города Валика, которые не уступили места пожилой женщине и женщине с ребенком. Вот какой уровень культуры! А как на меня смотрят (я услышала явно предназначавшиеся мне шуточки о том, какой прекрасный воздух на вершинах гор)! Надо постепенно привыкать к тому, что там, куда я приеду, все время придется торчать на виду. То, что теряется в большом городе, в малом бросается в глаза. Мысль малоутешительная, похоже, повторится все, что было в раннем детстве. Хуже то, что была и другая жизнь. А теперь я выросла. Без малого два метра.
— Когда у вас начало? — спросил кто-то сидящего рядом.
— Как у маленьких, первого сентября. Ничего хорошего в этой школе не вижу, что бы брат ни говорил. Подумаешь, школа для одаренных — чепуха! Надо было ехать в Брно или куда-нибудь еще.
Ну и дурачье! К счастью, оставалось недолго. Междугородный дальше не пойдет, надо пересаживаться на местный, а он уж повезет меня к чертям на кулички. Если там не останавливается пражский скорый, то можно представить, что это за дыра.
И как всегда, когда я чувствую себя несчастной, мне хочется есть. Я пошла в буфет. Выглядел он не особенно привлекательно. Его, видно, сто лет не ремонтировали. Вокруг высоких столиков, заставленных грязными тарелками и недопитыми стаканами, теснились в полумраке явно подозрительные личности. Такие заведения не в новинку; когда мы ездили, кормили нас не только в ресторанах, но и в забегаловках (нам, конечно, только лимонад), но такой жуткой я еще не видела. В прежние времена посетители были просто чужие люди, но сегодня среди этих «милых» мужчин были явно будущие сограждане!
С отвращением я проглотила остравскую колбасу, жирную и чуть теплую, пожалела, что не взяла в дорогу приготовленную мамой еду.
— Я тебя отвезу. Посмотрю, что тебе понадобится, а потом пришлю, — сказала она.
— Если бы ты предлагала это от чистого сердца, я бы согласилась, — отказалась я, и довольно невежливо.
— Ты что же думаешь, теперь ты можешь позволять себе все? — рявкнула Милуш.
В конце концов, она вела себя по отношению ко мне приличнее всех, и за это я еще должна быть ей благодарна.
— Ничего, ничего, не буду я портить твоих деток, можешь их лепить по образу и подобию твоему. Главное, не забудь довести до их сведения все рекомендации Любошека по полевой почте!
Опять я ввязалась в перепалку, но потом взяла себя в руки.
— Когда сама влюбишься, по-другому заговоришь, но это, похоже, тебе не угрожает.
— Тебе долго придется ждать, сестричка! Любовь никогда не входила в мои планы, а если бы и входила, то в захолустье, куда вы меня отправляете, будет богатейший выбор — ведь там самый завалящий парень двухметрового роста, потому-то вы меня и выпихиваете.
— Мы в первую очередь заботимся о твоем здоровье, там климат, воздух, — защищалась мама.
— Да брось ты, она нарочно играет у нас на нервах, — успокаивала маму Милуш.
А почему бы мне так себя не вести? Конечно, у меня с уст не розы слетают, но пусть узнают, почем фунт моего лиха.
— Я скоро к тебе попасть не смогу, — уговаривала меня мама, — и еще неизвестно, как ты уживешься с Марией.
— Ты только не забудь ее предупредить, — Милуш сменила фронт атаки, — с кем она будет иметь дело: с самовлюбленной, избалованной соплячкой…
— Мила!
— Знаю, знаю, она теперь больна, но другой от этого не стала. И скажу я тебе, мама, хлебнут с ней в новой школе горя! — добавила моя сестра.
При этих словах я хлопнула дверью и вышла на лестницу. Мама, наверное, с отчаянием смотрела мне вслед.
— Не знаю, может быть, я что-то сделала не так. У меня такое чувство, что я поступила, как царь Ирод. И ведь ты сама знаешь, это неправда.
Надо было, конечно, пожалеть маму и не мучить ее больше, но разве можно так со мной поступать? Все у нее получается, ученики от нее без ума, взрослые тетки, которых она тренирует, тоже. А на электротехническом факультете девушек-студенток почти нет, так что и за папу ей бояться нечего. Вот так обстоит дело. Почему бы меня не выкинуть? Можно и выкинуть!
— Обо мне никто никогда и не заботился, — заметила я с лестницы.
— Разве? У тебя был Дуда, Мартин, рядом жила Ивета, и я всегда знала, где ты и что делаешь. А в других заботах ты уже давно не нуждаешься. И самостоятельность, которую ты приобрела, тебе всегда в жизни пригодится. И, возможно, очень скоро. С Милой было намного хуже — она уже в институте училась, а без меня шагу сделать не могла.
— Ну ладно, ладно, только поеду я одна. Если что-то будет нужно, напишу.
Я не представляла себе, как мама вернется домой, но не рискнула высказать это вслух. Она бы бог весть что думала по дороге, и вдобавок она неважный автомобилист. Стоит с нею попасть на развилку дорог, и мама будет выяснять, как ехать в Бероун — прямо или направо. Часто не доливает в машину масла, а несколько раз мы «загорали» потому, что в радиаторе было мало воды. С ее точки зрения, это папина забота: раз уж ему нравится лежать под машиной, то пусть А следит за всем, что нужно (а я думаю, что ему стыдно откровенно отдыхать дома по воскресеньям после обеда, вот он и лезет под машину). Теперь хотя бы мама не будет садиться за руль у меня на глазах, и я не буду понапрасну беспокоиться по этому поводу. Хоть какая-то польза от моего отъезда!
Другого утешения я найти не могла. С удовольствием бы съела грушу — их было видимо-невидимо на полке, висящей на честном слове за закопченной буфетной стойкой. Сочных, облепленных осами. Куда там наши груши «александра»! Они остались с той поры, когда отец увлекался селекцией, скрещиванием, но каким-то чудом дожили до наших дней. И когда они созревали, я приносила целую корзину на всю команду. Почему все время об этом думаю?
Я стояла, возвышаясь над четверкой, которая на обшарпанном чемодане играла в карты. Пора бы мне все прошлое выбросить из головы! Мне так и хотелось сказать этим картежникам, что они похожи на сумасшедших. Наши одержимые баскетболистки играли только в канасту, и то потому, что настоящие азартные игры Дуда запретил.
— Такие дубины вымахали и привлекаете к себе ненужное внимание! По вам окружающие судят обо всех спортсменах, а азартные игры в карты — не самое благородное времяпровождение, — всегда говорит Дуда. — Это для мужиков, сидящих с трубками в зубах по пивнушкам.
Но игра продолжалась. Раз нельзя ни пить, ни курить, надо каким-то образом показать, что мы уже взрослые и самостоятельные. Играть девочек научила Дулина; у нее три брата, так что школу за карточным столом она прошла прекрасную.
Когда мы были в дороге, все убивали время по-разному. Карты, кроссворды, Итка всюду возила с собой гитару, я сама знаю уйму походных песен не хуже заядлого туриста, хотя никогда не сидела у костра. И костер-то я видела только в саду, когда жгли сухие листья и сучья.