Боруэлла

— Знаю, — сказал Боря и опустил глаза. — Извини… Понимаешь, для этого нужно вдохновение, что ли! Я смогу! Только позже.
— Насколько позже? — спросила я, и Боря честно пожал плечами.
— Я же никогда раньше не превращал, — виновато сказал он.
— А я никогда раньше не была девочкой, — грустно добавила я.
— Ты подождёшь… немного? — неуверенно спросил Боря.
— А куда мне деваться? Нет, действительно, куда мне деваться-то? Маленьким девочкам нужны тепло, уют и дом, как минимум. Ты ведь не дашь мне умереть голодной смертью?
  
4. Обратный путь (пешком!)
 
Шагать по улице было здорово! Конечно же, если попытаться забыть о том, в роли кого ты шагаешь. И я ненадолго забывала. Ненадолго — потому что очень скоро я обнаружила ещё одно Борино упущение. Трудно было не заметить! Он мне сандалии придумал на полразмера меньше, чем требовалось. И, пока Боря увлечённо что-то рассказывал, я остановилась, разулась, сняла один носок и осторожно поставила босую пятку на асфальт.
Ногти на ногах были давно не стрижены. Ну, Боря!
Асфальт оказался тёплым, шершавым и очень приятным. Раньше я часто разговаривала с ним, и эти разговоры были похожи на беседы с морем. Не по звуку, а по настроению, характеру. Тёмный, для кого-то даже мрачный асфальт и прозрачное море были светлыми. Добрыми… «Привет…» — шепнула я асфальту. Но он молчал. Хотя привычного потрескивания, похожего на хор кузнечиков, я тоже не услышала. Чтобы не расстроиться, я быстро стянула второй носок, засунула оба в карманы платья (хоть о них Боря не забыл!), и, размахивая сандалиями, побежала вперёд.
Боря был так увлечён разговором, что моего отсутствия не заметил.
— …а потом покажу тебе мои стратегические разработки по сведению с ума моего одноклассника, ну, ты его видела. Там, конечно, много чего продумывать надо. А что про тебя сказать, я уже знаю, с артистичностью у тебя вроде бы всё в порядке. Даже слишком… Тебе мама обрадуется! Она гостеприимная. Даже очень. Однажды к нам почтальон пришёл, чтобы поздравительную открытку-телеграмму отдать, так она его, то есть её, в гости умудрилась пригласить, и они вместе варили ужин, а потом его ели, и пока весь не съели, не остановились. Даже мне не оставили. А ещё…
Я приподнялась на цыпочках и дёрнула Борю за рукав. Он замолчал, остановился и посмотрел на меня. Я некоторое время сомневалась, говорить или нет. А потом сказала негромко:
— А ты знаешь, что асфальт — это застывшее море?
— А ты знаешь, что море — это растаявшее небо? — так же тихо спросил Боря.
Дальше мы долго шли молча. Перед светофором Боря протянул руку, и я крепко за неё схватилась.
— Как старший, — сказал я. — Я просто обязан перевести тебя через дорогу!
И мы рассмеялись.
Но ещё смешнее мне стало потом, когда мы перешли на другую сторону. Хотя мне было вовсе не до смеха. Ничего особенного там не было, кроме витрины магазина. Казалось бы, что может быть смешного в обычной, хорошо вымытой витрине? Отражение! Я взвыла не хуже Бориной мамы.
— Буорьаааа! Веснушки, значит, да? Ты же мне на лице муравейник устроил, тоже мне, гений чистой красоты!
— А, по-моему, вполне хорошо, — сказал Боря, внимательно посмотрев на моё лицо. — Даже можно было побольше. Нос разукрашен не полностью.
— И рыжие волосы?
— Огненные, — мечтательно сказал Боря.
Он ещё и радуется! Я в ярости вырвала волосок с самой макушки, случайно ойкнула, демонстративно разорвала его пополам, бросила на землю и вызывающе посмотрела на автора, как бы глупо это ни звучало, меня.
— Война? — зарычала я.
— Я сдаюсь, — улыбнулся Боря.
Он ещё и улыбается! Только почему-то воевать мне сразу расхотелось (а то он ещё откажется меня обратно превращать), и я сказала упавшим голосом, предполагая, что вопрос останется без ответа:
— Кто вообще просил превращать меня в девочку?
— Ты! — невозмутимо сказал Боря.
Ну как с такими спорить? Я только махнула рукой, и побрела, не оборачиваясь.
— Я создал не плевательную, а высокоинтеллектуальную машину! Она интуитивно бредёт в нужную сторону! — довольным голосом сказал Боря.
— А я просто мысли твои читаю, — мрачно сказала я, пытаясь напугать Борю.
Но он только недоверчиво хмыкнул и растрепал мои волосы, тем самым окончательно сбив бантики:
— Фантазёрка!
  
5. Снова в Борином доме
 
Раньше, когда я была не тем чудовищем, в которое меня превратили, мне очень нравилось слушать, как лестницы вслух считают шаги.
«Один, два, три, четыре»… — это если идёт кто-то взрослый.
«Один-раз! Один-раз! Один-раз!» — если какой-то мальчишка скачет по лестнице вприпрыжку.
«Дважды один… одиножды три… трижды один»… — если тот же мальчишка поднимается вверх, переступая сразу через несколько ступенек.
«Три миллиона сто тысяч двести двенадцать», — это если рабочие тащат наверх рояль.
Я могла слушать это до бесконечности!
А теперь вот сама поднимаюсь вверх… Если это и музыка, то траурная. Мы уже на третьем, и я отчётливо понимаю, что до пятого этажа девятиэтажки, где и живёт Боря, я не дотяну. Лифт у них, видите ли, не работает! Как по ним, этим лестницам, вообще люди ходят? А если у меня ноги начинают как-то странно ныть? Неужели нужно идти дальше? Это же издевательство! Где этот пятый этаж? Через сколько лет я до него доберусь?
Знаете, что в это время делал Боря? Он сверху смотрел на мои нечеловеческие страдания! И, как всегда, улыбался. Вот доберусь я до него! Хорошо бы добраться прямо сейчас… Только почему-то очень сложно это сделать, оставаясь на месте.
В это время по лестнице шагала какая-то бабушка, которая и стала моим спасением.
— Мальчик, девочке же плохо, ты что, не видишь?
Я поняла, что нужно делать!
— Боря, — голосом умирающего сказала я. — Возьми меня на ручки…
— Возьми девочку на ручки, — сказала бабушка. — У тебя ножки молодые, крепкие.
— А у неё не молодые, что ли? — попытался сопротивляться Боря.
— У неё молодые, но слабенькие, неокрепшие ещё. Хилый какой ребёнок, личико грязненькое, сплошные кожа да кости! Кормят, наверное, плохо…
— По нечётным дням и праздникам, — пискнула я.
Бабушка покачала головой, мол, благородное дело человек просто так сделать не хочет. Что оставалось Боре? Ещё немного, и эта бабушка-активистка, чего доброго, скорую помощь пойдёт вызывать умирающей девочке, мне то есть.
Боря спустился ко мне, перекинул через плечо и потащил вверх, только медленно. Странно, почему? Бабушка, удовлетворённо кивнув, ушла.
— Ну и тяжесть… Надо же было тебя такой откормленной придумать… Первый и последний раз тебя тащу, — сдавленно шипел Боря.
— Второго раза не будет! — оптимистично пообещала я. — Или ты меня превращать не собираешься?
— Посмотрим на твоё поведение, — каким-то странным голосом сказал Боря.
А я, кстати, к этому времени хорошо уже так отдохнула, почувствовала прилив сил, о чём незамедлительно сообщила моему спасителю.
— Что-то подозрительно быстро, — усмехнулся он, но меня отпустил.
— Для меня ничего невозможного не бывает! — бодро сказала я и в два счёта преодолела один лестничный проём. Для верности немного попрыгала на месте — сначала на левой ноге, потом на правой. А потом на двух вместе, после чего прыгать стала уже по ступенькам вверх.
— Обожаю лестницы! — крикнул я на ходу. — Просто ходила по ним и ходила бы! Бегала бы и бегала! Прыгала бы и прыгала!
— Стой! — крикнул мне Боря откуда-то снизу. — Прыгай обратно, наша квартира здесь!
Всегда так получается — развлечения не вечны. Я только разогналась, как следует…
И вот мы перед дверью. И встреча с громогласной Бориной мамой неизбежна. И страшно мне! Когда за дверью послышались шаги, я тихонько заскулила и поджала хвост.