Дырчатая луна (сборник)

Ну что же, призер так призер. Лесю, Гайке и Славе Вязникову было на это наплевать.
Но однажды пути их пересеклись.
Был солнечный, не очень жаркий день в конце июня. С хорошим ветерком. И множество яхт вышло за боны, на внешний рейд.
Ветер гнал с веста небольшую, но крутую зыбь — синюю с пенными оторочками. Яхточка прыгала с гребня на гребень и звучала, как домра, по которой хлопают ладошкой. У нее не было названия — до сих пор не придумали. Только на парусе чернела буква «Н» да число 34. «Н» — значит нестандартная, самодельная. А 34 — порядковый номер.
— Хорошо, что «эн», а не «тэ», — усмехнулся дядя Сима. — А то получилось бы прямо как танк времен Второй мировой...
Но яхточка ничуть не походила на танк — легкая была, послушная. Такая, что на руле управлялся любой из ребят.
Нынче на руле сидел Лесь.
Дядя Сима держал гика-шкот, снасть для управления главным парусом, гротом. Он устроился на правом борту и откренивал яхту, потому что ветер упрямо клонил ее налево. Он дул в правую скулу — такой курс называется бейдевинд правого галса. Иногда ветер швырял навстречу брызги и обрывки пены. Гайка взвизгивала и пряталась от них за рубкой. Впрочем, это не Мешало ей держать стаксель-шкот и следить, чтобы не полоскал впереди парусный треугольник — стаксель.
А Вязников не боялся брызг. Расставив блестящие от воды ноги, он стоял на носовой палубе и держался за штаг — идущий от мачты к форштевню трос.
Так они ушли уже довольно далеко от гавани и были на траверзе Казачьего мыса, когда увидели белый парусный крейсер «Тарзан».
Эта махина с мачтой в семнадцать метров и белыми тучами трех громадных парусов неслась встречным курсом. Ветер для «Тарзана» был самый подходящий — с борта и с кормы. Короче говоря, крейсерская яхта шла бакштаг левого галса.
Красавец был этот «Тарзан». Никто, однако, не восхитился. Все знали, что капитан и личный владелец красавца — Автоматчик.
— Славка, — сказал Лесь, — подними-ка под краспицу наш флаг.
Один флаг на «тридцатьчетверке» уже был — маленький голубой флажок яхт-клуба, поднятый на кормовом тросе, ахтерштаге. Но Вязников сразу понял, о чем речь. Прыгнул с рубки, размотал у мачты фал. И желтый с черным кругом сигнальный флаг пополз под краспицу — небольшую распорку на мачте. Резво заполоскал там.
Называется такой флаг «Индиа». И означает: «Мое судно меняет курс влево».
И Лесь изменил курс влево, увалился под ветер. Яхточка сразу набрала ход. Пошла навстречу «Тарзану».
— Ох, Лесь... — сказал дядя Сима.
 — А что? Я хочу ближе к мысу! Разве нельзя?
Гребешки били в борт. Яхта кренилась больше, чем раньше, и мчалась все быстрее.
— Гайка, стаксель полощет, подбери! Не спи!
— Есть, капитан Гуль!
Так его теперь звали. И это было совсем не то, что Гулькин Нос. Капитан Гуль — это из книжки Жюля Верна...
Яхты сходились — самодельная скорлупка и гордый парусный крейсер, который ударом форштевня мог превратить эту скорлупку в щепу.
— Эй, на «тридцатьчетверке»! Танк изображаете?! — насмешливо закричали с «Тарзана» в мегафон.
— Лесь... — снова сказал дядя Сима. Но не очень строго. Он понимал.
— Не отворачивай, Гуль! — крикнул с носа Вязников. — У нас правый галс!
Вязников опять стоял на носу, и пена била его по ногам. Он крикнул уже не Лесю, а тем, на «Тарзане»:
— Правый галс!
На море есть железный закон: если одно парусное судно идет правым галсом, а другое левым и если грозит столкновение, те, у кого левый галс, обязаны уступить дорогу. Неважно, какое судно тут большое, а какое маленькое. Правило одинаково для всех. И Лесь это знал. И на «Тарзане» это знали. Но парусному крейсеру, конечно же, было очень обидно уступать дорогу крошечному нахалу. С мальчишкой на руле! И там были уверены, что мальчишка вот-вот струсит, кинет свою посудину носом к ветру, постыдно заполощет паруса.
— Лесь... — сказал дядя Сима третий раз.
«Тарзан» надвигался. Громадина!..
Гайка тихонько завизжала и потуже натянула шкот. Лесь сцепил зубы. Вязников стоял. Только крикнул звонче прежнего:
— Правый галс!
На «Тарзане» яростно завопили. Они понимали, что за столкновение придется отвечать. Им! Морские законы одинаковы для всех. Будь ты не только лейтенант «лиловых беретов», а даже адмирал в фуражке с золотыми листьями. Капитан «Тарзана» не выдержал. Но не выдержал он слишком поздно. Теперь, чтобы уступить «соплякам» дорогу, пришлось так резко положить руль на борт, что белый крейсер с маху вошел в поворот кормой к ветру. В так называемый «фордак». А фордак, неожиданный для экипажа, да еще при таком славном, крепнущем ветерке — штука коварная.
Конечно, многотонную махину с балластным фальшкилем не перевернул бы и крепкий шквал. Но случилось другое. С борта на борт пошло вокруг мачты длинное металлическое бревно гика. Это — горизонтальный ствол, к которому крепится нижний край паруса. Стремительный, никем не одержанный гик грянулся о подветренный бакштаг и ванты. Стальные тросы не выдержали удара. Вырванные из борта, они спиралями скрутились в воздухе. Тонкая дюралевая мачта, ломаясь у краспиц, пошла концом к палубе. Парусина снежными грудами накрыла орущий ругательства экипаж «Тарзана».
Лесь оглянулся лишь мельком. И продолжал сжимать румпель, не дрогнув на курсе.
— Ох, Лесь... — произнес дядя Сима четвертый раз.
— А кто виноват? — сказал с носа Вязников. — Мы во всем были правы. Даже флаг подняли, что меняем курс влево...
Он опять прыгнул с рубки и стал спускать желтый флажок.
Потом он сел рядом с дядей Симой, разгладил флаг на коленях.
— Знаете, что я придумал?.. Гайка, Гуль, слушайте! Давайте сделаем его нашим кормовым флагом! И станем поднимать вместе с яхт-клубовским.
— Не поймут, — сказал дядя Сима. — Все будут думать, что мы постоянно изменяем курс влево.
— А мы немного подправим флаг!
— Как? — спросила Гайка. — Ой, у меня до сих пор все поджилки дрожат... Как подправишь-то?
— Нарисуем на черном круге желтого кузнечика! Быстросохнущей краской! Я вырежу трафарет! Здорово получится!
  — Ты это славно придумал, — сказал от руля Лесь. — Дядя Сима, можно нам такой флаг?
— Сейчас кто какой хочет, такой и поднимает, — Вздохнул дядя Сима. — Отчего же нельзя? Лишь бы не пиратский...
— В желтом кузнечике нет ничего пиратского, — вмещалась Гайка слегка обидчиво.
Дядя Сима поскреб подбородок и предложил:
— Тогда, может, и корабль наш пусть называется «Кузнечик»? А? Смотрите, как скачет по волнам...
Вязников взглянул на Гайку. Потом они вдвоем — на Леся.
Лесь помолчал со сжатыми губами. Ответил тихо и решительно:
— Нет, дядя Сима. Мы уже договорились: пусть будет «Ашотик»...
Дядя Сима помолчал и сказал неловко:
— Ну что же... Ну да...
После этого они молчали минуты две, а яхта «Ашотик» все бежала, подрагивая от ударов тугих гребешков.
Наконец Вязников хмуро проговорил:
— Все-таки какая беспомощная наша медицина. Не то что вылечить, даже болезнь определить не могли.
— Дядя Андрей говорит, что это не болезнь, — подал голос Лесь. — Это, наверно, просто тоска. Не смог пережить...
«И даже излучатель мой не помог», — добавил он про себя.
А ведь излучатель сделал столько чудес! Вот и громадный желтый Велька — живой и веселый — до сих пор беззаботно резвится на Безлюдных Пространствах. Ух, как он мчится навстречу, когда Лесь, Гайка и Славка приходят навестить его!
Но, кажется, он не очень скучает и без них. Похоже, что у него завелись друзья. Кто? Это пока непонятно. Может, похожие на громадных кузнечиков инопланетяне. Может, мальчишки из древних городов. Не исключено, что ловкий Велька там научился проникать в прошлое, в далекие времена...
А порой кажется, что из-за разбитой башни или из-за колонны разрушенного храма смотрит на кузнечика и ребят... Ашотик. Молча смотрит неулыбчивыми коричневыми глазами. Еще минута — и подойдет.