На синей комете

Мистер Эплгейт погиб! Не может быть! Это какая-то ошибка!
Где, интересно, они раздобыли мою школьную фотографию? Рубашка в клетку, застёгнутая доверху, улыбка до ушей, россыпь веснушек, вихор надо лбом. Ну и рожа! Хорошо бы Голландец не узнал.
Он посмотрел на меня поверх газеты. Читал? Не читал? Читал — не читал?
— Эй, друг, ты себя нормально чувствуешь? Уж прости, но видок у тебя какой-то кривой.
— Разве?
— Оскар, послушай, я много лет работаю спасателем — все годы, что учусь в колледже. Спас кучу утопающих. У тебя лицо такого цвета, будто ты выхлебал полбассейна.
— Я бы рассказал… Но ты не поверишь… — промямлил я.
— Если я, по-твоему, еду в Голливуд, то готов поверить даже в сказку, — сказал Голландец и допил кофе. — Рискни, расскажи.
Подошёл официант с кофейником и наполнил его чашку снова. Голландец заткнул салфетку за ворот и принялся за еду.
Я колебался. Я же о нём ничего не знаю. Совсем ничего. Он просто попутчик. Как говорит тётя Кармен, «первый встречный-поперечный». Зато папа говорит: «Если у человека крепкое рукопожатие и он смотрит тебе в глаза, ему обычно можно доверять. Только проверь, не политик ли он. С политиками надо держать ухо востро». Голландец всегда смотрит прямо, глаз не отводит. И руку мне крепко пожал, когда знакомился…
— А ты, случайно, не политик? — спросил я, следуя папиному совету.
— Упаси боже! [10] Ну же, Оскар. Рассказывай. Что с тобой случилось? Как ты попал в этот поезд?
Терять мне было нечего.
— Знаешь, наверно, я умер, — ответил я. — И попал на небеса.
Поезд накренился на повороте, и я придержал тарелку, чтобы она не сползла со стола. На тарелке ничего не было, я давно всё съел. Хм… Разве покойники едят оладьи? И ветчину? И вообще, мне всё ещё хочется есть. Может, я всё-таки не покойник?
Голландец полил свои оладьи сиропом из миниатюрного графинчика с надписью Линия «Рок-Айленд».
— Умер? В одиннадцать лет? — Он рассуждал серьезно и не требовал отправить меня в сумасшедший дом. — Оскар, я гарантирую, что ничего подобного с тобой не произошло. Ты вполне живой. Если, конечно, этот скорый поезд не идёт прямиком в рай. — Он указал вилкой за окно, и я перевёл взгляд на пролетающий мимо пейзаж.
Мы как раз проезжали станцию под названием «Ист-Либби». На платформе стоял фермер: руки в карманах широкого комбинезона, лицо морщинистое, потемневшее от солнца. Он смотрел куда-то вдаль, куда уходили рельсы. Возле его ног, на платформе, лежало старое запылённое седло. Миг — и фермер исчез. Остался в прошлом. Время и пространство, — вспомнил я. — Время и пространство — это единое целое. Как же зовут того профессора, который до этого додумался?
От основной дороги отделилась колея и убежала на север, через сухие зимние поля с редкими сломанными или согнутыми до земли стеблями кукурузы. Вдали темнела очередная силосная башня. М-да, что-то не похоже на рай.
— Одно я знаю точно, — сказал Голландец, отправив в рот немаленький кусок ветчины. — За окном Канзас, конкретно — городок Ист-Либби. Хороший городок, конечно, но до рая ему далеко.
Голландец вытер рот салфеткой и, подозвав официанта, заказал нам ещё по порции оладий с ветчиной.
— Надеюсь, у тебя интересная история, Оскар, — произнёс он. — Нам надо скоротать почти двое суток. Так что вперёд, рассказывай.
Я кивнул на газету. Голландец взял её в руки. Прочитав главную новость на первой странице, он присвистнул на весь ресторан. И принялся сличать меня с фотографией. То на фото взглянет, то на меня. Попеременно.
— Это правда? — наконец спросил он.
— Правда.
— Ничего себе сюжетец, Оскар! Ты сам-то в порядке?
— Вроде да. Но я ничего не помню. Помню только, что их было двое и вошли они очень тихо. Ударили сторожа, мистера Эплгейта, по голове. Мистер Эплгейт был моим лучшим другом! Он погиб! Это я виноват, что он погиб! Я забыл запереть дверь и включить сигнализацию! — Я всхлипнул. — Он погиб из-за меня… я так его любил…
— Погоди-ка, — сказал Голландец. — В чём ты, собственно, виноват? Кто в него стрелял? Ты?
— Нет.
— Послушай, они же пришли грабить банк. Заперто, не заперто — неважно. Они бы всё равно проникли внутрь. Тебе винить себя не в чем.
Я в этом сомневался. Но всхлипывать перестал.
— А как ты попал в этот поезд, Оскар?
Ну как объяснить, что я прыгнул и оказался внутри макета?
— Не знаю, Голландец. Правда, не знаю. Я как бы нырнул… прыгнул вперёд… и очутился на станции «Песчаные дюны», это у нас, в Иллинойсе. Сел на первый же поезд до Чикаго, а на вокзале Дирборн пересел в этот поезд. И заснул.
Голландец достал из кармана трубку, набил табаком и закурил.
— Оскар, — сказал он, — ты по-прежнему бледный, даже зелёный, как кикимора болотная. Уж не знаю, что с тобой случилось, но ты пока не оправился от потрясения. Вроде утопленника, которого только что откачали. Тебе надо прийти в себя. А для этого хорошо бы поспать. Возвращайся в купе, забирайся наверх, на свою полку, и дрыхни.
Проснулся я только вечером, в Денвере. Поезд как раз остановился, и с платформы донеслось: «Посадка на поезд до Лос-Анджелеса!» Голландца в купе не было. Вскоре поезд тронулся. Я улёгся на живот, поудобнее, и долго смотрел за окно, на редкие огоньки в темноте. Поезд без остановки проехал какой-то городок, но его название на фронтоне станционного здания я прочитать не успел — платформа скрылась в темноте, а мимо потянулись закрытые на засов двери и витрины магазинчиков и их отражения на мокрых, мощённых камнем тротуарах, там и сям освещённых одиноким фонарём. Поезд, постукивая колёсами, нёс меня всё дальше и дальше — прочь от городка, уже невидного, уже забытого. Он остался в прошлом. Я меж тем продолжал думать об ограблении.
Голландца я нашёл в вагоне-ресторане.
— Привет, ковбой! — сказал он, увидев меня. — Выглядишь получше. Садись-ка. Тут для тебя новости.
На столе лежала свежая газета.
Я снова достал свой доллар и стал, нахмурившись, изучать меню. Пожалуй, можно взять бутерброд с сыром. Одну половинку съесть сейчас, а вторую оставить на завтрак.
— Давай но бифштексу? — предложил Голландец.
— Ну что ты! У меня денег не хватит, — ответил я.
— Я угощаю.
— Правда? Спасибо! Я уже два года не ел бифштекс!
Ещё он заказал для меня апельсиновую шипучку. Её я тоже давно не пил, даже вкус стал забывать. Тётя Кармен не одобряет газировку с сиропом.
Себе Голландец заказал шерри-бренди. Напиток в стакане он покрутил против часовой стрелки, как положено, я такое в каком-то фильме видел. Потом отпил глоток и протянул мне вечернюю газету «Новости Скалистых гор».
— Мы стояли в Денвере пять минут, — сказал он. — Мальчишка продавал прямо на платформе.
Свежая, холодная на ощупь газета пахла типографской краской.
 
ОБЕЩАНО ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ!
 
Саймон С. Петтишанкс, владелец банка в городе Кейро, штат Иллинойс, обещает награду в пять тысяч долларов за информацию, которая даст возможность поймать шайку грабителей, убийц и похитителей людей, которые совершили нападение на его банк в канун Рождества, убили сторожа, украли 50 000 долларов и, судя по всему, похитили ребёнка, ставшего свидетелем преступления. Операция по их задержанию идёт в Иллинойсе и соседних штатах, на дорогах расставлены посты, обыскиваются все поезда. С любой информацией просьба обращаться в чикагское отделение ФБР.
 
— Как видишь, они работают, — заметил Голландец. — ФБР — это не хухры-мухры.
— Ничего себе! — воскликнул я. — Целых пять тысяч!
— Оскар, похоже, тебе улыбнулась удача, — сказал Голландец. — Ты станешь знаменитым быстрее меня. На такие деньги твой отец сможет купить целую апельсиновую плантацию.
Я вздохнул.
— Но я ведь ничего не помню, понимаешь, Голландец? Какой от меня прок, если я не знаю, как они выглядели? Мне кажется, что они называли друг друга по имени, да и лица их я видел… Но всё в таком тумане — ничего не вспомнить… — Голос у меня дрогнул.