На синей комете
— Пойдём-ка в вагон-салон и всё обсудим. Подробно, шаг за шагом. Ты вспомнишь, — заверил Голландец. — Но прежде надо придумать, как дать знать твоему отцу, что с тобой всё в порядке. Представляешь, как он волнуется? Он ведь тоже мог прочитать в газетах, что тебя похитили.
— Но как с ним связаться?
Мы расположились друг против друга в больших мягких креслах вагона-салона. Через проход от нас сидели две дамы и трещали как сороки. Салон экспресса «Золотой штат» оборудован потолочными окошками, и там, у нас над головами, плыло ночное звездное небо.
— Оскар, попытайся вспомнить, — начал Голландец. — Каким образом ты попал в этот поезд. По порядку…
— Ну… был сочельник. Мистер Эплгейт впустил меня в банк, мы с ним стали запускать поезда. Уже не в первый раз. На улице началась метель, настоящий буран. Когда я только вошёл, один паровоз соскочил с рельсов. Тяжёлый, такие больше двух килограммов весят. А под ним была стеклянная Миссисипи — мистеру Петтишанксу её на заказ делали, специально для этого макета. Упади этот паровоз на стекло — бед не оберёшься. Ну вот я и побежал, подхватил паровоз, а про сигнализацию забыл… И мистер Эплгейт погиб… — Я запнулся. — Мне нет прощения… Я знаю…
— Продолжай, Оскар, — мягко сказал Голландец. — Постарайся вспомнить.
— Помню, как колокола храма Святого Спасителя пробили пять: я считал удары. Я прижался щекой к краю макета и так, сбоку, смотрел на «Синюю комету». Это мой поезд. Он тогда отходил от станции «Берега Беверли» на Южнобережной линии. Я люблю так смотреть, глаза — вровень с рельсами. Составы тогда выглядят совсем как настоящие.
Голландец ободряюще улыбнулся.
— И что случилось дальше? — спросил он.
— Дальше всё как в тумане. Они вошли, это я помню. На голове у каждого был женский чулок, тоже помню… потом шум… удар… а потом уже помню, как сажусь в «Комету» на станции «Песчаные дюны».
— А ты лица их видел? Или только чулки?
— По-моему, видел…
— Ты бы их узнал?
— Не уверен… Вот! Я ещё вспомнил!
— Что, Оскар? Говори!
— Кто-то крикнул «Прыгай!».
— Кто это был? Кто мог крикнуть?
— Наверно, мистер Эплгейт… Больше ничего не помню.
— Оскар, думаю, дальше было вот что, — произнёс Голландец уверенно. — Эти головорезы тебя связали, запихнули в мешок, а мешок — в багажник. Так оно и было, спорим?! А потом ты, хоть и перепугался насмерть, удрал от них в районе этих «Песчаных дюн». Ухитрился сбежать и сесть в поезд. Это единственное объяснение, которое приходит на ум.
Я покачал головой.
— Нет, Голландец, всё было не так. Я попал в тот поезд, в модель, на макете. Попал из другого мира, настоящего. Может, это как-то связано с этими… мистер Эплгейт мне объяснял… с карманами времени. У немцев над ними целая лаборатория работает.
— Да ну? И что это такое?
— Какая-то продвинутая научная теория. Голландец, не мучай меня. Я и в столбик-то делить толком не умею.
Он затянулся и выпустил изо рта три идеально круглых колечка дыма.
— И всё-таки у тебя шок, ковбой, — заключил он. — Психическая травма. Ты был на волосок от смерти и никак не придёшь в себя. Так случалось на войне с нашими солдатами, которые воевали против Гансов во французских окопах. Знаешь, что было с ними потом, после войны? Вернулись они домой — половина с этой самой травмой. Ты, Оскар, наверняка видел, как укокошили твоего Эплгейта. Так? В газете пишут, что зрелище было неприглядное. Вот с тех самых пор у тебя мозги набекрень.
— Мы подружились с мистером Эплгейтом. Уже после папиного отъезда. Он меня столько раз выручал… — печально произнёс я. — Наверно, я просто не хочу помнить, что он умер. Иначе мне кошмары будут сниться до конца жизни.
— Оскар, но если ты хочешь получить вознаграждение, пять тысяч баксов, тебе придётся прищучить этих головорезов.
— Да разве я не понимаю? На пять тысяч долларов мы можем выкупить дом, и папа вернётся из Калифорнии.
— Ладно, отдыхай пока, — сказал Голландец, заново набивая трубку отборным табаком «Принц Альберт». — Ты всё вспомнишь, Оскар. Непременно вспомнишь. Это как засевшая заноза — тянешь-тянешь, и в конце концов она сама выходит.
Мы были уже в предгорьях. Пейзажа за окном не разглядеть, разве что редкие огоньки в темноте, но я почувствовал, что поезд сбавил скорость: перестук колёс замедлился, с каждым метром мы забирались всё выше — вверх по склону. Это восточные отроги Скалистых гор.
Голландец прав. Невозможно нырнуть или впрыгнуть в макет и оказаться внутри… Внутри чего? Ведь я еду в настоящем поезде, ем настоящие оладьи, а за окном настоящие прерии и горы! Значит, всему, что со мной произошло, надо найти разумное, а не безумное объяснение.
Я заснул, а проснувшись, увидел, что мы уже в Альбукерке: с платформы мне в глаза бил яркий свет фонарей. Я тут же вспомнил, что мне только что приснилась другая станция, «Песчаные дюны», где я садился на «Синюю комету». Может, грабители меня тоже ударили по голове? Я потерял сознание, а они засунули меня в багажник и увезли? Потом я очнулся и сбежал где-то в окрестностях «Песчаных дюн»? Что ж, логично.
Но тут я внезапно вспомнил кое-что очень важное! Церковные колокола бьют пять раз — я это чётко слышу. Причём слышу это в банке, и храм совсем рядом, на перекрёстке. А на часах станционного здания было семнадцать ноль четыре. «Синяя комета» отходила от станции «Песчаные дюны» в семнадцать ноль четыре! Выходит, что бандиты ограбили банк, похитили меня и увезли за тридевять земель за четыре минуты? Невозможно! Нереально! За четыре минуты такое может произойти только чудом. Значит, я всё-таки прыгнул в макет? Значит, я сел в игрушечный поезд и путешествую теперь где-то во времени и пространстве, между небом и землёй?
Напротив меня сидел Голландец и снова держал в руках газету: он перечитывал заметку об ограблении банка. И в этот момент меня осенило. Я посмотрел на дам, которые по-прежнему оживлённо болтали через проход от нас. Да-да, я их уже видел — раньше, в моём поезде, они были крошечные, оловянные. И Голландца помню: молодой человек в оловянных очках, читающий оловянную газету. И я был в том вагоне: оловянный мальчик, сидящий напротив молодого человека в очках! Мы ехали бесконечно, круг за кругом, по тёмным туннелям, через реки и горы, с востока на запад, через Денвер и Альбукерке, а потом обратно через Солт-Лейк-Сити… Я еду в экспрессе «Золотой штат» и смотрю в окно, а другой Оскар, Оскар-великан, возможно, как раз сейчас смотрит на меня в подвале на улице Люцифер…
Глава 7
И вот он, Лос-Анджелес. Перед тем как мы с Голландцем сошли с поезда, он взял на столе в купе фирменный листок линии «Рок-Айленд» и написал для меня своё настоящее имя и телефон своей девушки. Я сложил листок и сунул поглубже в кошелёк.
— Послушай, ковбой, — сказал Голландец уже на платформе. — Давай-ка ты при мне позвонишь своему отцу, а то я что-то не вижу, чтобы он тебя встречал.
И тут я разрыдался, прильнув к его широкой груди спасателя-профессионала.
— Мне некуда звонить, Голландец! — всхлипывая, признался я. — У меня нет его телефона!
— Ты сам говорил, что он тебя встречает! Я думал, у вас уговор.
Я заплакал ещё громче — постыдно, по-детски, но остановиться не мог.
— Я ни разу в жизни не звонил из автомата, я не знаю как. И у меня нет папиного номера! Я никогда не увижу папу!
Голландец ободряюще похлопал меня по спине:
— Не грусти, Оскар. Скажи лучше, как называется ранчо, где он работает.
— «Индейская роща».
— Вот и отлично. Мы с тобой сейчас туда позвоним. А если не ответят — пошлём телеграмму.
— Телеграмму? Как это?
— Компания «Вестерн Юнион» доставляет клиенту телеграммы через два часа после отправления. В любой части страны. Я достоверно знаю, сам работал, разносил телеграммы. Как раз в твоём возрасте.
Голландец принялся звонить: набирал разные номера, спрашивал, ждал. Наконец его соединили с ранчо «Индейская роща» в районе городка Резеда. И вдруг он выронил трубку, точно ошпарился, точно это не трубка, а горячая картофелина.