Копия Афродиты (повести)
— Похоже.
Алеша промолчал. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы все было так просто. Он ждал тайны. Ведь не случайно же Серафима раньше ничего не говорила и, только умирая, пыталась что-то сказать. «Мельница, ключ, со…» Этот «ключ» словно заноза засел в душе Алеши. Нет, наверное, неспроста. Ведь ни матери, ни отцу, а ему, правнуку, хотела она что-то открыть. Нет, он не успокоится, пока не докопается до смысла.
— Мама, а кем работал твой отец, мой дедушка Тимофей?
— Мельником. И отец, и дед, и прадед. Все они были мельниками. Говорят, потому-то старый граф Войтеховский и дал им фамилию — Мельники. Раньше так было. Владелец мог выбрать крепостным фамилию по своему усмотрению.
За разговором не заметили, как в чашках остыл чай. Мать поспешно стала убирать со стола, отец пошел в гостиную, включил телевизор. Алеша стал помогать матери. Снес тарелки в таз с горячей водой, собрал вилки и ложки, сполоснул чашки. И не переставал думать о своем.
— Мама, а куда девался твой отец? — улучив минуту, спросил Алеша.
— Перед войной, в тридцать восьмом, его арестовали.
— За что?
— Кто его знает! Тогда многих невинных арестовывали. — Мать бросила мыть посуду, встревожено смотрела на Алешу. — Время такое было. Всех подозревали, за всеми следили. А у нас, в приграничной зоне, особенно.
— В приграничной?! — удивился Алеша.
— Ты заканчиваешь среднюю школу, а истории совсем не знаешь, — упрекнула мать. — Даже своего района.
— Наверное, потому, что ты ее плохо с нами изучаешь, — съехидничал Алеша. — Кто же ее теперь толком знает?!
Красные пятна выступили на лице Антонины Тимофеевны. От стыда, от обиды. Сын словно выстрелил в сердце. В школе, которую закончила сама, в которой учатся ее дети, она — преподаватель истории. Неужели, подумала, она не рассказывала ученикам о том, что сейчас так взволновало ее сына? Об истории своей деревни. В школьном музее, недавно созданном, все это есть.
И будто стараясь наверстать упущенное, мать стала рассказывать сыну о гражданской войне, о Рижском мирном договоре, в результате чего значительная часть Белоруссии попала под власть буржуазной Польши. Временная граница пролегала по рекам Морочь и Случь, что в тридцати километрах отсюда.
— О тех временах мне рассказывала бабушка Серафима. В конце тридцать восьмого она как-то стояла у здания сельского Совета, где теперь находится контора колхоза. Видит: в кузове грузовой автомашины, что мчалась со стороны винокурни, военные везут под стражей несколько человек. Бабушке тогда показалось, что один из арестованных — ее зять Тимофей. Узнала по выбеленной мукой кепке и телогрейке. Машина, не останавливаясь у сельсовета, уехала в сторону райцентра. Тимофей домой так и не вернулся. А позже бабушке сказали, что зять — польский шпион, работал на дефензиву, то есть на польскую разведку. Словом, «враг народа». Вот при такой славе об отце я и росла.
Только в пятьдесят седьмом отец был реабилитирован. Признан невиновным. Между тем, для него переход на бабушкину фамилию тоже в той истории имел неприятные последствия. Отца обвинили еще и в том, что он специально прикрылся чужой фамилией, чтобы творить свои «черные» дела. А как было доказать, что это не так?
— А бабушка Анастасия?
— Разное о ней говорили. Но больше — плохое… Язык не поворачивается… Так это или не так, выяснить не удалось. Она просто исчезла, бесследно…
— Это же твоя мама! — не выдержав, упрекнул Алеша. — А ты говоришь об этом так спокойно. Исчезла бесследно… Так не бывает… Не должно быть!
— Что ж… — тихо сказала Антонина Тимофеевна. Алеша почувствовал досаду. Уже в первом разговоре
с родителями он запутался в фамильных несуразицах, неясных фактах. Бабушка Анастасия была пособницей фашистов? Не поэтому ли в семье не упоминается ее имя?
Бабушка Анастасия словно отрубленная ветвь на древе родословной. Подальше заброшена от людского взора, засыхает, мертвеет и начинает исчезать из памяти. Кажется, даже Серафима никогда не вспоминала о единственной дочери. Да, не вспоминала. И теперь Алеша мысленно пытается восстановить жизнь Серафимы. К соседям почти не ходила. Единственный, постоянный путь ее — к скамеечке, что на берегу озера у куста сирени. Даже дождь не мог помешать этому. Алеша часто наблюдал ее страдальческое выражение лица, когда кто-то небрежно сламывал ветки сирени или выкапывал без ее разрешения молодые побеги. Она не жалела. Только предпочитала делать это сама. Люди об этом знали и обращались к ней. А она, прежде чем удовлетворить просьбу, долго и придирчиво высматривала, что можно отдать, не нарушив красоты куста. И безмолвно что-то шептала, будто молитву… Странно…
Алеша пошел в свою комнату. Сел за письменный стол, достал чистый лист бумаги. Нарисовал один квадрат, второй, вписал в них услышанное о дедушке и бабушке, чуть ниже заключил в квадрат фамилии отца и матери… Затем, задумавшись, поставил большой вопросительный знак и отодвинул лист в сторону.
Трагическая судьба постигла его дедушку и бабушку. Не менее трагичным было и то, что отец с матерью не знают настоящую правду о них — что те делали, во что верили.
Можно ли винить в этом мать? Она в три года осталась сиротой. Ее воспитывала Серафима. Кормила, одевала, учила. Была суровой, требовала от внучки помощи. Девочка никогда не гуляла, как другие дети. Работала в огороде, пасла гусей, вышивала, стирала, готовила… И теперь Алеша не помнит, чтобы мать днем прилегла отдохнуть. Она себе не позволяла такой роскоши. Даже в выходные. Работа, работа, работа… Постоянные заботы, физическая нагрузка удлиняет человеческую жизнь — считала Серафима, твердя об этом и ему, Алеше. И он ей верил, потому что бабушка его любила.
Алеша какое-то время глядел на свой чертеж, затем скомкал его и швырнул в угол. Нет, не с того он начинает.
За окном начало темнеть. Алеша подумал и, схватив куртку, вышел на улицу.
Густой туман висел над озером, и его белые клочья опускались на воду. Где-то там, западнее, пробивалось зарево от городских огней.
Высогорск — ровесник Алеши. Город химиков и строителей. Он еще небольшой. Вырос на огромном лугу, где когда-то пасли коров. Появились первые бараки, затем — первые улицы, многоэтажные дома, город стал расти вширь и ввысь.
Стоя на берегу водохранилища, построенного одновременно с городом, Алеша услышал в ночном небе крик перелетных гусей. Вначале тихий и далекий, а затем перешедший в громкий, казалось, радостный, встревоженный. Гуси приводнились где-то за мельницей, и все стихло.
Алеша еще долго вслушивался в ночную тишину. Недавно прилетели жаворонки, чайки… Сегодня — гуси. Весна. Скоро в полный рост пойдет зелень. Все обновится, освежится, изменится. Все зацветет. И графский парк, и бабушкина сирень.
Невдалеке, над самым берегом, виднелись контуры старенькой, покосившейся хаты Мельников. Родители решили ее снести, очень уж ветхая.
«Надо будет ее сфотографировать на память», — подумал Алеша.
Глава 3
ИЗ РОДОСЛОВНОЙ МЕЛЬНИКОВ. О СЕБЕ
«Родословную Мельников-Серооких начинаю с Алексея Викторовича Сероокого. Это я. Мне шестнадцать лет. Родился в деревне Заречное Высогорского района (бывший Рябининский) в семье… Отец агроном, мать — учительница. В какой семье я родился — не знаю: то ли колхозников, то ли служащих, то ли интеллигентов. Кстати, родители и сами затрудняются ответить мне на этот вопрос. Здесь я пошел в первый класс, в этом году заканчиваю девятый.
Парень я вроде ничего. Когда смотрюсь в зеркало, то сам себе немного нравлюсь. Глаза у меня голубые в серую крапинку вокруг зрачков. Говорят, редкие глаза. Нос ровный, длинный и остроконечный. Губы короткие и толстые. На подбородке — ямка. Волосы — цвета вымоченного и потрепанного льна. Так себе, челкой прикрываю лоб. От этого он кажется низким, а я вроде совсем неразумным. Но когда я убираю свою челку и стараюсь причесать ее назад — совсем другое дело. Лицо становится серьезным, а лоб — высоким и выпуклым.