Добывайки в поле

— Убирайся туда, где ты была, — сказал он спокойно, даже дружески, и птица приостановилась в нерешительности. — И, пожалуйста, без глупостей. Нам это ни к чему, — продолжал Под ровным голосом. — Косолапая ты, вот что я тебе скажу! Я раньше и не замечал, что вороны косолапые. Выпялилась на меня одним глазом и голову набок свернула… Верно, думаешь, это красиво… — Под говорил вежливо, даже любезно, — …а вот и нет, при таком-то клюве…
Ворона застыла на месте. Каждая линия ее оцепеневшего тела выражала теперь не любопытство, а полнейшее изумление. Она не верила своим глазам.
— Прочь отсюда! Убирайся! — вдруг закричал Под, делая к ней шаг. — Кыш!..
И огромная птица, бросив на него обезумевший взгляд, испуганно каркнула и поднялась в воздух, хлопая крыльями. Под вытер лоб рукавом. Из-за листа наперстянки выползла Хомили, все еще бледная и дрожащая.
— О, Под! — тяжело дыша, проговорила она, — это просто чудо! Ты — настоящий герой!
— Это совсем не трудно… Главное — держать себя в руках.
— Но она такая огромная! — сказала Хомили. — Когда они в воздухе, даже представить трудно, что они такой величины.
— Величина тут ни при чем, — сказал Под, — они разговора боятся.
Он смотрел, как Арриэтта выбирается из пустого пня и отряхивает платье. Когда она тоже посмотрела на него, он отвел глаза.
— Ну, — сказал он, немного помолчав, — пора двигаться.
Арриэтта улыбнулась и после секундного колебания подбежала к отцу.
— Ну, это уже зря, — еле слышно проговорил Под, когда она обвила руками его шею.
— Ах! — воскликнула Арриэтта, прижимал его к себе. — Ты заслужил медаль за отвагу… Я хочу сказать: ты не растерялся перед этой вороной.
— Нет, девочка, — возразил Под, — ты вовсе не это хотела сказать. Ты хотела сказать, что я ее прозевал, что она поймала меня врасплох, в то самое время, как я рассуждал о том, что надо быть всегда начеку. — Он похлопал ее по руке. — Но главное то, что ты права: мы действительно не растерялись. Вы с мамой не потратили ни одной лишней секунды, и я вами горжусь. — Он отпустил ее руку и закинул мешок за спину. — Но в следующий раз, — добавил он, внезапно оборачиваясь, — не прячься в пень. Он может быть пустым, и в то же время полным, если ты меня понимаешь, и ты попадешь из огня, да в полымя…
Они шли все вперед и вперед, не сходя с тропинки, проложенной рабочими, когда те рыли ров для газопровода. Тропинка вела через пастбище, постепенно взбираясь вверх. Так они миновали два луга, проходя без труда под нижней перекладиной любых накрепко запертых ворот и осторожно пробираясь мимо множества высохших на солнце следов от коровьих копыт. Следы были похожи на кратеры, края у них осыпались и один раз Хомили, покачнувшись под тяжестью ноши, оступилась и оцарапала колено.
На третьем лугу газопровод пошел влево и Под, увидев далеко впереди перелаз через живую изгородь, решил, что они могут спокойно оставить газопровод и идти дальше по тропинке у изгороди.
— Уже недолго осталось, — успокаивающе произнес он, когда Хомили стала умолять, чтобы он дал им немного отдохнуть, — но останавливаться нам нельзя. Видишь вон тот перелаз? Туда мы и идем и должны прийти до захода солнца.
И они потащились дальше. Для Хомили этот последний отрезок пути был самым тяжелым. Ее натруженные ноги двигались механически, как ножницы; согнувшись под поклажей, она с удивлением смотрела, как ее ступни попеременно выступают вперед — она больше не чувствовала ног, не понимала, откуда они вообще тут оказались.
Арриэтта жалела, что им виден перелаз; ей казалось, что они топчутся на месте. Уж лучше глядеть на землю и лишь время от времени поднимать глаза — тогда видишь, насколько ты продвинулся.
Наконец они достигли вершины холма; направо, в дальнем конце пшеничного поля, за живой изгородью лежал лес, а прямо перед ними простиралось — сперва чуть спустившись вниз, затем полого поднимаясь к горизонту, — огромное пастбище, испещренное тенями от деревьев, позади которых на розовом небе садилось солнце.
Добывайки стояли на кромке пастбища, не в силах отвести от него глаз, в благоговейном страхе перед его необъятностью. Посреди этого бесконечного моря дремлющей травы плавал зеленый островок деревьев, почти погрузившийся в тень, которую он отбрасывал до середины поля.
— Это и есть Паркинс-Бек, — сказал после долгого молчания Под.
Они стояли все трое под перелазом, страшась выйти из-под его гостеприимного крова.
— Паркинс… что? — тревожно спросила Хомили.
— Паркинс-Бек. Это название пастбища. Здесь они и живут — Хендрири и его семейство.
— Ты хочешь сказать, — медленно проговорила Хомили, — здесь и есть барсучья нора?
— Вот-вот, — отозвался Под, глядя вперед.
В золотом свете заходящего солнца усталое лицо Хомили казалось желтым, челюсть отвисла.
— Здесь… но где — здесь? — спросила она.
Под махнул рукой.
— Где-нибудь на этом поле, — сказал он.
— На этом поле… — тупо повторила Хомили, вперив взгляд в его едва различимые границы, и далекую группку утонувших в тени деревьев.
— Ну само собой, нам придется поискать эту нору, — смущенно сказал Под. — Не думала же ты, что мы направимся прямо к ней.
— Я думала, ты знаешь, где она, — сказала Хомили. Голос ее звучал хрипло. Арриэтта, стоявшая между родителями, непривычно для себя самой молчала.
— Я привел вас сюда, не так ли? — сказал Под. — На худой конец переночуем на открытом воздухе, а завтра с утра начнем искать.
— А где ручей? — спросила Арриэтта. — Кажется, тут где-то должен быть ручей.
— Так оно и есть, — ответил Под. — Он течет с той стороны пастбища вдоль живой изгороди, а потом сворачивает — вон там, и пересекает тот дальний угол. Та густая зеленая полоса — неужели не видишь? — это камыш.
— Да-а, — неуверенно протянула Арриэтта, изо всех сил напрягая глаза, затем добавила: — Я хочу пить.
— И я, — сказала Хомили и вдруг села на землю, как будто из нее выпустили воздух. — Всю дорогу вверх, шаг за шагом, час за часом, я говорила себе: «Ничего, как только мы доберемся до этой барсучьей норы, я сяду и первым делом выпью чашку горячего крепкого чая»,-только это меня и подбадривало.
— Что ж, и выпьешь, — сказал Под, — у Арриэтты есть свечка.
— И я тебе еще кое что скажу, — продолжала Хомили, глядя перед собой. — Я не могу идти через это поле, ни за что на свете не пойду, придется нам обходить его кругом.
— Так мы и сделаем, — сказал Под, — посреди поля барсучьей норы не найдешь. Мы обойдем его вокруг постепенно, одна сторона за другой, и начнем завтра с утра. Но сегодня нам придется спать не раздеваясь, это точно. Сейчас начинать поиски нет смысла, скоро совсем стемнеет, солнце вот-вот зайдет за холм.
— И собираются тучи, — сказала Арриэтта, глядевшая на закат. — Как быстро они мчатся!
— Дождь! — вскрикнула Хомили в ужасе.
— Надо спешить, — сказал Под, закидывая мешок за спину. — Давай сюда твой, Хомили, тебе будет легче идти…
— В какую нам сторону? — спросила Арриэтта.
— Пойдем вдоль этой, более низкой изгороди, — сказал Под, трогаясь с места. — Постараемся добраться до воды. Если нам это не удастся до того, как пойдет дождь, укроемся где сможем.
— Что значит — где сможем? — спросила Хомили, ковыляя следом за ними по кочкам в густой траве. — Осторожно, Под, крапива!
— Вижу, — сказал Под (они шли сейчас по дну неглубокого рва). — Что это значит? Ну в ямке или еще где-нибудь, — продолжал он. — Например, в такой, как эта. Видишь? Под тем корнем.
Подойдя к корню, Хомили заглянула внутрь.
— Ой нет, я туда не полезу, — сказала она, — там внутри может кто-нибудь быть.
— А то заберемся под изгородь, — сказал Под.
— Ну, там от дождя не укрыться, — сказала Арриэтта.
Она шла немного в стороне от родителей, по склону рва, где трава была ниже. — Мне отсюда видно: одни стволы и ветки. — Ей стало зябко от свежего ветерка, под которым вдруг закачались листья на кустах, загремели сухие стручки, стукаясь друг о друга. — Небо уже почти совсем затянуло! — крикнула Арриэтта.