Третья тропа

— Ты, значит, считаешь, что это у них в крови и они просто не могут не воровать?
— Много он понимает! — обиделся Фимка, сообразив теперь, на что намекал Богдан.
Возмутился и Димка и заговорил, что случалось с ним нечасто:
— Да если б там контроля не было — бери что хочешь и плати сколько хочешь, без проверки, мы бы в такой магазин и не зашли бы ни разу! Неинтересно!
Клим понимал, что хотел сказать Димка этой корявой замысловатой фразой, но чтобы заставить ребят разговориться, прикинулся совершенно обескураженным человеком.
— Что же получается? — Он оттянул вниз бороду. — Весь ваш интерес только в том, чтобы была возможность попасть в неприятную историю? Чтобы схватили за руку и сказали: ты вор?
Фимка с Димкой постарались разъяснить непонятливому комиссару свою позицию.
— Вы нас за идиотиков не считайте! — проворчал Фимка. — Кому интересно попадаться?.. Интересно такое придумать, чтобы никому и в голову не пришло обыскивать.
Клим еще сильнее потянул себя за бороду — так, что удивленно приоткрылся рот. И тогда Димка выпалил совсем уж непонятное:
— Это как на минном поле!
— Точно! — подтвердил Фимка. — Интересно ходить по простому полю?.. Неинтересно. Цветочки там, кузнечики, пчелки — чепуха всякая!.. А если там мины? Ого-го!.. Идешь — живот у тебя к горлу от страха подымается! Но в руках у тебя приборчик… Ту-ту-ту… Ага, вот она, родненькая!
— Б-р-р! — Клим затряс головой. — Ну, знаешь!.. Я бы лучше ходил по простому полю с кузнечиками.
Богдан опять усмехнулся.
— Кому что.
Клим не ответил на колкость. Его занимало другое. Он вдруг подумал, что мальчишки подсказали ему хорошую мысль.
— Слушайте-ка, саперы! — он помолчал, чтобы заинтриговать ребят. — В плане военных занятий это не предусмотрено, но я могу переговорить с военруком. Что, если организовать для вас кружок по изучению минного дела?
Клим ждал, что мальчишки обрадуются, но они приняли его предложение холодно.
— Не надо, — сказал Фимка. — Будет тот же магазин без контролера.
— Взрывчатку не дадите, — добавил Димка. — Макетики какие-нибудь. Игрушечки!
Так они и не дотолковались. Обещать настоящие боевые мины Клим не мог, а макеты не устраивали мальчишек. Они знали, что им в обязательном порядке придется изучать в лагере военное дело.
Зачем брать на себя дополнительную нагрузку — разбираться в схемах и чертежах, «обезвреживать» совершенно неопасные макеты?
Развел Клим руками и признался:
— Да, видно, мы сплоховали! Все, кажется, привезли в лагерь, а мешочек один забыли!
— Какой? — быстро спросил Фимка.
И Димка уставился на Клима. Даже Богдан заинтересовался.
— С опасностями.
Мальчишки засмеялись. Улучив момент, Клим неожиданным вопросом застал Богдана врасплох:
— А тебе в твоей жизни тоже, наверно, опасности не хватало?
— Мне? — нахмурился Богдан. — Им бы столько! — он зло кивнул на Фимку и Димку. — Сразу б досыта наелись!.. Герои выискались!
Почему разозлился Богдан на Фимку с Димкой, было непонятно. Но они предпочли промолчать: им еще предстояло целую ночь дежурить с Богданом. Промолчал и Клим, напрасно надеясь, что Богдан разговорится. Прошло у него желание поболтать с комиссаром.
Костер догорал. Богдан покосился на Димку, и тот торопливо подбросил новую охапку хвороста. Потрескивая, перепрыгивая с сучка на сучок, ожил притухший было огонь.
Клим чувствовал — больше ничего не услышит от ребят. Но и то, что было сказано, оставалось загадкой. Проверяя себя, он исподтишка оглядел Фимку и Димку, их обычные заурядные мальчишеские лица. И по характеру эти двое не были сорвиголовами. Воровство и все рассуждения про риск и опасность — всего лишь самообман. Им хочется сделать что-то необычное, удивительное, но что? Они ищут и не находят, потому что трудно удивить людей чем-то полезным. Легче совершить необычное в чем-то плохом.
Так думал Клим, но и сам видел, что в его рассуждениях много натяжек. А к Богдану такие умозаключения и вовсе не подходили. Судя по двум-трем репликам, его не увлекала ложная романтика риска. Где же причина падения этих мальчишек? Что нужно делать, чтобы они не повторили ошибок? На ум приходили избитые истины. Но Клим был убежден, что еще ни один школьный лентяй, услышав старый афоризм: «Ученье — свет, а неученье — тьма», не превратился в прилежного ученика.
— Скажите-ка мне, — Клим встал, собираясь уходить, — как, по-вашему, каким в идеале должен быть человек?
— Умным, — не задумываясь, ответил Фимка.
— И чтоб все умел, — прибавил Димка.
Приблизительно такого ответа и ждал от них Клим. Но не для них задал он этот вопрос, а для Богдана, который сидел, как на скучном уроке, и притворно позевывал. Потянувшись, он лениво уточнил:
— Как прикажете отвечать: по новой Конституции или по другим источникам?
Клим задумался. Он будто и не уловил иронии, будто вполне серьезно принял вопрос и перебирал в памяти книги и документы, в которых говорится, каким должен быть человек.
— По Конституции, — наконец выбрал он.
— Не буду отбивать ваш хлеб. — Богдан снова зевнул. — Вы это лучше растолкуете.
— Растолкую! — согласился Клим. — Человек должен быть счастливым.
Непривычное для подобных разговоров слово поразило Богдана. Ирония исчезла из глаз, он перестал зевать и взглянул на комиссара так, словно видел его впервые. И Клим угадал, что сейчас самое время еще раз попытаться вызвать Богдана на откровенность.
— Ты был счастлив? — спросил он. — Ну хоть тогда, когда снял с себя все запреты и делал все что хотел.
— Не знаю! — после долгого молчания произнес Богдан. — Был, наверно, только.
И опять он долго молчал, вглядываясь в самое пекло костра. И если бы не темный лес вокруг, не этот располагающий к задушевности огонь, не комиссар — такой необычный, ненавязчивый, Богдан так ничего бы и не сказал больше. Но Клим ждал — терпеливо, участливо, и Богдан продолжил свою фразу:
— Только не тогда. Тогда мираж был.
Клим высоко оценил скупое признание Богдана и растроганно протянул ему руку.
— Спасибо!.. Больше вопросов не имею. Спокойной вам ночи, ребята!
— Подождите! — Богдан взял фанеру с шаржем, потер ее рукавом и протянул комиссару. — Передайте подполковнику от нас… от Третьей Тропы.
Когда комиссар, забрав подарок, отошел от костра, зашуршал брезент — и из палатки высунулась голова Гришки Распути.
— Сафоновка далеко? — громко спросил он, ни к кому не обращаясь, но Клим догадался, что вопрос относится к нему.
— Сафоновка? — он оглянулся. — Есть какая-то Сафоновка — километров семь отсюда… А тебе зачем?
— Так.
Гришкина голова убралась в палатку, а Клим, подождав еще немного, пошел к штабу.
— За что это он спасибо тебе сказал? — задумчиво произнес Фимка.
Богдан смерил его скептическим взглядом.
— Комиссар глубоко копает-где вам понять!.. Он даже меня на крючок подцепил. Потянул за язык — я и раскрыл варежку! А ведь не собирался.
Падение
Ночь была теплая и светлая. Луна висела над лагерем, и казалось, что Третья Тропа стала длинней, чем днем. Она не кончалась у речки. Искристая лунная дорожка соединила берега, и просека, как по серебристому мостику, устремилась куда-то вдаль. Мирно спали в палатках. Лишь один раз кто-то вскрикнул и захныкал во втором отделении. Ночной патруль поспешил туда, но больше не раздалось ни звука, — наверно, кому-нибудь приснился страшный сон.
Наряд нес службу молча. Димка вообще не любил разговаривать, а Фимка и поболтал бы с Богданом, но тот отвечал неохотно, невпопад, и Фимка тоже замолчал. Пройдясь до речки и обратно, мальчишки присаживались к костру, подбрасывали хворост и, посидев у огня, снова брели вниз по Третьей Тропе.
У сержанта Кульбеды словно был заведен слышимый только ему будильник. Каждые два часа сержант просыпался, выглядывал в слюдяное оконце и всегда видел дежурных либо у костра, либо где-нибудь на просеке. Засыпал Кульбеда так же легко и быстро, как и просыпался. Увидит мальчишек, снова уляжется и через минуту сладко посапывает носом.