Третья тропа

Фраза получилась высокопарной, но не было в ней ни единой фальшивой нотки.
У Клима не повернулся язык сострить по поводу нетерпимого им пафоса.
— Не обижайте нас! — улыбнулся Клекотов. — Мы тоже не такие уж робкие!.. Город городом, а на месте видней. Кроме нас, решать некому, а сомнения большие: дети все-таки!
— Напоминаю! — Дробовой опять рубанул кулаком по воздуху и выдал по складам: — О-со-бый наш лагерь! О-со-бый!.. Не забывайте!
Подполковник Клекотов вздохнул.
— Да помню я, помню!..
Как только машины увезли мальчишек в колхоз, Фимка с Димкой ушли из кухни. Богдан без стеснения использовал доброту и уступчивость Наты. Почти весь день наряд занимался какими-то своими делами. Фимка с Димкой исчезали и возвращались, измазанные глиной, уходил и Богдан. Ната работала за них и не жаловалась. Ее радовало, что Богдан потеплел к ней и, вернувшись из очередной отлучки, принес водяную лилию.
— Это тебе.
— Спасибо! — зарделась Ната и догадалась: — Купаться ходите?
— Нет.
— А что же вы делаете?
–. Тайна!.. Даже они не знают, что делают! — сказал Богдан про Фимку и Димку, которые перед обедом отмывали руки от липкой глины. — Моя тайна!
Старшая повариха видела, что наряд отлынивает от работы, но она с материнской жалостью относилась ко всем лагерным мальчишкам и никогда не делала замечаний присланным на кухню ребятам. Ради подруги молчала и Катя — пусть Ната поступает как ей хочется.
К завтраку следующего дня поварихам надо было приготовить два праздничных торта. Комиссар Клим предупредил, что будут два именинника. И сразу после обеда Ната начала готовить красители для крема. Богдана заинтересовала эта пищевая химия. Он не отходил от Наты, помогал ей выжимать сок из тертой свеклы и моркови, чистить лук и варить из шелухи краску. Потом Ната взбивала цветные сливочные кремы.
— А если б вместо крема глина, — спросил Богдан, — она тоже бы цветной стала?
— Я не пробовала! — засмеялась Ната.
— А мы попробуем! — сказал Богдан.
Последний раз Фимка с Димкой ушли из кухни, когда весь лагерь был на военных занятиях. Мальчишки унесли с собой припасенную Богданом бутылку с отваром из луковой шелухи. А сам Богдан словно решил искупить свою вину перед поварихами — взялся по-настоящему за работу. Начал он с дров и наколол на весь завтрашний день.
Вернулись Фимка и Димка. По их многозначительным взглядам Богдан понял, что они успешно закончили свое дело. Отложив топор, он впрягся в тележку, уставленную большими, опустевшими за день бидонами.
— За мной!
Заскрипели колеса, задребезжали бидоны — Богдан бегом покатил тележку к речке. Фимка с Димкой рысцой припустились сзади. С грохотом и перезвоном промчалась тележка по Третьей Тропе.
— Берегись! — весело кричал Богдан вернувшимся с занятий мальчишкам.
— Разойдись! Не зевай! — орали Фимка с Димкой.
На речке, наполняя бидоны водой, Богдан все-таки проверил:
— Вышло?
— Лучше настоящего! — похвалился Фимка.
— Мне лучше не надо! — нахмурился Богдан. — Мне нужно, чтоб как настоящий, а не лучше!
— Копия! — заверил его Фимка.
А Димка спросил:
— Теперь скажи — зачем?
— На телевидение пошлем — пусть покажут ваши поделки в передаче «Умелые руки»! — Богдан засмеялся и опять впрягся в тележку. — Взялись!
Вверх по просеке потяжелевшая от воды тележка двигалась медленно. Мальчишкам пришлось попыхтеть. Особенно крутым подъем был на участке от первого отделения до штабной поляны. Здесь Богдан, Фимка и Димка налегли на тележку изо всех сил.
Сергей Лагутин прекратил свою обычную вечернюю тренировку с футбольным мячом, вкатил его на постоянное место — на плоский бугорок возле палатки и крикнул:
— Поможем водовозам! — Он подбежал к тележке и стал подталкивать сзади. — Распутин! Где ты?
«Не подлижешься!» — с веселой злостью подумал Богдан.
Гришка Распутя лежал у муравьиной кучи и наблюдал за постепенно утихавшей к вечеру хлопотливой жизнью муравьев. Услышав, что его зовут, он лениво встал, длинными неторопливыми шагами нагнал тележку, уперся в нее руками, и все почувствовали, как она полегчала.
— А они умные, — произнес Гришка.
— Кто? — спросил Фимка.
— Муравьи.
— Это смотря с кем сравнивать, — съязвил Сергей.
Мальчишки поняли его намек, а Гришка помолчал и добавил:
— И дружные.
Докатив тележку до штабной поляны, Сергей Лагутин вернулся в отделение, а Гришка продолжал толкать ее до самой кухни.
После ужина и уборки посуды обязанности кухонного наряда заканчивались. Ната приготовила новую примочку из чая, усадила Богдана и, заменив высохший тампон, перебинтовала глаз.
— Я знала, что ты такой.
— Какой?
— Не такой, как все про тебя говорят. И работать умеешь, когда захочешь.
Подошла Катя. Хотела сделать Нате приятное, а получилось наоборот. Она спросила у Богдана:
— Ты купаться любишь?
— Когда жарко.
— А мы с Натой утром ходим. Приходи на речку до подъема.
— Нам до подъема не положено! — усмехнулся Богдан.
— А Сергей ходит!
Помрачнел Богдан.
— Твой Сергей — к-командир, а я, я — уголовник!
— Сам виноват! — и не хотела, да выпалила Катя.
Ната зажала подруге рот.
— Катя! Умоляю!..
Она говорила еще что-то, но Богдан не слышал — сорвался, как подхлестнутый, и ушел.
Месть
Сергей Лагутин проснулся оттого, что кто-то, выходя из палатки, зашуршал пологом. Дело обычное, и это не могло встревожить командира. Он скорее по привычке к порядку, чем из каких-то других соображений, оглядел койки. Свет фонаря с просеки проникал через слюдяное оконце и падал прямо на Вовку Самоварика. Он спал вниз лицом, засунув правую руку под подушку, из-под которой торчало фоторужье. Вовка и во сне не расставался с аппаратом.
Свернувшись в комок и с головой накрывшись одеялом, похрапывал Забудкин. Койки Фимки и Димки были сдвинуты вплотную. Мальчишки вечером долго говорили между собой про какие-то «прыгучие» мины, да так и заснули рядышком.
Койка Богдана пустовала. Он отсутствовал довольно долго, и Сергей Лагутин уже хотел встать, но Богдан вернулся.
— Где был? — шепотом спросил Сергей.
— А где ночью бывают? — вопросом ответил Богдан и лег.
Повязка на его голове белела в полутьме, и Сергей, вспоминая неприятную стычку, подумал: «Дрянь-парень, конечно. Таких бить и бить! А все-таки не болтун. Получил — и молчит. Извиниться, что ли, перед ним?» Сергей, пожалуй, уже сделал бы это еще днем, но Богдан почти все время был в наряде на кухне. «Придется к слову — извинюсь завтра!» — решил Сергей и с этой успокаивающей мыслью заснул.
А Богдан, возвратившись в палатку, старался больше не спать. Он слышал, как прохаживался по Третьей Тропе ночной патруль из четвертого отделения, как мальчишки ломали где-то сушняк для костра, как сердито закричал на них потревоженный филин. И еще кто-то прошел мимо палатки — шагал тяжелее, чем мальчишки. Где-то на середине просеки он встретился с патрулем. Богдан по голосу узнал капитана Дробового и подумал с каким-то даже одобрением: «Не спит Череп!»
Под утро долетел басовитый гудок парохода с той реки, в которую впадала безымянная лагерная речка. Потом свет фонаря начал растворяться в утреннем свете и совсем погас. Кто-то в штабе выключил электричество. Богдан зевнул и, наверно, все-таки задремал, потому что время вдруг сделало скачок, и очнулся он от тихого Катиного ауканья. Сергей Лагутин уже сидел на койке. Бросив на плечо полотенце, он вышел из палатки. Богдан подошел к оконцу.
— Встал? — с обычной усмешечкой встретила Сергея Катя. — Тебя бы на недельку к нам на кухню — научился бы просыпаться с солнышком!
— Пораньше тебя могу! — ответил Сергей и огляделся: все было на своих местах, и мяч стоял на плоском холмике.
Катя заспешила к речке, а Сергей разбежался, рассчитывая ударить по мячу так, чтобы он догнал ее и пролетел над самой головой.