Манолито Очкарик
— Чего это я буду сдувать у вашего Пакито Медины, у меня своя шпора есть, я из дома принес!
Никакого коллективизма нету в человеке. Короче, Джиад вытащил из ноздри свою шпору и давай сдувать оттуда. Он всегда так делает: сворачивает маленькую такую трубочку и запихивает подальше в нос. Его один раз уже на скорой увозили, потому что шпоры поползли у него вверх по ноздрям и чуть не пробили мозги.
На следующий день нам должны были объявить отметки за контрольную. Я уже представлял себе, как «сита» Асунсьон входит в класс и говорит: «Манолито Гарсия Морено, пятерка с плюсом!» И как моя мама будет рассказывать тете Луисе: «А мой Манолито пятерку с плюсом получил, это тебе не хухры-мухры!»
Но не тут-то было. Вечно в жизни все выходит не так, как я придумываю. «Сита» Асунсьон вошла в класс и вместо того, чтобы начать раздавать пятерки с плюсом, начала раздавать записки родителям. Никто не мог врубиться, в чем дело. Записки достались десятерым: мне, Ушану, Сусанке, Артуро Роману, экс-Толстухе Джессике, Пакито Медине и еще четверым, ты их все равно не знаешь. А под конец «сита» сказала:
— Вы даже списать по-человечески, и то не можете, остолопы.
Оказывается, «сита» нас засекла. Оказывается, Пакито Медина допустил ужасную ошибку, перепутал варианты и вместо того чтобы написать про жидкие и газообразные состояния, взял и написал про слои атмосферы, про всякую там стратосферу и все такое прочее.
Пакито Медина ошибся, а мы все сдули, как дураки. Это так «сита» Асунсьон сказала. Она сказала, пусть наши родители узнают, что мы даже списывать нормально — и то не умеем. Впервые в жизни она разозлилась на Пакито Медину, потому что, как говорит наша «сита» Асунсьон, списывать тоже дают только дураки, и вообще стыдно такому умному мальчику путать варианты. Рейтинг Пакито Медины страшно упал. Не видать ему в этом году Нобелевской премии.
Самое смешное, что Джиад контрольную не завалил. Бывают в жизни такие вот гадские сюрпризы.
Хорошо еще, что ему только трояк поставили. Джиад говорит, это все из-за соплей, у него в шпоре половина букв расплылась. Так ему и надо.
* * *Мы с Ушаном шли домой, и у каждого в портфеле лежало по записке. Бывает, одна малюсенькая записочка весит, как здоровый кусок железа, особенно когда в ней написана какая-нибудь гадость. Ушан не так сильно дрейфил, как я. У него мама в разводе, так что, если у Ушана что-нибудь выходит не так, она всегда чувствует себя виноватой. Она его почти что никогда и не ругает, так что Ушану что пара, что кол: у него в одно ухо влетает, а в другое вылетает.
А вот мне всегда достается по полной программе, нет чтобы кто-нибудь пожалел или посочувствовал. У меня уже заранее все болело от будущего маминого подзатыльника. Ужас как болело! Хорошо еще, что папа вечером приходит так поздно и такой усталый, что у него уже ни на что сил не хватает, даже меня ругать. Поэтому мне так нравится, что у меня папа — шофер на грузовике. Если бы он ходил в контору, как Сусанкин, и заявлялся домой в пять, сил бы у него оставалось — хоть целому полку шею намылить. Хотя, честно говоря, мне и маминых выволочек хватает. Дедушка зовет ее полковницей, правда, только за глаза, потому что в глаза он ей такое сказать боится. Недаром же она у нас полковница.
Пакито Медина догнал нас с Ушаном и говорит, как ни в чем не бывало:
— А мне «сита» Асунсьон тоже дала записку.
И показывает, как будто это почетная грамота.
— Выходит, меня одного дома ругают, что ли? — я развернулся и пошел дальше, топая изо всех сил. Меня так и распирало от злости. Как же они все меня достали!
Пакито Медина догнал меня и сказал:
— Манолито! Меня тоже будут ругать!
— Врешь ты все! — стану я верить чуваку, который говорит, что его будут ругать, а сам и в ус не дует.
— Клянусь папой.
Раз он поклялся своим папой, значит, точно не врал. В конце концов, у Пакито Медины всегда все не как у людей.
— И тебе что, по фигу, что тебя будут ругать?
— Нет, не по фигу, — сказал он с серьезным видом. — Правда, меня не очень сильно будут ругать, я ведь всегда себя хорошо веду. Не знаю, как это у меня выходит, но я всегда себя хорошо веду.
— А у меня все наоборот, — сказал я. — Не знаю, как это у меня выходит, только я всегда себя веду плохо.
— Мне это все осточертело, — сказал Пакито Медина.
— И мне.
— Если ты когда-нибудь сядешь за мной, я тебе дам списать, — пообещал он.
— Только ты, уж пожалуйста, не перепутай вопросы, как сегодня.
Он сказал, что постарается. А еще Пакито Медина сказал мне одну вещь, про которую я собираюсь помнить до конца своих дней:
— Когда с тобой происходит что-нибудь плохое, надо думать, что это все пройдет, даже если пока не верится, все равно все когда-нибудь пройдет, а потом ты будешь про это вспоминать так, как будто все это случилось с кем-то другим.
— А ты откуда знаешь?
— Это мне так папа один раз сказал.
Я постарался думать про это, пока мама разворачивала записку от училки. Я подумал: «Через три месяца мне будет все равно, а через три года покажется, что это все было не со мной». Я постарался и дальше так думать, когда увидел, как мама на меня посмотрела, когда прочла записку. Но уже не смог так думать, когда она начала меня ругать и засветила свой знаменитый подзатыльник, а потом заперла дома на все выходные.
Сейчас у меня получается думать только про то, что мне еще два дня придется торчать взаперти, и буду я сидеть, как горилла в клетке, квелый, как позавчерашний хлеб, и объедаться чипсами до тошноты. А еще я думаю, что Пакито Медина точно с другой планеты. Не знаю, может, с Марса, а может, с Венеры или с Юпитера, это все равно. Одно ясно: на его планете люди гораздо добрее, чем на моей.
Не знаю, зачем я это сделал
Не знаю, зачем я это сделал. Мне это пришло в голову, когда мы с Ушаном шли домой из школы. Мы с ним играли в «слово за слово». Сусанка говорит, что это довольно-таки дурацкая игра, только если бы мы все время слушали эту девчонку, то вообще бы ни во что не играли. Она чуть что, сразу за свое:
— Вот дурацкая игра!
— Так придумала бы получше, раз ты такая умная, — сказал я как-то раз, когда она меня совсем уже достала.
Лучше бы я этого не говорил. Она придумала, чтобы мы все встали посреди дороги, пока не появится какая-нибудь машина, а в последний момент дали деру. Мы разделились на пары, выигрывала та пара, которая дольше простоит, взявшись за руки и загородив проезд. Дяденьки в машинах как увидели, что Джиад с Сусанкой не уходят с дороги, пооткрывали окошки, начали махать руками и гудеть изо всех сил. У меня конкретно пересохло в горле. У Ушана уши сделались красные, как два помидора. Это такое удивительное свойство организма: Ушан как почует опасность, уши у него сразу меняют цвет. Ученые со всего света пытались разобраться, как это выходит, но так и не разобрались. Как говорит мой дедушка, наука тоже не всесильна.
Так вот, наступил момент X, и мы с Ушаном встали посреди дороги, взявшись за руки. Тут мы увидели, как прямо на нас безжалостно движется здоровенный автобус. Нас с Ушаном так и разбирал жуткий хохот, такой, который обычно нападает, когда ты вот-вот окочуришься где-нибудь на Северном полюсе. Ушан отпустил мою руку и удрал на тротуар. Джиад орал во всю глотку:
— Во дает чувак! Смотрите, какой храбрый!
Храбрый чувак был я, Манолито Очкарик. Никакой автобус мне был нипочем, ни автобусу, ни Кинг-Конгу было со мной не совладать, потому что я знал, что остановлю этого четырехколесного монстра одним только мысленным усилием. Представляешь, как я офигел, когда увидел, что автобус и правда останавливается. Одно дело воображать, что у тебя есть всякие там суперспособности, и совсем другое, когда оказывается, что они и правда у тебя есть. Автобус остановился как подкошеннный, ой, в смысле, как вкопанный, это я что-то перепутал. Мои друзья свистели и хлопали. Тут я увидел, как двери автобуса открываются, и подумал: «Сейчас шофер спросит: „И как это у тебя получилось, Манолито? Как это ты сумел силой своего разума вырвать у меня из рук руль и управлять автобусом вместо меня?“»