Омлет с сахаром
— Сестричка! У нас скоро появится сестричка! — обрадовался Жан Д.
— Но этого нет в списке! — запротестовал Жан А.
— Ты что, вообще ничего не понимаешь? Ребеночек скоро родится, — не выдержал я.
— Спокойнее, — вдруг добавила мама, тяжело поднимаясь с дивана. — Может, это ложная тревога…
— А как же телевизор? И наша забастовка? — разволновался Жан А.
— Жан А., мальчик мой, — обратился к нему папа, пытаясь найти рукав своего плаща. — Ты остаешься ответственным за своих товарищей, пока мы с мамой будем в больнице. Я могу тебе доверять?
— Да, папа, конечно, — ответил Жан А., глубоко вздохнув.
Мы проводили родителей до двери.
Папа нес мамину сумку с вещами. Он, кажется, немного нервничал и шарил по карманам в поисках ключей. Мама как-то странно улыбалась. Она так долго ждала этого момента! Она поцеловала нас всех по очереди и попросила быть умничками. Уже через окно мы видели, как они сели в машину и уехали.
Вмиг забылись и требования, и забастовка, и транспаранты…
Мама уехала в больницу. И когда она вернется, ничто уже не будет так, как раньше. Нас будет шестеро. И это навсегда.
— Ребята, — вдруг опомнился Жан А., задергивая штору. — Не видать нам телевизора! Вот попомните мое слово!
Омлет с сахаром
— Только, пожалуйста, давай без твоей мамы обойдемся. Я сам справлюсь с мальчиками, — умолял папа. — Правда, ребята?
Обычно, когда мама рожает, к нам надолго приезжает бабушка Жанет.
Бабушка Жанет хорошая, но она все время командует. Она следит, чтобы мы принимали душ по-настоящему, а не пускали воду, делая вид, что моемся. Она заставляет нас носить галстуки и чистить зубы по тысяче раз в день. Поначалу папа спокоен и жизнерадостен. Он называет ее ласково по имени, но всегда на «вы», и по дороге с работы покупает ей цветы. Но это только поначалу.
Потом все очень быстро меняется. Он вынужден носить дома тапки, чтобы не пачкать линолеум, и курить на балконе — как только его рука тянется к трубке, бабуля начинает нервно покашливать у него за спиной. К моменту отъезда бабушки у папы появляются мешки под глазами и морщины на лбу, он обычно худеет на три килограмма и запросто раздает оплеухи, так что даже пальцем шевельнуть опасно.
— Ты к ней несправедлив, — не унимается мама. — Она уже не знает, как тебе угодить.
Мы были рады остаться одни с папой в этот раз. Шестеро мужчин в доме! В молодости папа часто был вожатым в лагере, так что с ним можно было дурачиться, драться и даже ругаться плохими словами — мамы-то не было, чтобы одернуть нас за это. Словом, чисто мужской подход. Девчонкам нас не понять.
Когда папа вернулся из больницы, мы с Жаном А. не спали, ждали его.
— Ложная тревога, — сообщил он, — но врач оставил маму в больнице. В любом случае ждать уже недолго.
С уставшим видом он плюхнулся в кресло.
— Раз малыши спят, может, выпьем чего-нибудь покрепче по-взрослому? — предложил он.
Нам досталось по капельке малинового ликера — фирменный рецепт дедушки Жана, а себе папа налил целый стакан виски и закурил трубку.
— За вас, — произнес он. — И за малыша, который скоро появится.
Я первый раз пробовал алкоголь. Вкус был одновременно резким и сладким, даже приторным, но я и бровью не повел.
Папа курил карамельный табак, мы сидели по-взрослому — говорили о футболе, автогонках и фильмах про ковбоев, которые можно вместе посмотреть в кинотеатре.
— Ну а теперь спать, — сказал папа, когда часы пробили двенадцать. — Если мама узнает, что я вас держал тут до полуночи, мне мало не покажется.
Наступило воскресенье.
Мама, у которой всегда всё под контролем, подготовила для папы целый список домашних дел.
— Так, — сказал он, надевая очки, — начнем по порядку. Вроде бы ничего сверхсложного тут нет.
Жан А. взялся за завтрак. Сначала папа даже напевал себе что-то под нос, но потом, когда понадобилось сменить подгузник Жану Д., найти тапок Жана Г. и одновременно погасить огонь, который выбивался из тостера, он стиснул зубы и замолчал.
— Смотр войск! — скомандовал папа, когда все были готовы.
Мы встали в ряд для проверки. Жан А. не почистил зубы, Жан В. надел свитер прямо на пижаму, а у Жана Г. носки были разного цвета.
И тут зазвонил телефон.
— Ну как вы там, справляетесь? — спросила мама.
— Прекрасно справляемся, — ответил папа, одергивая Жана Д., который в этот момент как раз размазывал по ковру остатки своего йогурта. — Не волнуйся. Всё под контролем.
А потом мы еще и на мессу опаздывали. Мы в спешке вылетели из дома, и только в церкви папа обнаружил, что я все еще в домашних тапочках, у Жана Г. карманы набиты машинками, а Жан В. сосредоточенно надувает пузыри из жвачки.
— Дома разберемся, — буркнул он, проталкивая нас между скамейками. — Вы у меня еще попляшете.
Похоже, проповедь священника все-таки повлияла на папино настроение, потому что в конце службы он сказал:
— А может, купим пирожных и устроим пир?
В булочной мы оказались в конце длинной очереди. Папа говорит, что это того стоит, потому что там пекут лучшие ромовые бабы в городе. Именно поэтому после службы там обычно толпы народу, и к продавщице надо пробиваться локтями.
Когда подошла наша очередь, ромовых баб, конечно, уже не осталось.
— Это всё ваши? — спросила продавщица, пока мы протолкнулись к витрине.
— Это только малая часть, — сухо ответил папа. — Остальное стадо дома…
У продавщицы округлились глаза.
— Обычно я кормлю их сеном и зерном… Вы определились, ребята?
— Мне заварное, — попросил Жан А. — Хотя нет, лучше бабу.
— Баб больше нет, — ответила продавщица.
— А мне корзиночку с клубникой, — попросил Жан В.
— Нет, это мне колзиночку, — захныкал Жан Д.
— Хватит уже за мной повторять. Ты всегда хочешь то же, что и я, — не сдержался Жан В.
— Я пелвый ее увидел! — продолжал хныкать Жан Д.
Папа быстро их угомонил подзатыльником, и Жан Д. разревелся. Все вокруг смотрели на нас, продавщица теряла терпение. Кто-то в очереди вдруг произнес: «Садист», и тут терпение начал терять папа.
— Выберите уже наконец, — процедил он сквозь зубы. — Или вам сейчас мало не покажется.
— Ладно, — сказал Жан В., глотая слезы, — я возьму бабу.
— Баб нет, — прошипела продавщица.
— Тогда, — быстро нашелся Жан В., — я буду пирог с лимонным джемом.
— К сожалению, последний кусок пирога я только что отдала этому мальчику, — сказала продавщица, указав на Жана Г.
— Ничего страшного, тогда я буду бабу.
Улыбка на папином лице искривилась, и на затылок Жана В. приземлилась очередная затрещина.
— Садист, — снова донеслось из конца очереди.
Люди начали толкаться, нервничать. В булочной назревал скандал.
— А ты, мой мальчик, что хочешь? — продавщица смотрела на меня так, словно я был киборгом-мутантом.
— Ну-у-у… — окинул я взглядом витрину, — может, кусочек «Черного леса»? Или нет, лучше яблочный пирог… Или все же…
Со мной так всегда. Я не умею выбирать, когда всего так много. Мне хочется и того, и этого, и всего сразу. А взять-то можно только одно пирожное. Для меня это настоящая пытка! Я начинаю нервничать, как будто у меня отбирают все остальные.
— Может, этот мальчик все-таки поторопится? — не выдержала толстая тетка в очереди.
Папа покраснел и повернулся к ней лицом:
— Не надо разговаривать с моим сыном в таком тоне!
В разговор вмешался муж толстухи:
— Садист.
На секунду мне показалось, что сейчас папа наденет коробку с пирожными ему на голову. Вместо этого папа фыркнул, схватил самого мелкого за руку и пулей помчался к выходу через всю толпу, громко обещая, что ноги его больше не будет в этом месте, где так относятся к детям.
Дорога домой была тяжелой. Папа шел впереди с коробкой пирожных в одной руке, а другой тащил за собой плачущего мальчишку. Все остальные следовали за ним почти бегом, чтобы не отставать.