Парфетки и мовешки

— Мадам, — почтительно расшаркался пажик, — разрешите мне докончить танец с моей дамой.
— Ступай, ступай себе, батюшка, выбирай любую старшую, мало, что ли, выпускных стены-то подпирают, чтобы еще младшим у них кавалеров отбивать, — и Стружка подтолкнула Тишевскую к ее месту.
Пажик бросил ей вслед многозначительный взгляд, тяжелый вздох и, пожав плечами, направился к Липочке Антаровой.
— Тишевская, душка, какая ты счастливая! — шептали малявки.
— А мне хоть фунт конфет дай, ни за что не пошла бы, — простодушно созналась Лядова.
— Ты, Дуся Лядуся, такая колода, тебя бы и не пригласил никто, — шепнула ей Акварелидзе.
— А ты вот хоть и стрекоза, да что-то все сидишь, — буркнула Лядова.
— Да ведь с тобой рядом, — обиженно отозвалась грузинка.
— Медам, ужинать! М-lle Струкова велит идти в столовую, — сообщила Липина.
— Господи, уже спать ведут, — с досадой поднимались девочки.
Никому не хотелось уходить из залитого светом зала, от той волшебной сказки, которая открылась перед ними.
— И когда-то мы станем большими?… — тяжело вздыхали малявки.
В столовой маленьких ожидал горячий ужин.
— Медамочки, не забудьте обещание, — напомнила Липина.
Но девочки и без того уже начали заботиться об отсутствующих подругах.
— Шерочка, прикрой меня собой от Стружки, я сейчас своего индюка припрячу, — озабоченно шепчет Лядова.
— Душка, да ты никак всю порцию?… — удивилась соседка, знавшая слабость толстушки к съестному.
— Есть что-то не хочется, — солгала Лядова, думая только о том, какую радость она доставит Савченко, для которой она отказалась от любимого жаркого.
— Медам, я и крема положу, а то как же они и не попробуют! — и Завадская, не смущаясь, отложила в жестянку кусочек уже подтаявшего пирожного.
Струкова то и дело поднималась из-за стола и заглядывала в зал, где один танец сменял другой, и все больше разгоралось веселье.
Она мечтала поскорей уложить своих малявок и тотчас же вернуться в зал.
— Ну, живо спать у меня! — строго распоряжалась она, с удовольствием наблюдая, как поспешно укладываются девочки.
— Поздно… Устали они и заснут скоро… Ну и Господь с ними, — с облегчением вздохнула она и, прислушавшись к мерному дыханию девочек, тихо вышла из дортуара.
Еще миг — и все оживилось.
— Душки, как хорошо-то было!
— Липочка Антарова — царица бала!
— Ах, какая жалость, хоть бы одним глазком на нее взглянуть, — чуть не плакала Кутлер.
— Медамочки, а вы принесли нам поесть? — нерешительно спросила Замайко.
— Ха-ха-ха! А ведь мы чуть и не забыли, — расхохоталась Завадская и поспешно вытащила свою заветную жестянку.
— Ай, что это белое течет!.. — испуганно вскрикнула Замайко.
— Пустяки, шерочка… Это всего лишь крем растаял.
— Ну ничего, — согласилась Замайко, быстро принимаясь за еду.
— Ой, какая жалость, у меня весь крем в коробку впитался, — извлекая из кармана размокшую картонку, чуть не плакала от досады Акварелидзе.
Но всем было весело: одни с удовольствием жевали вкусную индейку и пирожки от бульона, другие, без умолку болтая, делились впечатлениями минувшего дня.
— А Тишевская-то наша? — не без гордости напомнила Липина. — Ведь она, медамочки, с настоящим кавалером танцевала, да еще как! Всех старших за пояс заткнула.
— И я этого не видела! — почти с отчаянием воскликнула Ганя.
— Ну полно, Савченко, право, мне было очень, очень неприятно все случившееся, особенно когда Стружка при всех отослала меня на место. Знаешь, я чуть со стыда не сгорела! — и Женя снова вспыхнула от обиды.
— Злая, бестактная старуха! Ну что ей, жалко, что ли, было, что ты веселилась? — негодовала Ганя.
— Медам, медам, если бы вы знали, как я хочу поскорее стать выпускной! — мечтательно вздохнула Акварелидзе.
— Ну, это еще далеко… А что до меня, то я скорей хочу перейти в шестой класс — к другой классюхе, чтобы навсегда избавиться от нашей Стружки, — с сердцем сказала Савченко.
— Ну, твои мечты не за горами, — улыбнулась Липина.
— Пока солнце взойдет, роса глаза выест, — насмешливо вставила Исаева.
Девочки недружелюбно обернулись в ее сторону — всем хотелось в эту волшебную ночь мечтать только о хорошем.
И долго еще болтали малявки, пока яркие, радостные сны не сменили их грезы наяву. И видели они себя большими и счастливыми, и неслись они в вихре веселого танца…
  
Глава XXIII
 
Удачный сюрприз. — Новое предательство
 
Самолюбие Гани было больно задето наказанием. Она ушла в себя, ходила мрачная, неразговорчивая и с полной апатией относилась к тому, что творилось вокруг нее.
А в институте тем временем все усиленно готовились к новому большом у торжеству. В пятницу, на Масленой, исполнялось тридцать пять лет педагогической деятельности maman, и ее юбилей решено было отметить сколь возможно торжественно.
Старшие воспитанницы разучивали небольшую французскую пьеску, музыкантши готовили бравурные пьесы в две, четыре и даже восемь рук, певицы и художницы соперничали с ними в своих стараниях, а рукодельницы все свободное от занятий время кропотливо вышивали затейливые узоры на разных милых саше  [35], подушечках, салфеточках и тому подобных сувенирах. И все это делалось по возможности втайне от соседних классов, чтобы, упаси Бог, не «собезьянничали» и не «перебили» их затею более удачным исполнением.
Эти секреты и хлопоты будили во всех институтках, от мала до велика, любопытство, зависть и желание перещеголять соседок в своих сюрпризах. Малявки тоже не хотели отставать от других, и их головки усиленно работали над изобретением чего-то незаурядного и в то же время доступного их силам.
— Тишевская, придумай что-нибудь, ведь ты наш «хитроумный Одиссей  [36]», — смеясь, тормошила Женю всегда веселая Замайко.
— Я, медам, думаю, думаю, да только все, что ни приходит в голову, все такое сложное…
— Говори, говори, может, и не так уже трудно будет, как тебе кажется, — с любопытством окружили ее седьмушки.
— Вот, смотрите: хорошо было бы нарисовать на большом картоне что-нибудь красивое, ну хоть цветы, что ли.
— Ну, это вовсе не так трудно, наша Грибунова нарисует что угодно, да еще и раскрасит не хуже старших, — послышались уверенные голоса.
— Подождите, медам, я еще не все сказала. Картинка-то картинкой, а самое главное — надо написать стихи.
— У Липиной хороший почерк, она напишет.
— Почерк тут ни при чем, — лукаво улыбаясь, покачала головой Женя.
— А что же тогда? — недоумевали девочки.
— Надо сочинить «собственные» стихи, да к тому же подходящие к случаю, — торжественно объявила Тишевская.
— Ну, уж это ты того… Много захотела, — в замешательстве воскликнула Замайко.
— Я вас предупредила, что у меня несбыточные мечты, — снова улыбнулась Женя.
— Ах, как досадно, ну что же нам делать? Ведь так было бы хорошо, если бы все нам удалось, — капризно посетовала Акварелидзе.
— И ведь даже никому из старших не пришла мысль преподнести maman стихи, уж я-то знаю, кто что готовит, — не без хвастовства сообщила Кутлер.
— А может, вместо собственного стихотворения можно будет просто написать что-нибудь из Пушкина, — предложила Завадская, но девочки в негодовании замахали на нее руками.
— Вся соль в «собственном», как ты не понимаешь, — напустилась на нее Рыкова.
— А вот ты понимаешь, так и напиши, — обиженно отозвалась Завадская.
— И напишу! — задорно воскликнула Рыкова.
— Что? — в удивлении окружили ее девочки.
— А вот возьму да и напишу стихи, пусть другой раз не дразнится, — сердито поглядывая в сторону Завадской, сказала Соня.
— Ха-ха-ха!.. Вот это хорошо! Душка, да я тебя зацелую, если не обманешь, — подпрыгивая на одной ножке, весело кричала Замайко.