Во что бы то ни стало

Письмо осталось неоконченным, Дина в таком виде и получила его. А с того ноябрьского вечера, когда Лена его писала, начались события, во многом опять изменившие ее жизнь.
  
Глава вторая
 
НАКИПЬ
 
В НОЧНОЙ ЧАС
Очень надолго запомнила Лена эту странную, заставившую ее о многом задуматься ночь.
Утихли за тяжелыми шторами окон городские шумы. Найле домыла и убрала на кухне посуду. Приняв ванну, разошлись по своим комнатам Ольга Веньяминовна с Николаем Николаевичем. В столовой певуче пробили часы, двенадцать раз. Неожиданный звонок слился с последним ударом. Лена подняла с подушки голову, прислушалась. Кто бы мог быть так поздно?
Скрипнула дверь из кабинета, тотчас из спальни. Послышался тревожный шепот, отрывистые слова Ольги Веньяминовны:
— Николай, если они… Ты должен задержать, задержи!..
Торопливо прошлепала из кухни Найле. Николай Николаевич повелительно бросил:
— Пока не открывай, понятно?
И почти сразу отворилась дверь Лениной комнаты. Быстро, бесшумно вошла Ольга Веньяминовна. Она была в халате, с наполовину распущенными волосами, очень бледная. К груди прижимала небольшой цветной мешочек.
— Лена, — сказала Ольга Веньяминовна шепотом, как бы задыхаясь от бега. — Слушай меня внимательно и ни о чем не спрашивай. Спрячь вот это себе под матрац. Если к тебе зайдут, ты ничего не знаешь. Говори только, взята из детдома на воспитание, живешь хорошо, всем довольна…
Лена, почти ничего не понимая, начала мелко дрожать. Волнение тетки передалось ей, хотя та не дрожала, только всегда невозмутимое, ясное лицо исказили торопливость и страх.
— А кто может зайти? Зачем? Там пришел кто-нибудь чужой?
Лена уже сидела на кровати, свесив ноги. Голые плечи студил сквозняк. В передней вторично звякнул звонок. Найле, гремя цепочкой, открывала наружную дверь. Незнакомый мужской голос спрашивал что-то.
— Молчи! — Лицо у Ольги Веньяминовны стало серым, как оберточная бумага. — Ложись, спи. Все. Помни, я к тебе сейчас не заходила!
— Что? — не поняла Лена.
Но Ольги Веньяминовны уже не было в комнате, только белел и колыхался край неподоткнутой простыни. Лена провела по матрацу рукой — под ним лежало что-то твердое.
По коридору медленно, ступая не крупно и уверенно, как всегда, а как-то неверно, прошел Николай Николаевич. И сразу его голос, преувеличенно бодрый, радостный:
— Ба, вот кто! Ты? Какими судьбами? Откуда?
— Извини, что так поздно, гостиницы заняты. Понимаешь, проездом в командировку.
— Но это же приятная неожиданность! Вот уж кого не ждали! Раздевайся, проходи. Ольга, иди сюда, не бойся. Старым друзьям всегда рады, ха-ха!
И такой же неестественно веселый голос Ольги Веньяминовны:
— Бог мой, какой сюрприз…
— Хорош сюрприз! Нагрянул ночью, с чемоданом.
— Ах, теперь часто приходится ждать иного! Милости просим, проходите. Нелли, неси вещи в кабинет, жарь яичницу. Полноте, какое беспокойство? Так хорошо, что это вы!
Лена вскочила, перебежала босыми ногами с коврика от кровати. Дверь открывать было не надо, Ольга Веньяминовна, уходя, оставила щель. Яркая, будто вырезанная полоса пересекала паркет, в столовой горела люстра. Найле, согнувшись, протащила стянутый ремнем чемодан, шмыгнула в кухню.
— Найле! — позвала Лена. — Кто это там?
— Проснулась, Еленочка? Приехал какой-то, не знаю.
Маленькая крепкая рука сжала Ленину руку и исчезла. В столовую вошел плотный седой человек в белых бурках, мохнатом свитере. Ольга Веньяминовна с возбужденным, в красных пятнах лицом — за ним. Николай Николаевич, почему-то в старой куртке, но в галстуке, опять уверенно ступал сзади.
— А у вас все по-прежнему, без изменения! — Седой оглядывал комнату, растирая покрасневшие руки. — Точно где-то стороной идут годы. Такой же порядок, уют. Даже пальма та же. И сами ничуть не стареете.
— Какое! Вы мне льстите! — В тоне у Ольги Веньяминовны было что-то заискивающее. — Присаживайтесь, сейчас горяченького чайку… Надолго в Москву?
— Нет. Завтра еду на Днепрострой.
Лена вернулась к кровати, села с краю. Лечь на то, что тетка спрятала под матрац, было отчего-то страшно. В комнате вдруг стало темно — Ольга Веньяминовна подошла и плотно закрыла дверь. Но то, что говорилось в столовой, было слышно отчетливо.
— А ты хоть и поседел, выглядишь молодцом. Доволен жизнью, положением? — Николай Николаевич, видимо, ходил вокруг стола. — Про себя скажу сразу, без обиняков, как другу детства: вишу на волоске.
— Вот как! Что же именно происходит?
— Проверка руководящего аппарата рабочим контролем. Короче, как это теперь вульгарно называют, чистка! Фрр!.. — Он злобно и презрительно пофыркал. — Надеюсь, ясно?
— Николай, прошу тебя, тише! — Это сказала Ольга Веньяминовна.
— Но жили вы все это время как будто неплохо?
— Если не считать, что в любую минуту тебя могут обозвать «социально чуждым элементом». И кто, кто? Недоучки, попавшие из грязи…
— Коля, повторяю, тише! — Голос тетки понизился, но Лена все же разобрала. — Ты забываешь, у нас есть уши!
— Разве вы живете не одни?
— Увы, это теперь невозможно. Пришлось взять на воспитание из детдома дальнюю родственницу. — И опять громко: — Да вы кушайте. Нелли, подай из кладовки судок с икрой!
Вот сейчас Лена, даже если бы могла не слышать, хотела слушать. Мерзли ноги, но она не шевелилась.
Поздний гость спросил:
— А эта ваша родственница, она что, сирота?
— Сирота, детдомовка, добровольно, с ведома гороно взята нами. Неплохо, правда? — Ольга Веньяминовна довольно засмеялась. — И… и, в конце концов, мы делаем доброе дело! Кем бы она стала? Одной из тех разнузданных стриженых дев, что бегают по городу с папиросками в зубах… Однако вы, может быть, хотите пройти в кабинет, поговорить о делах?
Застучали стулья.
— Послушай, Николай. — Гость чиркал спичкой, закуривая. — Буду с тобой так же откровенен и немногословен. А не кажется ли тебе… Все кругом так изменилось! Не довольно ли ловчить? Ты же толковый инженер. Брось коммерцию, махнем ко мне на Урал, на строительство!
— Куда? На строительство? — Шаги и голоса удалялись. — Чтобы я променял… Тебя за эти годы здорово перековали! — Николай Николаевич деланно засмеялся. — Нет, я еще…
В столовой стихло. Ольга Веньяминовна тоже ушла к себе. Потом зазвенела посуда — Найле убирала со стола. Лена сидела неподвижно.
Что все это значило? О чем они говорили? Кого ждали и боялись Ольга Веньяминовна с Николаем Николаевичем до прихода гостя? Зачем тетка прятала что-то Лене под матрац и почему именно к ней?
Сжавшись от волнения, необходимости сразу, сейчас же понять, что происходит, Лена вскочила, присела на корточки и, пересиливая брезгливый страх, вытащила из-под матраца это. Мешочек был тяжелый, в нем что-то сыпалось. Как дико: ранним забытым детством пахнуло вдруг на Лену, такой же красный, на шнурке, мешочек она словно увидела в тонких руках своей матери.
Лена дернула шнурок. Внутри блестело, мерцало, переливалось — она поняла, конечно, там драгоценности, золото!
Набросив халат, держа мешочек на вытянутой руке, Лена вышла из комнаты.
Ольга Веньяминовна сидела на смятой постели в своей необычно беспорядочной спальне. Ящики туалета были выдвинуты, гардероб раскрыт. Лицо у нее было старое, увядшее. Растрепанные волосы повисли некрасивыми прядями. Лена подошла, сказала громко:
— Вот, возьмите… Ваше…
Ольга Веньяминовна вскинула на нее злые, отчужденные глаза:
— Как, ты не спала?
Тотчас со страхом перевела их на показавшуюся в дверях Найле, мгновенным цепким движением сунула мешочек под подушку и приложила к губам батистовый платок. Пахнуло дорогими духами.
— Что? Да, да благодарю… — сказала каким-то свистящим шепотом (Лена догадалась — не хватало вставных зубов).
— Тетя, — она назвала ее так в первый и последний раз, — я видела, что в нем.