Прогулка под луной
Маша сама не могла объяснить, отчего злится. Глупо. Он, конечно, хочет как лучше. Секретаршу с работы предлагает снять для ее, Машиного, удовольствия. А она когти выпускает. Тут же смягчила тон:
— Я что-то устала сегодня. Спать хочется.
— Только не говори мне, что я должен уехать. Сегодня я останусь у тебя.
— Оставайся, — улыбнулась Маша.
Лежа рядом с Борисом под пуховым одеялом, Маша рассказала ему про Дедюшей. Он выслушал и сказал:
— Во всем есть своя положительная сторона. Теперь вас не будет беспокоить эта пьяная компания. Что касается ребенка, то по закону комната остается за ней, пока она не достигнет совершеннолетия.
Он сладко зевнул и потянулся, хрустя суставами. Уткнулся носом в Машины волосы.
— Но ты представляешь, какова жизнь в приюте? Ведь ей всего восемь лет!
— Мань, давай сейчас не будем о чужих проблемах, — сонно пробормотал Борис. — Что же, ей с пьяной матерью лучше, что ли, было? Спи, мать Мария, всех не пережалеешь.
И через минуту он уже ровно сопел ей в плечо. А Машин сон совсем улетучился. Она не могла спать.
Ей вдруг стало одиноко, несмотря на присутствие любимого мужчины — большого и сильного. Ей было тоскливо, словно это у нее, а не у Альки три месяца назад умерла мать и вот она, Маша, — маленькая и беззащитная, всем чужая. Все это нетрудно было представить, потому что с Машей это было. Давно…
Глава 2
Софья Наумовна ошиблась. Это был не приют. Приютами сейчас в народе называют реабилитационные центры — небольшие и вполне приличные учреждения. Как правило, их открывают на базе бывших детских садов, и детей в них содержится не много.
Алька же попала в самый что ни на есть обыкновенный, стандартный детский дом. Огромный, грязно-серый дом в четыре этажа.
Едва Маша переступила порог этого учреждения, тут же поняла, как хочет отсюда уйти.
Дети галдящей оравой куда-то неслись, причем двумя потоками. Потоки эти, сталкиваясь и проникая друг в друга, издавали нечеловеческие вопли и крики, поминутно кого-то теряя на своем пути.
То ли учительница, то ли воспитательница промчалась мимо Маши, громко грозя всеми карами небесными какому-то Кривошееву.
Маша нашла кабинет директора, но он был пуст.
Постояв у двери минут десять, она отправилась на второй этаж. Заглянула в первую попавшуюся дверь. Помещение оказалось спальней человек на восемь. В нос шибанул острый запах мочи. Маша отпрянула в коридор, и к имеющемуся уже запаху добавился «аромат» казенных кислых щей и сырого помещения.
Маша оглянулась: в углу потолка разводами застыли еще сырые потеки. Скорее всего тут недавно прорвало батарею. Судя по детям, мгновенно наполнившим коридор, этаж был малышовый, и искать следовало здесь. Дети взирали на девушку, как на заморскую птицу. Маша догадалась, что оделась, прямо скажем, не по теме. На ней были яркая красно-желтая куртка, светло-голубые, цвета линялого неба, джинсы и высокие белые ботинки, которые ей ужасно нравились.
Здесь, среди этого вопиющего многоликого одиночества, Машин наряд выглядел попугайским. Вызывающим и даже диким. Будь она ребенком, можно не сомневаться — ее бы тотчас обозвали, задразнили бы в доску, а возможно, и побили бы.
Но она была — тетя. Потенциальная мама. И десятка три пытливых детских глаз впились в нее как иголки, и она кожей ощутила их колючее нетерпеливое любопытство.
— Ребята, здравствуйте. — Маша робко улыбнулась. Сердце почему-то трепетало, как воздушный шарик на ветру.
Дети тоже заволновались при первых же словах «тети». Нестройно ответили. Девочки искусственно заулыбались, протискиваясь поближе, мальчишки стали их отталкивать. Маша поймала один взгляд, хмурый, исподлобья. Коротко стриженный пацан лет десяти смотрел напряженно и выжидательно.
— Ребята, я ищу свою знакомую. Она у вас недавно. Ее зовут Аля Дедюш. Вы ее знаете?
— Зна-а-о-о… — заорали разом дети.
То, что случилось дальше, Маша, взрослый человек, педагог по образованию, должна была предвидеть. Дети загалдели, отталкивая друг друга, никого не слушая, словно задавшись целью перекричать один другого. Навалились на девушку со всех сторон, и каждый пытался что-то доказать, но Маша была не в силах что-либо разобрать. Она только заметила, что стриженый мальчик выбрался из общей массы и отошел к окну.
И правильно сделал.
Взрыв эмоций продолжался примерно с минуту, после чего перерос в драку, посреди которой стояла Маша Сивцова, бывший педагог элитарной «английской» школы, и блеяла как овечка.
— ; Она с явным облегчением заметила, что с другого конца коридора семимильными шагами несется воспитательница. Та самая, которая костерила внизу несчастного Кривошеева.
Подлетев, она гаркнула и сумела заглушить хаос детских криков:
— Молчать! Встать! Стоять!
По тому, как скоро дети рассыпались горошинами от девушки и выстроились вдоль стены длинной шеренгой, Маша поняла, что это не впервой.
Вслед за воспитательницей откуда-то выскочила ее помощница — девчонка лет семнадцати — и, поймав взгляд своей наставницы, подбежала к детям, что-то им сказала, те развернулись и потянулись в конец коридора усталой выдохшейся змеей.
Очи наставницы обратились на чужака.
Лицо ее, уже не молодое, исказила казенная улыбка.
— В чем дело, девушка? — поинтересовалась она.
И улыбка, и участие показались Маше фальшивыми, и, ругая себя в душе за предвзятость, она спросила, где найти директора. Гостью любезно проводили.
Директором оказалась солидная женщина из разряда деловых. Она сразу подавила Машу своим весом, решительными жестами, безапелляционностью тона.
— Да, девочка к нам поступила в феврале. Все правильно. Что вы хотели?
— Видите ли… Я соседка. Мы дружили. Я хотела бы увидеться. Мы не виделись три месяца.
— Конечно. Навещать у нас можно, — директриса переложила на столе бумажки, — только, девушка, пришли вы не вовремя. Вот через месяцок будет в самый раз.
Она собрала бумажки на столе и убрала их в ящик стола.
— А почему? — спросила Маша с искренним недоумением.
Безнадежная тоска засосала где-то под ложечкой. Дама посмотрела на Машу как на маленькую, тщательно взвешивая в уме, какую порцию информации той отщипнуть. И осторожно отщипнула следующую:
— Девочка в данное время… больна.
Маша похлопала ресницами. Больна. Ну и что? Не нашла ничего лучше, чем спросить:
— А что, у вас разве больных навещать нельзя? Дама улыбнулась ей как ребенку, который сморозил глупость. Ее улыбка говорила: ничего другого я от тебя, душка, и не ожидала.
— Или это заразно? — догадалась Маша. Директриса сначала неопределенно пожала плечами, затем кивнула и закончила туманно:
— Туда не пускают.
И поднялась, давая понять: все, мол, ничего больше не дождешься.
Маша поплелась к выходу, совершенно сбитая с толку. Директриса проводила гостью до самого выхода. Позже Маша поняла, к чему такая любезность: директриса проследила лично, чтобы девушка ни с кем не говорила!
— Я совершенно не умею разговаривать с чиновниками, — призналась Маша сама себе и моментально вспомнила о Борисе. Вот кто бы не спасовал. Вот кто чувствовал себя хозяином жизни. Тем не менее у Маши и мысли не возникло позвать Бориса с собой в этот поход.
И все-таки директриса не довела свое дело до конца. Тогда уж нужно было вести свою гостью за ручки до самой остановки автобуса.
А она проводила лишь до дверей. Еще раз пригласила прийти через месяц и распрощалась.
Едва Маша пересекла вытоптанный детдомовский двор — услышала свист. Оглянулась — двор пуст. Дети, насколько она помнила, должны были обедать.
Она постояла в раздумье, внимательно оглядывая квадрат двора, шеренгу деревьев вдоль щербатого забора, и снова услышала свист.
Она почему-то сразу решила, что свистят именно ей. Где-то рядом, за забором. И подошла к ограждению вплотную. Одна из досок шевельнулась, и из образовавшейся щели сверкнула на Машу серьезная пара глаз, которые показались ей знакомыми. Сейчас в них была деловая сосредоточенность.