Повести и рассказы
Около проходной меня догнал Иван Андреевич. В руках у него был свёрток, перевязанный шпагатом.
- Вот... - сказал старик, задыхаясь. - Вам... от нас...
- Зачем такое беспокойство, Иван Андреевич? - сказал я. - Большое спасибо за всё. Я не хотел вас будить. Тут, наверное, пирог?
- Пирог.
- Вот видите, сколько хлопот. Большой привет супруге. Не поминайте лихом!
Я положил свёрток в чемодан и пошёл к причалам.
ВСЕ-ТАКИ СПЕКЛА ПИРОГ!
Я зашёл на бот проститься с командой МБВ-10.
Мы пожали друг другу руки.
- Приезжай! - сказал мне Телеев.
- Осенью иду в школу! - сказал Шапулин.
- Книжку пришлите! - попросил Дед.
Катер почему-то в этот день не подошёл к причалу, а стал на рейде. Меня повёз к нему Жаботинский.
Он положил в лодку мой чемодан, взял одно весло, оттолкнулся от берега.
- А второе весло? - спросил я.
Веня не ответил. Он вставил весло в верёвочную петлю на корме, встал во весь рост и начал раскачивать весло из стороны в сторону. Он раскачивал его и крутил вокруг оси. Весло врезалось в воду, как винт.
Лодка дрожала и шла вперёд.
- Это называется юлить! - весело сказал Веня. - Юли-юли!
ТАК ВОТ КАК НАДО БЫЛО ПОДХОДИТЬ К ВОДОЛАЗУ!
- Я писать буду, Веня, - сказал я. - Остров Попова, до востребования, Жаботинскому?
- Зачем Жаботинскому? Моя фамилия Томский. Жаботинский - прозвище.
Я вспомнил, как Веня носит на бамбуковой трубке стокилограммовые бочки. Конечно, он - Жаботинский.
Лодка подошла к катеру. Веня протянул мне чемодан.
- До свидания! - сказал я.
Веня поднял руку.
Лодку относило течением. Веня встал на корме, завертел веслом, и нос лодки тотчас же повернул к берегу.
Сегодня вечером я улечу домой.
НА АЭРОДРОМЕ
На аэродроме во Владивостоке я целый час ждал самолёта.
Проголодался, открыл чемодан и вытащил свёрток.
Попробуем пирог.
Я положил свёрток на стол и развязал шпагат. Внутри была газета, в газете почему-то ДВА СВЁРТКА.
Я раскрыл первый. Пирог. Обещанный пирог!
Во втором свёртке лежали галоши. Мои галоши. Вымытые и блестящие.
ЗАЧЕМ ОНИ МНЕ ТЕПЕРЬ?
Я положил галоши рядом с пирогом и стал думать.
Выбросить? Невозможно. Теперь это не галоши, а знак доброго внимания и заботы.
Повезу-ка я их домой. Дома у меня на подоконнике много редких вещей. Там лежат черноморские раковины рапаны, засушенная рыба-игла, бронированный кузовок, который привёз мне из Индийского океана знакомый матрос.
Там я положу одну галошу. Она ведь тоже редкость. Она плавала со мной к островам Рейнике и Два Брата. Её месяц поливало морской водой, и липкая жёлтая глина пыталась сорвать её с босоножки.
Вторую я поставлю под диван.
Пускай стоят. Они ещё пригодятся. Ведь мои путешествия не кончились.
Я уселся поудобнее и стал жевать старухин пирог.
Он был вкусный и на этот раз непригорелый.
Радио объявило посадку.
В ЛЕНИНГРАДЕ
Когда я прилетел в Ленинград, дверь мне открыла сестра.
- Ты? - воскликнула она. - А мы думали, тебя уже нет в живых!
- Это ещё почему?
- Из-за твоих дурацких телеграмм.
В переднюю вышла мать и упала ко мне на грудь.
- Ну-ну, мама... - сказал я. - При чём здесь мои телеграммы?
Мать с сестрой положили их на стол:
ДОЛЕТЕЛ БЛАГОПОЛУЧНО САМОЛЕТЕ ЗАСТРЯЛА НОГА
КОЛЯ
ЗДОРОВЬЕ ХОРОШЕЕ УДАРИЛСЯ ГОЛОВОЙ О СВАЮ
КОЛЯ
- И на этом телеграммы кончились. Что мы должны были думать? Признайся: ты сильно разбил голову?
- Да что ты? Пустяки, чуть-чуть стукнулся. Небольшая шишка.
- А нога в самолёте?
- Ещё легче. Совсем ерунда.
- Тогда зачем ты нам об этом писал?
- Ты сама просила писать подробно и писать всю правду.
Я достал папку с рисунками, и стал показывать их. Тут я сразу вспомнил рыбака и рыбку. Вот эти рисунки совсем другое дело!
Ну и что же, что у меня плохо получаются люди? Я буду рисовать морских животных, буду опускаться на дно, наблюдать, как прыгают плоские, как блюдечки, раковины-гребешки, следить за пучеглазыми бычками, красными глубоководными крабами с колючками. Буду ходить на ночной лов кальмаров и на сбор морской травы анфельции.
Я могу разглядеть спрятавшуюся в песок камбалу. Мне ничего не стоит нарисовать плывущего, как голубое облако, осьминога.
Пускай у меня не будет больших, написанных маслом картин. Пускай будут маленькие рисунки в книгах о водолазах. Я сделаю много книг о жизни рыб.
Хорошо, что я слетал на Дальний Восток.
- Что ты бормочешь себе под нос? - спросила сестра.
- Это я так, сам с собой. Вспоминаю отлёт.
РАДИО ОБЪЯВИЛО ПОСАДКУ. МЫ ВОШЛИ В САМОЛЕТ И ВЗЛЕТЕЛИ. КОГДА САМОЛЕТ ПОДНЯЛСЯ, Я УВИДЕЛ В МОРЕ ОСТРОВ. ЭТО БЫЛ ОСТРОВ ПОПОВА. САМОЛЕТ КАЧНУЛО, И ОСТРОВ НАКЛОНИЛСЯ: ОН ПРОЩАЛСЯ СО МНОЙ, ОСТРОВ, ОКОЛО КОТОРОГО ВОДЯТСЯ ОСЬМИНОГИ И ГДЕ ВОДОЛАЗЫ СОБИРАЮТ НА ДНЕ ТРЕПАНГОВ.
Д О М П О Д В О Д О Й
МЕНЯ ВЫЗЫВАЕТ МАРЛЕН
Звонок среди ночи. Я вскочил с кровати.
- Не туда! - закричала из соседней комнаты мать. - К телефону!
Я закрыл дверь, которую отворил было, и побежал к телефону.
- Завернись в одеяло, - крикнула сестра, - от окна дует!
- Да!.. Да!.. - кричал я в телефонную трубку. - Слушаю вас... Кто?.. Какой парлен?.. Ах, Марлен!.. Какая бухта?..
Я опустился на стул и начал соображать.
"Марлена я не видел два года... Наверно, зовёт меня опять на Чёрное море"...
- Скажи по буквам! - закричал я. - Тебя плохо слышно. Ты откуда? Из Севастополя... Так. Григорий... Ольга... Ласкирь... Улыбка... При чём тут улыбка? А-а, Голубая!
"Голубая бухта!"
Я вспомнил: тёплый воздух дрожит над вершинами гор... Прямо в воду опускается отвесная скала. Её поверхность вся изрыта круглыми, как оспины, отметками...
- Хорошо, я подумаю.
В трубке что-то щёлкнуло, и стало отлично слышно. Голос Марлена раздавался совсем рядом.
- Нечего думать! - сказал Марлен. - Мы начинаем работы в Голубой бухте. Очень интересно. Приедешь в Симферополь, там тебя встретят и на мотоцикле привезут к нам. Встречать будет человек в белом шлеме. Жду!
И он повесил трубку.
"Вот так раз!"
Я остался сидеть около телефона, завёрнутый в одеяло.
"Может, и верно поехать?"
Через три дня я уже слезал с поезда на перрон симферопольского вокзала.