Механизм чуда

– Тебе принести слуховой аппарат?
– Себя принеси. У меня днюха. Приглашаю в субботу на тусняк.
– Ой, поздравляю! – выпалила Ева, чувствуя, как все сразу наладилось. Как все стало отлично!
– Ты что, совсем с ума сошла? Кто ж раньше времени поздравляет? Это же плохая примета. У нас одного препода поздравили, он на следующий же день в больницу загремел.
– А во сколько? Кто еще будет? – торопилась Ева – не было ей дела до всех знакомых неугомонного Пушкина.
– Вы как под копирку, – проворчал Пушкин. – Кузьмин тоже все волновался, кто будет. Наши будут. И никого чужого. Поняли? Адрес у Тохи возьми, он знает. Бывай!
Отключился. Она даже не успела ему сказать, что не может ничего узнать у Тохи, что теперь друзья Ежика перестают быть ее друзьями. Или не перестают? Что-то она запуталась. И устала. Ева заторопилась домой. Там уже пришла мама. Вернулся с работы папа. Сейчас они будут пить чай. И не эту горькую бурду, где чая больше, чем воды, а нормальный. Когда чай настаивается в фарфоровом заварнике, через ситечко разливается в чашки, разбавляется водой, кладется сахар. На тарелке ждут бутерброды с лососем и колбасой. Папа с хрустом будет резать вафельный торт. Спрашивать о школе… Ой, только не о школе. И чай, и бутерброды от этого станут невкусными. Но она все выпьет и съест, потому что очень голодная и очень хочет домой.
 
Глава четвертая
Принцип неопределенности
Пушкин сиял. Рядом с ним сидела тихая скромная девушка. Угадайте, как ее звали.
– Натали, – с гордостью представлял Пушкин. – Та самая!
Девушка бледнела и приклеивалась взглядом к полу.
– Знаешь, был такой случай, – с ехидной улыбочкой начал Стив. – Парень в нашей школе познакомился с девушкой. Звали ее Наташа. А его как раз Шурик. Стихи еще писал.
– Да пошел ты! – потемнел лицом Пушкин. – За такие шуточки, знаешь, что бывает?
– Знаю. Гроб и похоронная музыка.
Ежик всепонимающе щурился. Даже ему смотреть на увлеченного Пушкина было забавно.
– Давно вы знакомы? – бесцеремонно просил он, проходя мимо Евы. Не замечая, головы не поворачивая, не здороваясь.
– Вечность! – Пушкин осклабился. Зубы у него были мелкие и щербатые.
– Тогда это надолго, – хмыкнул Антон.
Стив изобразил на губах похоронный марш.
– Отвяли! Оба! – рявкнул Пушкин и схватил Натали за руку.
– И пусть у гробового входа, – провыл Ежик, отбегая подальше к комнатам, – младая будет жизнь играть…
– Заткнись! – рванул по коридору Пушкин, но споткнулся о выходящего Ра.
– И равнодушная природа! Ой!
– Пушкин? – Ра не удержал равновесия и растянулся вдоль плинтуса.
– Пушкин, Пушкин, – прошипел Стив, сгибаясь от смеха.
– Это классика! Она бессмертна! – орал из комнаты Ежик между глухими звуками – Пушкин пытался отомстить за шутку.
– Ай!
Квартира дрогнула от очередного падения. В коридор выбрался Антон.
– И пал поэт, невольник чести… – тяжело отдуваясь, пробормотал он.
– И… равнодушная… природа… – сквозь приступы смеха икал Стив.
– Саша? – Натали одарила всех испуганным взглядом и убежала спасать Пушкина. – Саша!
Ева готова была и дальше смотреть этот спектакль, но тут перед ней встал Ра. Или не Ра?
– Ева! – все-таки Ра радостно распахнул объятия. – Сколько не виделись!
– Столько не живут! – она увернулась от жизнерадостного бога.
Мельком глянула на Ежика. Стоит, ухмыляется. Глаз хитрый. Когда Ева вошла, коротко кивнул. Приблизиться не дал, сразу сделал шаг назад, руку поднял. Про объятия с поцелуями и говорить нечего. Может, подарить все это Ра? Терять уже нечего.
– Хорошо выглядишь! – доверительно сообщил Ра. – А я о тебе думал.
– Врет! – раздался недовольный голос из другой комнаты. – Он думал о газовом паяльнике. И немножко про адаптер К-лайн.
Ева покосилась на Ежика. Стоит. Не уходит.
– Ребята! – Ра пропустил это замечание мимо ушей. – Смотрите! Это Ева!
Антон тут же забылся, потому что на Еву посмотрело три пары совершенно одинаковых глаз. Ра и еще две его копии. Как там говорил Пушкин, три египетских бога… Близнецы. Невероятно!
– И не подумай, что у тебя, мать, троится в глазах, – выпрямился после долгого смеха Стив. – Хотя боги могут и не такое. А вы, – повернулся он к божественным братьям, – осторожней. Это все-таки Ева.
Антон демонстративно хохотнул, уходя вглубь квартиры.
– Это мои братья. – Ра был искренне рад чему-то. Наверное, дню рождения Пушкина. – Птаха ты уже знаешь. А это Гор.
Они все же отличались друг от друга. Птах был чуть шире лицом. У Гора – нос с горбинкой. А Ра… Ра просто был и улыбался, показывая все свои зубы.
– Красивая, – уронил Гор, глянул на братьев и рассмеялся.
– Богиня! – фыркнул Птах.
Ра побледнел.
– Они мне уже стул сломали, – пожаловался выбравшийся из комнаты Пушкин. – Если каждый сломает по стулу, то сидеть будем на полу. И есть тоже на полу. Чего-то у тебя глаза желтые, заболеваешь?
– Чем? – С Пушкиным всегда надо было держать ухо востро, но тут Ева пропустила удар.
– Желтухой. Слышала о такой? Билирубин в крови повышенный, вот и желтеешь. Ты сходи проверься.
– Куда?
– В морг, подруга, в морг. – Пушкин поднырнул холодной рукой ей под локоть. – Как тебе Наташка?
– Ничего так. – Ева дернулась. Не хватало еще, чтобы ее Пушкин за руки хватал. В такие моменты обычно и появляется Антон.
– А чего вы с Тохой – поссорились?
– С чего ты взял? – Ева сама не поняла, почему стала отнекиваться. Но в любом случае обсуждать с Пушкиным ничего не хотелось. Так можно было стать героем еще одной байки.
– Он сильно удивился, когда я сказал, что тебя тоже пригласил.
– Как будто ты меня не можешь пригласить?
Пушкин вдруг важно напыжился, подбоченился. Бросил быстрый взгляд через плечо.
– Он умеет громко кричать. Чего, говорит, всяких-разных звать. Но я его послал. Потому что ты мне друг! Ага?
– Ну да. – От такого комплимента Ева растерялась. Еще неизвестно, хорошо ли быть другом Пушкина. – А что кричал?
– Говорил, ты дура. Связалась с каким-то хмырем. Что, правда? Ты с другим встречаешься?
– Совсем что ли? – Ева отпихнула от себя Пушкина. – Вы тут будете придумывать, а я виновата.
– Вот и я о том же, – грустно согласился Пушкин. Грустил он недолго, взгляд его снова стал хитрым. – Хотя, знаешь, нас еще классики предупреждали: ни в чем нельзя быть уверенным. Смотри, Тамара у Лермонтова во сне встречалась с демоном. И все вокруг ни слухом, ни духом. Так что ты бди. Змеи там всякие. Деревья с яблоками.
В коридоре появился Антон. Пожелание «бдить» он услышал.
– Иди ты со своими советами, – коротко отозвалась Ева.
Антон презрительно дернул губами и ушел обратно в зал.
– Пойду! – вздохнул Пушкин. – А то я Наташеньку давно не видел!
Ева смотрела на дверь. Чего Антон ходит? Чего ищет? Почему молчит?
В зале накрыли стол, возле него суетилась невысокая полная женщина. Антон сидел рядом с плошкой салата и деловито перекладывал оливье на тарелку.
Захотелось уйти. Что он, в самом деле, себе позволяет? Не было сказано ничего такого, чтобы он обижался.
– Как там Ираклий поживает? – прошамкал Антон – он уже успел сунуть в рот ложку салата.
– А как там твои стрелялки? Остались еще враги у лорда?
Ответ получился неубедительный. Ева смутилась и убежала на кухню.
– Ева! – обрадовался Ра, вскакивая. Жизнерадостный он какой-то сегодня. – Проходи к нам!
Под «мы» подразумевался тщедушный, слегка сутуловатый парнишка с оттопыренными ушами. Он сидел на низенькой табуретке и являл собой слегка уменьшенную копию виновника торжества.
– Это Сашин младший брат! – представил ушастого Ра – он сегодня специализировался по представлению братьев.
– Лермонтов, что ли? – вырвалось у Евы.
– Почему Лермонтов? – обиделся младший. – Я Сидорчук, Юра!
Ева с Ра переглянулись.