Тайна древней рукописи

— Отец идет, — прошептал Август. — Я тебе перезвоню.
Я выключила телефон. В моем воображении появились фигуры трех женщин — Элоизы, Мириам и моей мамы. Всех их пытались усмирить.
Но я не могла допустить такого обращения с собой. Я обязательно выясню, о чем писалось в Часослове, в палимпсесте, в этих призрачных надписях, спрятавшихся за иллюминированными рукописями. В словах А., знавшего, каково быть отпрыском родителей, чья любовь чуть не сгубила обоих.
А. был мной. Возможно, не совсем, но мы с ним были очень похожи.
И я поеду в Париж, чтобы разобраться во всех тайнах.
Даже если это принесет мне одни неприятности.
  
13
 
 
Мой отец… разрушитель и создатель.
 
А.
 
— Каллиопа, ты даже не притронулась к омару. — Отец сидел напротив меня, наслаждаясь очередным глотком своего любимого бордо 2001 года сбора.
— Я не голодна, — ответила я, возя вилкой по тарелке с порядочно откормленным лобстером, плавающим в масле.
— Ты ведешь себя как капризный ребенок.
— А ты — как подавляющий родитель.
Виолончелистка, одетая в черное бархатное платье в пол, играла в дальнем углу обеденной залы. Время от времени над нами нависал официант, убирая тарелки, принося свежего хлеба или еще как-нибудь ненавязчиво проявляя себя. Это был один из самых любимых ресторанов моего отца, место, где он мог с легкостью потратить пятьсот долларов за обед для нас двоих. Он всегда говорил, что платит за вид на Центральный парк, открывающийся из окна у нашего стола.
— Каллиопа… — Отец в своей манере нетерпеливо вздохнул.
— Ты должен был мне рассказать. О моей матери. О том, что ты с ней сделал, когда она была больна.
Я заметила вспышку гнева в его глазах. Даже спустя многие годы. Как и говорил Гарри. Они как ядерный взрыв.
— А как насчет того, какую боль она причинила мне?
— Сколько лет уже прошло? Я заслуживаю того, чтобы знать все.
— Ты еще слишком маленькая, — сказал он заготовленную на все случаи жизни фразу, как будто я его спросила, откуда берутся дети или существует ли Санта-Клаус.
— Я не так уж и мала. Ты врал мне. Ты… ничего мне не рассказал о ней. Я имею в виду правду о вас двоих. А ведь она моя мать.
— Грех недосказанности не равен греху лжи.
— Конечно, — отрезала я, — ты же никогда не хочешь знать, виновен ли твой клиент на самом деле, да? Пожалуйста, можешь и дальше притворяться, что то, чем ты занимаешься, не аморально.
— Я адвокат, но не преступник. Ты все поймешь, когда сама будешь юристом.
— Нет, я не смогу.
— Конечно, сможешь.
— Нет, не пойму. — Я сделала глоток воды. — Поскольку я не буду юристом.
— Не говори ерунды! У тебя средний балл — пятерка. Ты же стремилась попасть на юридический. Это же была твоя цель.
— Нет, папа, это была твоя цель.
— Каллиопа, — сказал отец, откладывая в сторону белую салфетку, — только из-за того, что ты сердишься на меня, не стоит ставить крест на всей своей жизни.
— Я собираюсь поступать на исторический, — внезапно выдала я. Мои глаза расширились от удивления. Я и не думала говорить такое. Я об этом вообще не думала. Но когда я высказала эту идею, она звучала так правильно.
— Какого черта, — прохрипел он, — ты собираешься туда? Что ты будешь после этого делать? Это… бесполезно. Будешь преподавать?
— Может, я стану работать вместе с дядей.
Я буквально видела, как от отца пошла волна жара.
— Нет. И еще одно, юная леди: сейчас, за два месяца до начала последнего учебного года, не самое время заводить серьезные отношения. И кем бы ни был тот молодой человек, о котором ты упоминала, я прошу тебя — забудь о нем. Сконцентрируйся на учебе.
Я взглянула на него. Летом, когда я была маленькой, а папа уезжал путешествовать, у меня были няни, позже появился дядя Гарри. Или соседи из квартиры напротив. Семья Софии. Даже непостоянные подружки отца оставались приглядеть за мной, глупо надеясь, что если мы подружимся, мой отец на них женится. Или они получали предложение и затем надеялись, что дело действительно дойдет до свадьбы.
Меня, как Гульдинову амадину, воспитывал кто угодно, но только не мой отец. Совместные ужины были редкостью. Казалось, единственное, за чем он следил, так это за моими оценками. Каким-то образом тот факт, что я приносила домой одни пятерки, стал для него знаком, что я идеальна, что мой жизненный путь и мой мир развиваются так, как хочет он.
Но он всегда оставался чужаком.
Я устала ненавидеть его.
— Послушай, пап… ты ведь даже не знаешь меня.
— Не знаю свою собственную дочь? Не кажется ли тебе это нелепым? Немного чересчур, даже для тебя?
Мы были похожи. Схожие черты лица, особенно нос. И профиль. Хотя его виски уже поседели, но волосы у него до сих пор были густыми. Он весил столько же, сколько и в Гарварде, когда участвовал в гребле — о чем он с гордостью рассказывал каждому встречному. Он до сих пор мог пробежать на беговой дорожке восемь километров, не сбив дыхания. Куда бы мы ни пришли, женщины повсюду заглядывались на него. Он напоминал мне актера мыльных опер — идеальные зубы, волосы и костюмы. Но исполнение пустое и скучное, как и заученный сценарий.
— Нет, пап. Не думаю, что это звучит так уж нелепо. Ты не знаешь меня. Ты знаешь только мои достижения.
— Мы есть то, чего мы достигаем.
Я закатила глаза.
— Что? Это случаем не великий юрист Дзен сказал?
Он улыбнулся.
— Ты всегда была остроумна, Каллиопа. Это уж я точно знаю. Я… — Я заметила, как он борется с собой. — Мне нравится это в тебе.
— Какой мой любимый цвет?
— Розовый.
— Да? Это потому что я в третьем классе перекрасила свою комнату в этот цвет? Но мне он не нравится с девяти лет. Тогда я обожала фиолетовый. А с двенадцати моим любимым цветом стал зеленый.
— Только потому, что…
— Я еще не закончила. Какой мой любимый фильм?
— Ты в принципе обожаешь кино.
— Но любимый только один, пап.
— Понятия не имею. «Крестный отец»?
Я закатила глаза.
— Нет, это твой фильм. Хотя ты почти также любишь «Крестного отца-2». Мой же любимый фильм — это «Завтрак у Тиффани».
— Правда?
— Да, правда. А какое мое самое любимое место в мире?
— Ты обожаешь Гавайи.
— Нет.
— Ну, тогда Манхэттен. Ты всегда любила приезжать сюда с братом твоей матери.
— Точнее.
— Ну и где конкретно?
Я заметила, как он стиснул зубы. Ему не нравилось, когда он не мог дать точного ответа.
— Сад Августа в Гринвич Вилладж. Самое спокойнее место в мире.
— Опять тот парень.
— Да, пап. Тот парень.
— Каллиопа, это ошибка. Любовь в твоем возрасте только отвлекает от занятий, от подготовки к университету, от достижения целей.
— А что если наоборот, делает меня счастливой?
Мой отец прищурился.
— Что?
— Знаешь… есть такая штука, называется эмоции. Счастье, например. Ты, я думаю, слышал об этом, правда?
— Нет смысла грубить, Каллиопа.
— Я не она.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты боишься, что я пойду по ее стопам? Вот почему ты не хочешь, чтобы у меня был парень? Чтобы у меня была своя жизнь? Потому что ты принес ей одни несчастья? Причина в этом? Ты должен удостовериться, что все вокруг тебя несчастны? Я не похожа на нее.
— Я знаю, что ты не она. Твоя мать была…
— Какой?
— Забудь.
— Нет. Какой? Вот оно, пап. Ты никогда мне не рассказывал, что она за человек. А знал ли ты ее? Дядя Гарри говорит, что вы были полными противоположностями. Так почему же ты женился на ней?
Отец пригубил вина, то есть на самом деле это был большой глоток, и моргнул несколько раз, как будто собираясь с мыслями. Мой отец никогда не собирался с мыслями. Он может пуститься в двухчасовой спор без какой-либо подготовки и одержать победу.
— Честно? Забавно, что твой любимый фильм — «Завтрак у Тиффани». Она ведь моя Холли Голайтли.