Святая грешница
— Сейчас, — ответила я.
Она не на шутку рассердилась:
— Послушай, детка. Если у человека нет ничего другого, он продает себя. Понимаешь? Или сдыхает на улице, как этот. — Вера показала на лежащий под стеной труп, из разорванных штанин высовывались темные, высохшие до костей стопы. — А знаешь, что значит продавать себя? Ты должна позволить тому, у кого деньги, засунуть руку тебе в трусы, а потом снять их, а потом, чтобы он лег на тебя. Или …в общем, что он захочет… Говорить дальше?
— Нет. — Я почувствовала, как все вокруг поплыло.
Она по-прежнему смотрела на меня с жалостью, но в ее глазах уже появилась теплота. Она видела во мне соратницу, которая преодолела первую ступень посвящения в тайну и готова была идти дальше.
— Нужно придумать, как тебя подготовить к работе, — взяв меня под руку, произнесла Вера.
Когда я вошла в комнату, папа дремал в кресле. Я неожиданно заметила, как он состарился за последнее время. И без того невысокий (я была на голову выше его), теперь он будто весь сжался, сгорбился, голова втянулась в худые плечи. Сразу видно, что этот человек морально сломлен.
Посмотрев на меня, отец усмехнулся:
— Как дела, Эля?
— Все в порядке, — ответила я, и к горлу неожиданно подкатился комок. — Буду работать по вечерам, потому что днем мои ученики заняты.
— Это хорошо, очень хорошо, — обрадовался он.
Я прижалась к нему. И в этот момент подумала, что мы как бы поменялись ролями. Теперь он был моим ребенком, и я должна его оберегать настолько, насколько смогу. Я вытащила из сумки буханку хлеба, которую получила в качестве задатка. Мы поделили ее поровну. И через мгновение от буханки остались одни воспоминания в виде маленьких крошек на столе.
Отец поднял на меня глаза и извиняющимся тоном произнес:
— Вот мы и съели все.
— Хорошо, теперь будем сыты, — отрубила я с какой-то гордостью в голосе.
И я действительно была горда собой, что, несмотря ни на что, не отказалась от этойработы. Верин рассказ показался мне страшной сказкой. Но это была правда. Ночью я не могла заснуть, думая о том, что же принесут мне ближайшие дни. В какое-то мгновение я положила руку на живот, спустилась ниже. Я дотрагивалась до своего тела со странным чувством. Мне так мало было известно о взрослой жизни. То, что существовало между мной и студентом отца, было чем-то едва уловимым, недосказанным. Напоминающим шелест листьев перед бурей.
Вырастет ли когда-нибудь это дерево моей жизни? Или я побеждена до конца. «Победа» — подходящее слово. Победа над собой, над своим страхом была одновременно и поражением, даже не знаю, детства или уже юности. В свои шестнадцать я еще не созрела физически, но интеллектуально была на высоте. Мое участие в дискуссиях отца со студентами что-то ведь означало! Но наверняка не многое, если говорить о практике. В этом смысле Вера уже давно окончила «университет», в то время как я еще была в «первом классе начальной школы».
На следующий день она шепнула в кухне, что вечером я должна выйти из дома первой, а она за мной. На улице Вера объяснила мне, что мы направляемся к ее жениху. Я ни о чем не спрашивала, обрадовавшись, что этотдень еще не настал… Вера подозвала рикшу. И вскоре мы оказались на другом конце гетто, где жила самая нищета. Мы вошли в полуразрушенный дом, с виду необитаемый. Вера без стука открыла дверь в какую-то комнату, похоже, кухню. В углу под окном старец с длинной седой бородой совершал молитву, в кровати лежала молодая, очень худая женщина, а посредине на цементном полу играли грязные дети. На их изможденных лицах выделялись только белки глаз и зубы. Вера провела меня дальше за занавеску, где находилось захламленное помещение. Здесь стояла железная кровать с серой от грязи постелью. Молодой мужчина в мундире полицейского пил за столом самогон из стакана. Несмотря на то что он не казался пьяным, я почувствовала неожиданный страх и желание убежать.
Вера поцеловала его в щеку.
— Ну вот и мы, — сказала она, явно обрадованная встрече.
Мужчина посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на Веру.
— Это она? — спросил он.
— Она, — с готовностью подтвердила Вера.
— Ты, наверное, чокнулась. Это же ребенок!
— Нет, Натан, — запротестовала Вера, — со вчерашнего дня она уже женщина.
— Тогда я зачем нужен?
— Ты только окажешь ей маленькую услугу. Спасешь от голодной смерти. Ее и старичка-отца.
Я очень удивилась, что папа представлялся ей стариком, ведь ему было только пятьдесят лет.
— По крайней мере, она хоть знает, зачем пришла сюда?
— Сейчас мы ей расскажем.
Вера налила полстакана самогона и сунула мне его в руку.
— Пей, — приказала она.
Почувствовав обжигающий внутренности кипяток, я подавилась, но она приказала допить до конца. Потом долила еще. Во второй раз пошло легче. Все вокруг поплыло, ноги стали ватными, и я присела на краю разворошенной постели.
Вера, заглянув мне в лицо, спросила:
— Ну как, детка?
— Хорошо, — услышала я свой слабый голос.
— Мне уже нужно идти. Ты вернешься сама домой?
Я послушно кивнула головой. Она похлопала меня по плечу, потом вынула из сумки деньги и всунула мне в карман.
— Это на рикшу.
А я осталась одна с мужчиной. Он сидел за столом спиной ко мне. Шло время, а он не двигался. Я подумала, что он забыл о моем существовании. И неожиданно услышала его голос:
— Ну что, ты готова?
— Да, — проговорила я, сглатывая слюну.
Одним движением он опрокинул меня в кровати. Я чувствовала себя как под наркозом. Иногда мне снился сон, что я лежу на операционном столе, хирург наклоняется надо мной со скальпелем, а у меня нет сил сопротивляться. Теперь этот сон оживал. Я упала в вонючую постель, а может, это был запах самогона, который исходил от нас обоих. Мужчина оказался рядом, он откинулся назад и одним движением развел мои ноги, положив их себе на плечи. Затем приблизил свое лицо, одновременно что-то чужое вторгнулось в мое тело. Я почувствовала боль, хотелось закричать, но голос куда-то пропал. Я была неестественно изогнута: ноги оставались где-то наверху, а колени доставали почти что до подбородка. Надо мной склонялось красное мужское лицо с изменившимися, огрубевшими чертами. Я как бы существовала в нереальности. Мое тело, внутренности выкручивались словно в жутком танце. Все приближалось и удалялось в установленном кем-то ритме. И я не могла из него вырваться, я была его частью. Стерлась граница между моим и мужским телом, и этот симбиоз был самым кошмарным. Мне показалось, что я уже не смогу отдельно от него существовать. И вдруг неожиданно все прекратилось. Одним движением мужчина вышел из меня. Встал, застегнул штаны и, не взглянув в мою сторону, удалился. Я потихонечку выпрямила ноги, оправила юбку. Ноющая боль разливалась по всему животу, все же мне удалось сесть. Одежда была сильно помята, не хватало одной части туалета, по поводу которой Вера преподала мне урок на улице. Мои трусики свисали со спинки кровати, как белый флаг…
Когда мужчина вновь зашел, я сидела в прежней позе, как перед этим только что совершенным актом милосердия. Не глядя на меня, он налил себе водки и залпом выпил.
— Может, ты тоже хочешь? — спросил он.
— Нет, я сейчас уйду, — произнесла я, глядя ему в спину, и добавила только одно слово: — Спасибо.
Когда я проходила через кухню, никто не обратил на меня внимания. Старик все так же молился в углу, дети играли посреди комнаты и только лежащая на кровати женщина повернулась лицом к стене. На улице уже сгущались сумерки. Я подняла голову и увидела небо — все в звездах…
Папа ждал меня в дверях.
— Я беспокоился о тебе.
— Не беспокойся обо мне, никогда теперь обо мне не беспокойся. — ответила я ему чужим голосом. Это правда, я не могла уже узнать ни отца, ни себя. Мне казалось, что до сих пор, как бы по ошибке, нам были предназначены другие роли.
В кухне я поставила на примус воду. Когда она медленно нагрелась, перелила ее в тазик на полу. Наклонившись над ним, почувствовала внутри какое-то дрожание и только потом поняла, что это был мой безголосый плач. Мылась я с таким ощущением, будто тело не принадлежит больше мне. Непонятно, почему оно оказалось отдано как бы внаем. Но в одном я была твердо уверена: оно поможет мне продержаться.