Горькая сладость

Глаза Тэмми наполнились слезами, и она отвернулась.
Мэгги убрала ее волосы со лба.
— Мы очень рады, что ты осталась жива.
— Но мне так стыдно.
— Не надо. — Взяв в ладони лицо Тэмми, Мэгги осторожно повернула его к себе. — Ты не должна стыдиться. Смотри вперед, а не назад. Ты сейчас собираешься стать сильнее, а мы все будем действовать вместе, чтобы доставить тебе радость.
Слезы продолжали наворачиваться на глаза Тэмми, и она попыталась поднять руку, чтобы их вытереть. Рука, опутанная проводами, дрожала, и Мэгги, взяв салфетку из коробки, осторожно промокнула Тэмми глаза.
— Я потеряла ребенка, Мэгги.
— Я знаю, милая, я знаю.
Тэмми отвела взгляд, Мэгги коснулась ее виска.
— Но ты жива, и счастье, что все мы можем заботиться о тебе. Мы хотим видеть тебя опять здоровой и улыбающейся.
— Почему кто-то должен беспокоиться за меня?
— Потому что ты — это ты, ты личность, притом особенная. Ты столкнулась с такими жизненными обстоятельствами, которые помешали тебе реализовать себя. Каждый из нас, Тэмми, живет так же. Каждый из нас является ценностью. Можно тебе рассказать кое-что? — Тэмми опять повернулась к Мэгги, и та продолжала: — Вчера вечером мне было так плохо. Моя дочь уехала в колледж, и ты попала в клинику, и дом был таким пустым. Все казалось бессмысленным. Поэтому я позвонила одной моей старой школьной подруге, и знаешь, что случилось?
В глазах Тэмми появился проблеск интереса.
— Что?
— Она связалась с другими нашими подругами, и пошла эта удивительная цепная реакция. Сегодня мне позвонили три из них — замечательные старые подруги, которых я не слышала давным-давно. Люди, в которых я никогда не сомневалась, беспокоились обо мне и хотели, чтобы я была счастлива. Так будет и с тобой. Вот увидишь. Когда я собиралась выйти из дома, чтобы ехать к тебе, я уже не надеялась, что телефон перестанет звонить.
— Правда?
— Правда. — Мэгги улыбнулась и получила в ответ слабую улыбку. — А теперь послушай, малышка... — Она осторожно села, чтобы не повредить ни одной из пластиковых трубок. — Мне сказали, что я могу побыть здесь лишь пять минут, и я думаю, мое время закончилось. Но я приду опять. А ты пока подумай о том, что тебе принести, когда ты перейдешь в свою палату. Какие-нибудь напитки, журналы... Что ты хочешь?
— Я уже сейчас знаю.
— Так скажи.
— Не могла бы ты принести мне шампунь «Нексус» и восстановитель для волос? Больше всего мне хочется вымыть голову.
— Конечно. И фен, и щипцы для завивки. Мы сделаем тебе такую красоту, как у Тины Тернер.
Тэмми почти засмеялась.
— Мне очень нравятся вот эти ямочки. — Она поцеловала Тэмми в лоб и прошептала: — Мне пора уходить. Держись!
Выйдя из клиники, Мэгги ощутила, что ее переполняет оптимизм: если двадцатилетняя девушка просит принести ей шампунь, значит, опасность миновала. По пути она остановилась у дамского салона и купила для Тэмми то, что та просила. Войдя в дом, она прошла на кухню и услышала, что телефон снова звонит.
Она пересекла комнату, подняла трубку и, немного запыхавшись, ответила:
— Алло?
— Мэгги? Это Эрик.
Сюрприз застал ее врасплох. Она прижала бумажный пакет с шампунем к животу и стояла, лишившись дара речи целых пять секунд, прежде чем осознала, что должна как-то ответить.
— Эрик? Ну, небеса, вот это сюрприз!
— Как ты?
— Я? Немного запыхалась, но теперь все нормально. Я только что пришла.
— Я разговаривал с Бруки, и она рассказала мне об истинной причине твоего звонка.
— Истинной причине? — Мэгги медленно поставила пакет на буфет. — О, ты про мою депрессию?
— Я не мог понять этого прошлой ночью. Хотя чувствовал, что ты звонишь не только для того, чтобы сказать «привет».
— Мне сегодня намного лучше.
— Бруки сказала, что кто-то из твоей группы пытался покончить с собой. Я просто очень испугался — я имею в виду... — Он глубоко и шумно вздохнул. — Боже, я не знаю, что я имею в виду.
Мэгги коснулась трубки свободной рукой.
— О, Эрик, ты имеешь в виду, что я тоже могла находиться на грани самоубийства? Вот почему ты звонишь?
— Ну... я не знаю, что думать. Я просто, черт, не мог сегодня целый день опомниться, спрашивая себя, почему ты позвонила? В конце концов, я спросил у Бруки, и, когда она рассказала мне о том, что у тебя депрессия и ты лечишься, мое сердце сжалось. Мэгги, когда мы были молоды, ты всегда смеялась.
— Я не собиралась покончить с собой, даже не думала об этом. Ей-богу, Эрик. Это была молодая женщина по имени Тэмми, я только что навещала ее в клинике. И она тоже больше не собирается делать этого, мне даже удалось вызвать у нее улыбку, почти смех.
— Это радует.
— Прости, что я была не до конца искренней с тобой прошлой ночью. Может быть, я должна была бы сказать тебе, что занимаюсь в группе. Но, когда ты взял трубку, я почувствовала, что не знаю, как это описать. Думаю, я просто смутилась. С Бруки было немного легче, а с тобой... Получалось, будто я навязываюсь: позвонила через столько лет и жалуюсь на свои трудности.
— Навязываешься? Что за глупость!
— Может быть. Как бы то ни было, спасибо за такие слова. Послушай, отгадай, кто еще сегодня звонил? Тэйни, и Фиш, и Лайза. Им позвонила Бруки. А теперь вот ты.
— Как они? Чем занимаются?
Мэгги рассказала ему о девочках, об их разговорах, и скованность, мешавшая ей прошлой ночью, исчезла. Они немного повспоминали. Посмеялись. Мэгги вдруг обнаружила, что стоит, согнувшись над шкафчиком, опираясь на него локтями и непринужденно болтает. Эрик рассказывал ей о своей семье, она ему — о Кейти. Когда наступило временное молчание, оно было спокойным. Эрик прервал его, говоря:
— Я много думал о тебе сегодня, когда плавал на лодке.
Она обвела пальцем голубой силуэт, нарисованный на кофейной банке, и сказала:
— Я тоже думала о тебе. — Произнести это на расстоянии оказалось легко и безопасно.
— Я смотрел на воду и видел тебя в голубом с золотом свитере, приветствующей «Гибралтарских викингов».
— Ужасный пучок начесанных волос и глаза, накрашенные, как у Клеопатры.
Он хмыкнул:
— Да, точно.
— Хочешь узнать, что я вижу, когда закрываю глаза и думаю о тебе?
— Боюсь услышать.
Мэгги повернулась и оперлась спиной на шкафчик.
— Я вижу, как ты в светло-голубом свитере танцуешь под музыку «Битлз» с сигаретой в зубах.
Он рассмеялся:
— Сигарета исчезла, но я до сих пор ношу голубую рубашку, только сейчас на кармане вышито «Капитан Эрик».
— КапитанЭрик?
— Клиентам нравится. Это создает иллюзию, что они отправляются в кругосветное плавание.
— Держу пари, что тебе она идет. Держу пари, что рыбаки тебя любят.
— Ну, я обычно могу заставить их посмеяться и сделать все, чтобы им захотелось опять прийти в следующем году.
— Тебе нравится то, чем ты занимаешься?
— Я это люблю.
Она устроилась у шкафчика поудобнее.
— Расскажи про то, как выглядел Дор. Было солнечно, ты ловил рыбу? Много парусников было на воде?
— Было великолепно. Помнишь, как ты вставала утром, а туман был настолько густым, что ты не могла разглядеть парк через гавань?
— Мммм... — ответила она мечтательно.
 —Сегодня был густой туман, потом взошло солнце над деревьями и небо окрасилось в пурпурные тона, но к тому времени, когда мы оказались на воде, небо стало таким же голубым, как поле цикория.
— О, цикорий! Цветет он сейчас?
— В полном цвету.
— Ммм, я вижу его, целое поле цикория. Выглядит так, будто обрушилось небо. Я любила это время года, когда жила дома. У нас здесь нет цикория, не то что в Дор. Продолжай. Ты поймал рыбу?
— Сегодня восемнадцать: пятнадцать лососей и три форели.
— Восемнадцать? Здорово, — прошептала она.
— Мы ходили под парусом.
— Ура! Там были паруса?
— Паруса... — поддразнил он, сохранив свою давнюю привычку добродушной насмешки по этому поводу: когда они родились, в Дор-Каунти на смену парусным лодкам пришли моторные: — Кто это спрашивает о парусах?