Горькая сладость

— Я.
— Да, я припоминаю, что ты всегда была тряпичницей.
— А ты всегда был вонючкой.
Мэгги улыбнулась, представив себе, как он тоже улыбается.
— Я так давно не была на воде.
— Раз ты живешь в Сиэтле, у тебя должна быть лодка.
— У нас есть. Парусная шлюпка. Но я не плавала на ней с тех пор, как умер Филлип. Я ведь не ловлю рыбу.
— Тебе нужно приехать домой и попросить меня, чтобы я взял тебя с твоим отцом на рыбалку. Мы поймаем тебе большую рыбу весом в двадцать четыре фунта, и ты получишь свою долю за один улов.
— Ммм, звучит заманчиво.
— Тогда приезжай.
— Не могу.
— Почему?
— Я учитель, а школа скоро начинает работать.
— О, верно. А что ты преподаешь?
— Домоводство — кулинария, кройка и шитье, семейная жизнь. Этакие разношерстные дела и проблемы. Мы иногда ходим с ребятами с факультета в детский сад, чтобы старшие дети помогали малышам развиваться.
— Представляю, какой при этом стоит шум!
Она пожала плечами.
— Иногда.
— А тебенравится то, чем ты занимаешься?
— Я легко устанавливаю контакт с детьми и, мне кажется, веду занятия интересно. Но... — Она замолчала.
— Но что?
— Не знаю. — Она опять повернулась и наклонилась над шкафчиком. — Я делаю одно и то же столько лет, что появляется некоторая инертность. А с тех пор как Филлип умер... — Она приложила руку ко лбу. — Господи, я так устала от этой фразы. С тех пор как Филлип умер.Я повторяю ее так часто, что невольно думаешь, не началось ли в этот день новое летоисчисление.
— Похоже, тебе нужны перемены.
— Может быть.
— Со мной такое произошло шесть лет назад. Этот поступок оказался самым полезным из всех, которые я когда-либо совершал.
— Что же ты сделал?
— Вернулся обратно в Дор из Чикаго, где жил с тех пор, как окончил колледж. Когда я уезжал отсюда после школы, то полагал, что это самое последнее место на земле, куда я вернусь, но, просидев за письменным столом столько лет, я почувствовал, что у меня начинается клаустрофобия. Отец умер, и Майк приставал ко мне, чтобы я вернулся и плавал вместе с ним. Возникла идея расширить дело, купив вторую лодку. Поэтому в конце концов я сказал «да» и ни разу не пожалел об этом.
— Ты производишь впечатление очень счастливого человека.
— Так и есть,
— В браке ты тоже счастлив?
— В браке тоже.
— Это замечательно, Эрик.
Наступило молчание. Видимо, они сказали все, что нужно было сказать. Мэгги выпрямилась и взглянула на часы.
— Слушай, лучше я отпущу тебя. Черт возьми, мы уже долго разговариваем.
— Да, я догадываюсь... — Было слышно, как он потянулся и крякнул. — Я до сих пор в доме Ма, а Нэнси, по всей вероятности, ждет меня к ужину.
— Эрик, огромное спасибо за звонок. Я была рада поговорить с тобой.
— Я тоже.
— И, пожалуйста, не беспокойся. Мне сейчас намного лучше.
— Приятно слышать. Пожалуйста, звони в любое время. Если меня не окажется дома, позвони сюда и поговори с Ма. Она любит тебя.
— Может, я и позвоню. И передай ей привет. Скажи, что никто в мире никогда не пек такой вкусный хлеб, как она. Помню, мы приходили к вам после школы и вмиг разделывались с половиной каравая.
Он засмеялся.
— Она до сих пор печет и до сих пор заявляет, что покупной хлеб меня убьет. Она задерет нос, но я тем не менее передам ей твои слова.
— Еще раз спасибо, Эрик.
— Не надо благодарить. Я получил удовольствие от нашего разговора. Понимаешь, что я хочу сказать.
— Да.
Они оба замолчали, впервые за полчаса беседы.
— Ну... пока, — сказал он.
— Пока.
Помедлив, Мэгги повесила трубку. Долгое время она стояла, глядя на телефонный аппарат. Лучи послеполуденного солнца косо падали на кухонный пол, с улицы доносился приглушенный стрекот газонокосилки. Из далекого прошлого пришел образ солнца, сияющего над другими лужайками, над верхушками других деревьев, отражающегося в другой воде — не Пьюджет-Саунда, а Зеленой бухты. Мэгги медленно отвернулась от телефона и побрела к двери, ведущей во внутренний дворик. Открыв ее, она замерла, вспоминая. Его. Их. Дор. Последний школьный год. Первую любовь.
Ах, ностальгия.
Но ведь он теперь счастливый женатый мужчина. И если бы она увидела его вновь, а он, вероятно, растолстел и начал лысеть, то была бы рада, что он женат не на ней.
Но как бы то ни было, а разговор с ним воскресил в ее памяти дом и то, как она стояла вечером в саду, широко раскрыв глаза, и видела не крышу, окруженную вечнозелеными растениями, а лишь высушенный солнцем ковер небесно-лазоревого цикория. Не было ничего столь же насыщенного синего цвета, как поле цветущего цикория, простирающееся под августовским солнцем. А под вечер оно становилось фиолетовым, иногда создавая иллюзию, будто сливаются небо и земля. «Кружево королевы Анны» было в полном цвету, буйно разрастаясь на роскошных загородных полях и по обочинам, украшая каменистую землю с «Черноглазой Сьюзан» и белым тысячелистником. Существует ли на земле место, где полевых цветов так же много, как в Дор?
Мэгги увидела красные амбары с покатыми крышами, зеленые ряды хлебов и столетние лачуги с окрашенными в белый цвет затычками щелей; разбитые изгороди и каменные стены, заросшие множеством оранжевых лилий. Белые паруса на голубой воде и нетронутые берега, которые протянулись на много миль. Она ощутила вкус домашнего хлеба и услышала грохот моторов на лодках, возвращающихся домой в сумерках; почувствовала аромат ухи, поднимающийся над поселками в субботние ночи, такие же, как эта, тянущийся с задних дворов ресторанов, где играли гитары и ветер трепал красные с белым клетчатые скатерти.
На расстоянии двух тысяч миль Мэгги вспомнила все это и ощутила прилив тоски по родине, на которой она не была многие годы.
Она подумала, что надо позвонить домой. Но могла ответить мать, а если кто и способен испортить хорошее настроение, так это она.
Мэгги отошла от двери и направилась в маленькую комнатку, где достала книгу под названием «Путешествия в Дор-Каунти». Почти полчаса она сидела в рабочем кресле Филлипа, перелистывая страницы с красочными иллюстрациями, пока глянцевые фотографии маяков, старых лачуг и пейзажей не побудили ее в конце концов поднять трубку. Набирая номер родителей, Мэгги надеялась, что ответит отец.
Но она услышала голос матери:
— Алло?
Скрывая свое разочарование, Мэгги сказала:
— Алло, мама.
— Маргарет?
— Да.
— Ну, пора бы тебе позвонить! Прошло уже больше двух недель, как мы говорили с тобой, и ты обещала, что дашь нам знать, когда приедет Кейти. Я все ждала и ждала, что ты позвонишь!
Не «Алло, дорогая, я рада тебя слышать»,а «Пора бы тебе позвонить!»вынуждало Мэгги начать беседу с извинений.
— Прости, мама, я знаю, что должна была позвонить, но была занята. И я боюсь, Кейти не сможет остановиться у вас. Ей не по пути, она едет с подругой, их машина загружена доверху, поэтому они решили, что лучше ехать прямо в общежитие.
Мэгги закрыла глаза, ожидая взрыва недовольства, который, она была уверена, должен за этим последовать. Верная себе, Вера успешно с этим справилась.
— Ну, я не буду говорить, что расстроена. После того как я всю неделю готовила и пекла. Я положила два яблочных пирога в морозилку и купила огромный кусок говядины на жаркое. Я не знаю, что делать с таким большим куском мяса, если его придется доедать только нам с твоим отцом. Кроме того, я вымыла твою бывшую комнату сверху донизу, починила постельное белье и занавески, и все это, черт возьми, приготовлено для глажки.
— Я знаю, мама.
— Я догадываюсь, что у современных молодых людей не находится времени для их бабушек и дедушек так же, как в ту пору, когда я сама была девочкой, — раздраженно заметила Вера.
Мэгги приложила руку ко лбу, чувствуя, что у нее начинает болеть голова.
— Она сказала, что приедет из Чикаго на пару недель, после того как все уладит в университете. Возможно, это будет в октябре.