Пятые приходят на помощь

Кузькин оживился, вытер бритую голову платком.
— Вот-вот,— довольно закивал он.— Значит, просигнализировала. Я, мол, ни при чем, что лес пропадает. Но я-то воробей стреляный...
Самодовольство Кузькина было неприятным. Копытов подумал, что он и сам иногда при приеме посетителей бывает не лучше этого толстяка.
— Действительно, воробей еще тот,— вздохнул старшина.— Значит, в суд?
— Дурную траву — с поля вон! Так, кажется, говорят? Вы же меня первый осудите, если с преступниками нянькаться стану.
Копытов вспомнил своего приятеля, дядю Васю, уже ушедшего на пенсию. Всю жизнь дядя Вася прослужил в милиции в звании старшины. Два раза в него стреляли, но дядя Вася, подлечившись, снова возвращался на свой пост.
Копытов недавно был у него в гостях. Тот выставил на стол солений и варений, а за рюмкой доброй наливки говорил:
— Ты, Гошенька, еще молодой, ищешь в милиции острых ощущений. Я ведь тоже прошел через это. Спору нет, всяко у нас бывает: и бандиты есть, и воришки, и хулиганишки. Воевать с ними приходится. А когда воюют, то обе стороны урон имеют. Нам надо только похитрее бандита быть, вовремя схватить его, обезопасить. Но не это главное, Гошенька, в нашей милицейской работе. Власть нам дана большая — злоупотреблять этой властью не надо. Хорошего человека опасайся обидеть, возвести на него напраслину. В плохом — хорошее увидь и этому плохому дай понять: не так уж он и плох. Сложное это дело — быть милиционером. Это психологическое дело, Егор...
Копытов понимал, что все, о чем говорил дядя Вася, на официальном языке называется двумя словами — профилактическая работа, и эти слова, казалось ему, больше подходили не для милиции, а, скажем, для медиков. Но вот сейчас, впервые встретившись со многими неясностями, когда он может и должен сыграть не последнюю скрипку не только в судьбе одного человека, но и, наверное, в жизни нескольких человек, сейчас старшина почувствовал правильность слов старого милиционера дядя Васи, свою особую ответственность.
— Откуда вам известно, что Анна Ивановна переправляла лес племяннику? Она что, призналась? — спросил старшина.
Заведующий лесным складом хихикнул:
— Шутник вы, товарищ старшина. Кто же в таких делах будет признаваться? Добровольцев в тюрьму не найдешь. Проверочка, небольшая ревизия показала, что это материально ответственное лицо кругом виновато.
Старшина встал, надел фуражку. С упреком сказал:
— Ловко у вас все получается. Тогда надо и сторожа привлекать к ответственности. Ведь он выпускает машины с лесом. А выпускать должен только по накладным. Не так ли, товарищ Кузькин? Ну, и вас, разумеется, тоже надо привлекать.
Кузькин уперся в столешницу руками и набычился:
— Вы шутите, старшина?
— Какие там шутки! Вы ведь тоже лицо материально ответственное.
Кузькин обиделся:
— Уж не хотите ли сказать, что я в пропаже леса замешан?
Старшина махнул рукой.
— Ничего я пока не хочу сказать. Пройдемте лучше со мной по территории,— пригласил он Кузькина.
Около забора остановились. Копытов сказал:
— Легонько толкните вон ту широкую доску.
Кузькин уперся в нее сапогом, доска стала отходить.
— Ну, и как? Могут через эту дыру пиломатериалы исчезать?
Кузькин вытирал платком бритую голову.
— Это доказать надо.
— Докажем,— уверенно пообещал старшина.— Докажем и укажем, что плохо следите за порядком. Бдительность проявляете не там, где надо.
— У меня — сигнал!—уверенно сказал Кузькин.— Письмецо этакое. А на сигнал трудящегося я обязан прореагировать.
Старшина цепко соединил в уме два письма — на шахту и на лесосклад. А что, если это один автор?
— Можно посмотреть этот «сигнал»? — спросил старшина.
Он сразу же узнал почерк. Письмо написано той же шариковой ручкой, тот же наклон букв.
Теперь в кармане старшины Копытова лежали две анонимки одного автора.
Звягинцев ошеломленно смотрел на апостолов, все еще не веря, что половина из них — пионеры его отряда. Но когда Самсонов начал надевать на себя костюм змия-искусителя, а Профессор уверенно покрикивать на артистов, Павлик понял, что в прошлый раз его здорово провели.
Ежик тоже толкался среди апостолов с кинокамерой.
Звягинцев подошел к нему и спросил:
— Слушай, Еж, а не ты во время первой репетиции крикнул про милицию?
Орлов покраснел и смущенно пожал плечами:
— Не помню...
Звягинцев уже подступался к кинооператору, чтобы отколотить его.
Но Орлова выручил окрик режиссера:
— Еж, не крутись и не мешай!
— Як киносъемкам готовлюсь, — обиделся тот.
Самсонов сообщил:
— Съемок не будет.
Апостолы заволновались. Змий-искуситель стал подниматься на дыбы. Профессор Кислых Щей жестом успокоил киноактеров и сказал:
— Без паники, товарищи артисты. На художественный фильм требуется километр пленки и очень много времени. Озвучить его можно только на киностудии. Поэтому взвесили и решили сценарий переделать на пьесу и поставить спектакль.
Апостолы сбились в кучу. Спектакль их, конечно, не очень-то устраивал, хотелось посмотреть себя в фильме. Но если нужно для дела, то ничего не попишешь.
— Спектакль так спектакль,— высказался за всех святой Марк.— Только не тяните резину. Репетицию начинайте.
Профессор согласно закивал:
— За этим делом не станет. Вот-вот Ромка должен появиться — коз пригонит. А без коз мы как без рук.
В ворота постучали. Вениамин Витамин залез на забор и крикнул:
— Эй, черти-ангелы, прячьтесь, козы пришли!
Апостолы залезли на крыльцо. Змий-искуситель прижался к забору.
Козы не хотели идти во двор, и Ромка попеременке тащил их в ограду за рога. Вдруг одна из коз увидела змия-искусителя и испуганно заблеяла. Самсонов не разобрался в чем дело, бешено замотал тряпичными хвостами и завертел крокодильей мордой, наступая на козу. Глупая коза очумела от страха и, заметив на крыльце людей, прыгнула к ним, ища спасения. Апостол Иуда ойкнул и, схватившись за живот, повалился на святого Луку, тот толкнул пророка Петра. Петр полетел с крыльца и угодил в жестяное корыто. Корыто загрохотало, бродившие по двору куры закудахтали и, неумело махая крыльями, взлетели на забор.
Из избы выскочил Васька Фонариков с кочергой и в короне. Он глянул на валявшихся апостолов и испуганную козу, схватил козу за рога, крикнул:
— Так их, Дунька, этих святых угодников!
— А сам-то на себя посмотри,— обидчиво сказал святой Петр из корыта.— Подумаешь, бог...
Самсонов поднял с земли вилы-двурожки и погрозил ими козе:
— Только сунься!
Из избы кричали:
— Иисус Христос, на грим! Не задерживай очередь! После тебя еще четыре апостола...
Звягинцев робко спросил:
— Лысину чем будете клеить? Опять медицинским?
Кто-то из апостолов его успокоил:
— Не трусь. Сегодня оконная замазка идет в дело.
Когда Звягинцев появился на крыльце, режиссер обратился к нему:
— Итак, Христос, ты окончил проповедничество в провинциях и торжественно въезжаешь в Иерусалим...
— А как торжественно? — робко спросил Звягинцев.
— Ха,— усмехнулся Профессор.— Спроси святого Матфея. Он об этом пишет.
Апостол Матфей смущенно пожал плечами.
— А что я писал?
Профессор вздохнул:
— Не знаешь? Ты, Иоанн, пишешь, что Иисус въехал в Иерусалим за пять дней до пасхи, а ты, Матфей, утверждаешь, что за четыре дня. По Иоанну, Христос въехал туда на осле, а ты, Матфей, умудрился усадить Иисуса сразу на двух ослов. Мы здесь посоветовались с богом-отцом, вернее с Васькой, и решили, что Христос будет въезжать по Матфею...
— На двух ослах? — испуганно спросил Звягинцев.
Профессор Кислых Щей развел руками: ничего, мол, не попишешь, по библии все делаем. Васька Фонариков оторвался от коз и разъяснил апостолам:
— Мы сначала одним ослом хотели Ежа сделать, но он, пожалуй, слабоват. Решили поближе к жизни: ослов заменить козами.