Пятые приходят на помощь

Козы были связаны между собой за рога и хвосты. Вениамина Витамина с приятелями из звездочки режиссер поставил в сторонку и сказал:
— Будете изображать ликующую толпу.
Славка осмотрел толпу и сказал:
— Жидковато...
И велел Ежику и не загримированным еще апостолам стать к октябрятам.
Иисус переступал с ноги на ногу около связанных коз и хмуро смотрел на апостола Матфея. Тот буркнул:
— Ну вас к черту! Будто я сочинил эту глупость насчет двух ослов...
Профессор бодрился:
— Не горюйте. И думайте, как можно одному на двух ослах сидеть. Все-таки святой писал, ученик Иисуса.
— Положить Христа поперек и привязать к козам,— съехидничал Иуда. Режиссер обрадовался:
•— Хорошо. Попробуем... Ложись, божий сын.
Звягинцев попятился:
— Да ну вас,— пробормотал он.— Что я, дурак, что ли?
— Ага! Вот так все вы,— упрекнул Профессор Кислых Щей.— По-твоему, Иисус дураком был, да? Значит, Иисус может ехать один на двух, а ты брезгуешь?
Звягинцев обреченно сказал:
— Все равно от вас не отвяжешься. Кладите...
Иисуса понесли к козам. Из избы выскочила бабка и замахнулась на апостолов веником:
— Ироды! Загубить скотину захотели!
Апостолы поставили своего учителя на ноги и не знали, что делать дальше. Бабка напустилась на Ваську:
— Я не посмотрю, что ты бог. Так отлупцую, что запоешь матушку-репку. Знаю, не милы тебе козы и ты их со свету сжить хочешь...
Когда бабка успокоилась и ушла в избу, Профессор сказал:
— Придется, Еж, тебе поднатужиться и вести Христа в Иерусалим по Иоанну.
— Это одному, значит, да? — уточнил Орлов. И затряс головой. — Не увезти мне его, что я осел, да? Он же тяжеленный, этот Паша.
Профессор Кислых Щей с упреком сказал:
— Не Паша, а Иисус Христос,— и посмотрел на апостолов. Потом решительно крикнул: — Павлова, готовь костюмы для двух ослов. Раз такое дело, то вторым ослом буду я сам.
И Профессор встал на четвереньки.
— Иди ко мне, Еж,— пригласил режиссер и, спрятав очки в футляр, повешенный на шее, скомандовал: —Тащите же Иисуса. Поперек нас его укладывайте, да поровнее.
Паша Наоборот покорно отдался в руки апостолам.
Глава девятнадцатая
 «ЧУДНЫЕ ДЕЛА ТВОИ, ГОСПОДИ...» 
 
После того как Алексей выгнал пресвитера из своего дома, Руденко чаще обычного стал приходить к Феклинье в гости.
— Не могла ты, сестра, сына удержать в истинной вере,— говорил он.— Накажет нас, грешных, господь за грехи великие.
Упрек пресвитера набожная Феклинья глубоко переживала. Она как-то сразу постарела, на почерневшем лице обозначились морщины.
Однажды Аленка слышала, как пресвитер сказал тетке Феклинье:
— Говорят, богоотступник наш в газету пишет. И тебя, сестра, опозорит, и всем братьям и сестрам неприятности доставит...
— Что я могу сделать? — вздохнула Феклинья.
— Так-то оно так,— согласился Руденко.— Но все в божьей воле...
Он что-то шепнул Феклинье. Та кивнула.
На другой день тетка сказала:
— Сходила бы, Аленушка, к Алексею. Что он там строчит в газету? Ты принеси бумагу-то, посмотреть надобно.
— Не даст он, тетя,— замотала головой Аленка.
Феклинья натянуто улыбнулась.
— Не даст. А ты тайком возьми.
— Грешно ведь. Боженька накажет,— испугалась девочка.
Феклинья замахала руками:
— Что говоришь-то, дочка... Глупости болтаешь. Брат Фома велит. А он не угодное богу делать не станет.
С тяжелым сердцем шла Аленка в дом Алексея. Поручение тетки Феклиньи пугало ее. Тетка сама же говорила, что Библия учит: «Не укради!». А теперь будто забыла, о чем пишется в божественной книге.
Вчера Ромка пришел к ним домой и показал книгу:
— Это Библия. Ты ей веришь? — спросил он.
Аленка кивнула. Еще бы — не верить Библии!..
И тогда вожатый звездочки раскрыл книгу и велел ей прочитать несколько строчек. И Аленка прочитала слова Христа, от которых ей стало страшно: «Я пришел разделить человека с отцом его и дочь с матерью... И враги человека — домашние его».
Девочка даже не поверила, что так жестоко может говорить Иисус. Значит, он хочет разделить Аленку с мамой?
— Неправда! Неправда!—сквозь слезы крикнула девочка.— Ты все это выдумал.
Ромка горько сказал:
— Ничего я не выдумывал. Если хочешь, то об этом и в другом месте есть. Мне Алексей показывал. Вот, смотри.
Аленка стала читать. Там говорилось, что попасть в рай может только тот человек, кто безоговорочно пойдет за Христом, отвернувшись от своих близких и возненавидев их. Строчки об этом так и стояли перед глазами: «Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником...»
Аленка любила маму свою. Она и Алешу любит. Значит, она что-то делает не так, как велит Библия. Вот тетя Феклинья, та и сына своего не любит, и сестру свою — Аленкину мать — не любит. А Аленку тетя Феклинья любит, потому что Аленка — сестра по духу, и тетя готовит ее в баптистки...
Неужели мне надо ненавидеть маму, думала девочка, и жизнь тоже нельзя любить. А жить очень интересно. Неужели
и вправду бог такой дурной, каким его показывали мальчики в спектакле во дворе Фонариковых?
Аленка даже вздрогнула от такой мысли и сказала:
— Свят, свят!
Грешно так думать о всевышнем. Очень жалко, что он такой жестокий. Но, может быть, так надо?
Лучше не думать, решила девочка, поднимаясь на крыльцо дома Черновых.
Алексей сидел за столом и что-то писал. Он отложил тетрадку в сторону и сказал:
— Писателем заделался, сестренка. Так сказать, исповедуюсь.
Девочка держала себя необычно. И без того незаметная, Аленка села у порога на стул и молчала. Алексей почувствовал неладное, подошел к девочке и начал ее тормошить.
— Коза-стрекоза, говори, что случилось? Двойку получила?
Девочка замотала головой. Она готова была разрыдаться.
— Отстань ты от нее,— сказала жена Алексея.
Алексей вышел на улицу и застучал топором.
Вот она, эта тетрадка, лежит себе преспокойненько на стопке книг. Протяни руку — и она твоя. Только протянуть руку — это, значит, украсть...
«Бог простит»,— говорила тетка Феклинья. Чудной и жестокий он, этот бог.
Аленка дрожащими руками взяла тетрадку и свернула в трубочку, спрятав за спиной.
— Я пойду,— тихо сказала она, пятясь к выходу.
Во дворе ее окликнул Алексей. Девочка прислонилась к стенке и испуганно моргала: вдруг брат подойдет и увидит украденную тетрадь? Алексей воткнул топор в чурку и сказал:
— В отпуск иду, Аленка. Надумал на рыбалку сплавать. Могу взять тебя, Ромку, Вену... Поплывешь?
— Поплыву,— прошептала девочка. Она убито вышла в переулок. Ей было стыдно.
Аленка прошла мимо дома тетки Феклиньи и как-то незаметно для себя оказалась на берегу реки.
Синие волны разбивались о галечный берег. Аленка села под куст тальника и стала смотреть на волны...
Потом взяла тетрадь и открыла первую страницу.
Многое из того, о чем писал Алексей в тетрадке, Аленка слышала и от него самого, и от мамы.
Это было давным-давно, когда Аленки на свете не было, а Алеша только начал ходить в школу. Тетка Феклинья в то время еще не была набожной, но к богу и к священному писанию от-
носилась с суеверным страхом. Она держала в доме икону. И не потому, что молилась на нее, а так, на всякий случай.
Зимой с Алешиным отцом случилось несчастье. Он уехал на лесозаготовки веселым, здоровым. Обратно домой его привезли мертвым. Рассказывали, что он умер от аппендицита, потому что в тайге не было врача, а ехать в ближайшую больницу отец отказался — надеялся, что отваляется на нарах. Но отваляться не удалось, и у Алеши не стало отца.
И еще не успели похоронить его, как по деревне поползли слухи: Анисима наказал бог. Вспомнили, как он, будучи холостым парнем, вырезал в тыкве рот с большими зубами, глаза-щелочки и внутрь тыквы вставил свечу. Ночью он эту тыкву поставил на кладбище и повел туда ничего не подозревавших ребят. Некоторые из них, увидев светящуюся голову, струсили и убежали. Правда, Алешиного отца в тот вечер избили за озорство, и он больше не выкидывал подобных шуток. Но мнение о нем как о богохульнике сохранилось.