Золотая сеть

Самоуверенный Геран подошел к Катке, с интересом посмотрел на нее и тоже начал расхваливать ее рисунки, сыпать по-шведски комплименты.
— Друзья! — вошла вожатая. — Через час приедут болгары, арабы и советские ребята. Может быть, после обеда выглянет солнышко. В таком случае мы пойдем осматривать плотину.
— Знаешь что? — сказал Милан Гонзе. — Нам бы стоило разведать, нет ли тут каких-нибудь зонтов.
— Зонты тут действительно пригодились бы, поддакнул Гонза и посмотрел на затянутое дождевыми тучами небо. — Эти бедняжки промокнут до костей. А арабы? Ведь они из пустыни! Они просто испугаются такого количества воды.
— Да, но найдем ли мы столько зонтов, чтобы под ними спрятались два автобуса ребят? — усомнился Милан.
В «Зеленой долине» Гонза и Милан нашли только два огромных зонта от солнца. Они отправились к Глазу — так они прозвали чешского пионервожатого, носившего большие очки в темной оправе, — и рассказали ему о своем плане. У Глаза даже очки подскочили от удивления. Но потом он принес из канцелярии ключ от склада и выдал Гонзе и Милану по десяти палаток-пирамид.
Друзья пошли в мастерскую и веревками от палаток стали шнуровать брезентовые полотнища так, чтобы при этом образовалась одна огромная брезентовая простыня.
Необычная работа привлекла внимание остальных ребят. Вило и Петр стали усиленно предлагать свою помощь. Но так как Милан отказался от помощи, ребята понемногу стали исчезать из мастерской в поисках других развлечений.
— Нечего тебе было отгонять Вило, — сказал Милану Гонза. — Он бы мог шнуровать с другого конца. Вот Петр пусть катится!
— А я как раз его не оставлю, — проворчал Милан.
— Почему же? — удивился Гонза. — И что ты имеешь против Вило?
— Так. Воображает. Он думает, что если у него компас на браслете, то он уже неизвестно кто. И мы до неба подскочим от радости, когда ему вздумается с нами разговаривать. — Милан, насупившись, посмотрел из-под густых бровей и бросил в адрес Петра Маковника: — Подлиза жирная!
«Жирная подлиза» еще раз попытался убедить ребят допустить Вило к работе.
— Я сказал — нет! Значит нет! — отрезал Милан. — А ты хорошо сделаешь, если с этим своим немцем не будешь везде соваться, — сказал он Петру.
Но Петр не сдался:
— А ты знаешь, что нам говорил вожатый? Заботиться о гостях, чтобы они себя тут хорошо чувствовали! Вот!
Петр повернулся и удалился с чувством собственного достоинства.
— Факт, — сказал Гонза. — Он прав!
— А мне плевать! — упрямо мотнул головой Милан. Очень-то мне нужно, чтобы именно немцы тут себя хорошо чувствовали!
Гонза молчал, и Милана это сердило. По его мнению, друг всегда должен стоять за друга, даже если тот случайно и не прав. В данном случае Милан не был вполне уверен в своей правоте. Потому что гость есть гость. Но если гость воображала немец? Как тут быть? А Гонза как будто не учил истории! Не читал в книгах, что творили во время войны немцы?
— Ты можешь молчать сколько тебе захочется! — сказал Милан резко. — Но если бы у тебя убили бабушку и дедушку, так и ты бы говорил так же.
— Это правда? — испугался Гонза.
— Правда! В войну немцы убили мамкиных родителей и ее шестнадцатилетнего брата. И Кляк сожгли, где родилась мама. И почти всех людей поубивали. Мама случайно осталась жива.
Милан рассказывал, хотя чувствовал, что это давнее событие не стоит сейчас вспоминать. Потому что правда заключалась в том, что Вильгельм, или Вило, был несимпатичен Милану. Вило снисходительно смотрел на младших, слишком часто посматривал на свой ручной компас и никому не давал его в руки. А трагическая история с дедушкой и бабушкой была просто предлогом, когда он захотел объяснить другу свое поведение. Милан сам был удивлен, что его рассказ так подействовал на Гонзу.
Но чем больше они говорили, тем сильнее укреплялась в Милане убежденность, что он правильно вел себя в отношении Вило и что он, в сущности, сердился на него не за его компас и его снисходительность старшего, но за что-то гораздо более серьезное. И все же Милан великодушно сказал:
— Конечно, эти, наверное, уже и забыли, что совершили их отцы!
— Но мы не забыли! — выкрикнул Гонза.
— Но ведь они как будто из ГДР?
— Да, — подтвердил Гонза. — Но только поэтому их еще нельзя считать голубями мира.
Милан в эту минуту очень любил Гонзу. Он кивнул головой в сторону Ингрид;
— Ну, а эта? Она — голубка?
— Все девчонки голубки! Да и вон тот! Как его там зовут?.. Вальтер Киль, кажется? Этот тоже голубь!
Во время разговора мальчики так старательно работали, что пришнуровали к полотнищу последний кусок брезента.
— Знаешь что? — сказал Гонза. — Я о Вило все узнаю.
— А зачем? — махнул Милан рукой.
— Да просто чтобы знать.
Гонза и Милан сложили готовое полотнище и подошли к окну посмотреть, идет ли дождь.
Дождь еще лил. Пришел Глаз с десятью мальчиками. Он приказал им взять полотнище и пойти встречать автобусы.
Остальные стали смотреть из окон.
И вот, наконец, из-за дождевого занавеса вышел огромный мешок. Он передвигался на нормальных человеческих ногах. Перед зданием мешок остановился и послал в приоткрытые окна, переполненные любопытными, три громовых «Ура!». Ребята оторвались от окон и с разбегу стали нырять под мокрое полотнище.
Катка схватила первую попавшуюся руку и сказала:
— Я Катка.
Ей ответили:
— А я Саша!
Перед входом в дом ребята отжали палатку. Катка смутилась: оказалось, что на Саше брюки и что это никакая не Саша, а мальчик Саша Козинцев.
— Ну что? — закричал он весело, когда заметил, что Катка застеснялась. — Разве я тебе не нравлюсь?
А ты мне, честное слово, нравишься! — и доверчиво обнял Катку.
Саша был меньше Каты на головую Он весело моргал черными ресницами, под вздернутым носиком показал два ряда белых зубов и стал в такую позу, будто все телевизионные камеры мира собирались, показывать его.
Катка не испортила шутки, хотя ей было совсем не безразлично, что над нею смеются. Она тоже встала в «телевизионную позу», с высоты своего роста посмотрела на Сашу, схватила его за руку и по-дружески, но достаточно громко сказала:
— Не задирай нос! Дождь нальется!
Гости направились в дом. Первым вошел Саша. С любопытством осматриваясь, он то и дело оглядывался назад и делился с каким-то Яшкой всеми своими впечатлениями. Девочка с длинными черными косами, в маленькой пестро вышитой тюбетейке, видимо, сердилась на Сашу за его несдержанность. Она рассерженно подталкивала его.
Вышитые тюбетейки были на головах у нескольких советских девочек и мальчиков. Их узкие черные глаза говорили любопытным взглядам: «Мы не все из Москвы! Я из Киргизии!», «Я из Узбекистана!», «Я из Бухары! А вы знаете, где эта Бухара?»
За советскими ребятами шла небольшая группа коричневых ребят в серых костюмах. Среди встречающих прокатился восторженный шепот. Арабы!
Из пустыни они или с приморья?! Тюрбанов на них нет. Видимо, им холодно. И, наверно, не нравится этот дождь.
Во главе многочисленной болгарской группы вышагивала необыкновенно красивая девочка. Густые черные волосы обрамляли ее загорелое лицо, и неожиданно голубые глаза спокойно смотрели по сторонам. В руках она держала небольшую бумажную коробочку с четырьмя отверстиями. В ней копошился какой-то зверек. Гонза Мудрых нес чемодан девочки и то по-русски, то по-чешски расспрашивал красавицу, откуда она и как ее зовут. Девочка улыбалась и терпеливо повторяла: «Румяна Станева, Варна».
— Это в Болгарии, да?.. Черное море, да? спрашивал Гонза.
— Да, — сказала Румяна и очень удивилась, что мальчик спрашивает ее то же самое в третий раз. Если бы она лучше знала Гонзу, она бы поняла, что он хочет показать товарищам, что хорошо знаком с этой красивой девочкой.
Группу замыкал маленький беловолосый мальчик. Он резко отличался от черных высоких болгар, то и дело пытался протолкнуться вперед, вытягивался и звал Сашу.