Золотая сеть

— Не бойся, Яшка! Саша не потеряется. Он идет впереди, — сказала Катка и подумала: «Яшка и Сашка похожи друг на друга, словно братья родные!»
…После обеда продолжал лить дождь. В «Зеленой долине», правда, немного прояснилось, и разорванные тучки показывали, что в них уже нет больше силы.
В домиках левого крыла было шумно. Там размещались девочки. То одна, то другая девочка выбегала под дождь — срывала несколько цветочков и быстро возвращалась назад.
На правом крыле разместились мальчики. Уже был дан свисток к послеобеденному сну, уже иностранные и местные вожатые готовились к встрече с «генералом», который ждал их на лестнице главного здания, а шум в крайнем домике все еще не утихал.
Глаз с минуту прислушивался, потом взбежал по лестницам и распахнул двери третьей комнаты.
Ребята прыгали с двухэтажных постелей. Заметив вожатого, они так растерялись, что почти остались висеть в воздухе. Потом вскарабкались наверх и в тишине стали укладываться.
Вожатый ушел. Гонза посмотрел на постель Милана. Тот, свернувшись клубочком, спал.
«Жаль, что Милан спит», — подумал Гонза,
Гонза подвинулся к краешку постели и посмотрел вниз.
— Петр! — позвал он шепотом. — Иди наверх!
Петр вскарабкался к Гонзе.
— Что случилось?
— Послушай, что за парень Вило?
— Как что за парень?: Ну, немец. И, знаешь, он просто мировой.
— А мне что-то он не нравится! А как вы договариваетесь? Ведь ты не умеешь по-немецки.
— Не совсем не умею. Я учу немецкий уже два года. А он умеет по-чешски примерно так, как я по-немецки.
— Он умеет по-чешски? — удивился Гонза. — Откуда этот немец научился по-чешски? В школе ведь у них наверняка нет чешского!
— Это я уж не знаю. Может быть, его дома научили? Я могу спросить его. А что у тебя вышло с Вило?
— Ничего! — отрезал Гонза. — И давай катись. А если будешь брать от немцев жратву, я тебе разобью морду.
— Я от немцев ничего не беру! Я получу сколько нужно от самого повара, если уж хочешь знать ты, ты… девчатник сумасшедший!
В комнате раздался грохот.
Ребята проснулись и удивленно смотрели на Петра, лежащего на полу.
Как раз в этот момент раздался свисток, означающий конец послеобеденного сна.
Облака как будто только и ждали этого свистка. Они вдруг расступились, и ясное солнышко залило «Зеленую долину» теплыми лучами.
  
5
 
Гонза Мудрых ужасно спешил. Он то и дело вынимал из кармана маленькое зеркальце и осматривал свою прическу. Смоченные волосы, еще минуту назад прилизанные, очень быстро высыхали при ходьбе. «Пока я дойду, опять буду весь в кудряшках, как баран», — испугался Гонза. Он подошел к душу, намочил руку и прижал волосы к голове. Забрызганные башмаки он вытер о брюки, один за другим, и вышел из душевой.
До Гонзы донеслись звуки горнов. Он ускорил шаг.
В лагере начинался вечер самодеятельности.
На небольшом возвышении полукругом сидели арабы. По залу разносился тоненький звук дудочки. Шарики, висевшие под потолком, раскачивались в такт музыке. Вперед-назад, вперед-назад. Араб Селим, наклонив голову, старательно дул в дудочку, выводя мелодию. Но вот мелодию подхватил Юзуф, за ним Али. И все арабы начали медленно кивать головами в белых тюрбанах. Из-под белых бурнусов торчали их ноги, сложенные крест-накрест.
И вдруг прямо посреди песни Селим неожиданно отбросил дудочку и что-то резко прокричал по-арабски.
Вскочил Али, вскочил Юзуф, за ними остальные арабы. Из потайных карманов своих бурнусов они выхватили маленькие сабельки и оседлали воображаемых коней. Селим выхватил из-за кулис маленький барабан и забарабанил по нему руками. Ребята «поскакали», запев боевую песню. В диком темпе они сражались с какими-то недругами, как бы изгоняя их прочь. Но вот арабы засунули сабли назад в потайные карманы, подняли на плечи Селима и ушли со сцены.
Из-за кулис вышел хор советских пионеров. Вперед выступил Геня Балыкин, он поклонился публике, повернулся к ней спиной, поднял руку и начал дирижировать. На макушке у него петушком ерошились непослушные волосы.
Катка сидела в предпоследнем ряду. Она закрыла глаза и представила себе сибирскую белую ночь, полярное сияние, неясно мигающее над тайгою.
«Откуда ты, Геня? Ага, из Омска», — Катка вздохнула. Ему-то хорошо, он, когда захочет, может увидеть настоящее полярное сияние, а она вынуждена его себе только представлять.
Песня окончилась. Хор ушел.
— «Сбор хлопка», — объявил конферансье. — Танцуют Халима Ибрагимова из Бухары и Келсин Мамитканова из Фрунзе.
— Та самая! Видишь? С длинными косами, — прошептала Катке Илонка.
Правда, длинные косы были и у Келсин, но она была на полголовы меньше Халимы и не так красива.
Обе девочки так мило протанцевали свой «хлопок», что аплодисментам не было конца. Еще не смолкли аплодисменты, как из-за кулис на руках выбежали Яшка и Сашка.
— Почему это вы ходите босиком? — закричал Саша, поглядывая на руки Яшки. — Вам что, хочется простудиться?
— Ну, а вы?
— Я в ботинках! — сказал Саша и сунул Яшке под нос руку в башмаке.
— А не кажется ли вам, что мы ходим наоборот?
— Как наоборот?
— Ну, просто наоборот! То, что вверху должно быть, внизу?
— А вот и не-е-е-е-т, — протянул Саша. — Я хожу правильно. На полу стоят ботинки.
— Правда, ботинки у вас на полу. Но где у вас голова?
— Вот она — внизу.
— Но ведь голова должна быть наверху! Так или нет?
— Я не знаю, — сказал Саша, сделал сальто и встал на босые ноги. — Вы так себе представляете?
— Так! — засмеялся Яшка. — Теперь все в порядке. Головы у нас наверху и… так удобнее смотреть…
Под веселый смех зрителей Яшка и Сашка еще долго выясняли, где должна находиться голова и как удобнее ходить. Наконец Яшка горячо поблагодарил Сашу за хороший совет, оба на руках обошли сцену и под аплодисменты зрителей отмаршировали за кулисы.
На эстраду выбежал маленький швед Беник Флодин с саксофоном. За ним важно вышел с большим аккордеоном Жираф. Беник с Жирафом играли так, что в зале подскакивали стулья. И все кончилось бы хорошо, если бы Беник не увидел сидевших в первом ряду Сашку и Яшку. Губы у Беника растянулись в улыбке. Саксофоном он уже не владел. Из последних сил он выдул невпопад два-три аккорда, опустил инструмент, схватился за живот и убежал под смех зрителей со сцены.
Шведский танец исполняла делегация. Она еле уместилась на сцене. Шведы встали в пары, уперев руки в бока. Танец был медленный и серьезный.
После танца исполнители его сбились в кучку, и Жираф тихо и медленно начал перебирать клавиши аккордеона. Шведы запели в два голоса медленную песню, каждый куплет которой кончался припевом: «Ге-ей, хола, ге-ей!»
Немцы начали свою программу неожиданно — русской народной песней «Калинка». Гонза удивился и почему-то посмотрел на Петра Маковника. Тот напряженно, с нескрываемой симпатией следил за выступлением немцев.
— Начисто испортят эту «Калинку», — вполголоса проворчал Гонза. — А уж это их «р»! — и вышел из зала в коридор.
Гонза совсем не сообразил, что во всей «Калинке» нет ни одного «р».
Когда Гонза снова вернулся в зал, на эстраде подходил к концу танец, который тоже исполняли немцы. Мальчики, 'вооруженные молотками, клещами и винтами, делали последние па, затем поклонились и под аплодисменты удалились за кулисы.
Петр Маковник хлопал в ладоши как сумасшедший. Гонза отвел от него взгляд и, к своему удивлению, обнаружил, что аплодирует и… Милан.
— Ах, так! — проворчал он и увидел, что к Милану от сцены пробирается затянутый ленточкой хвостик волос рыженькой Ингрид.
Рядом с Миланом сидела шведка Бритта Ганссон. Иногда она оглядывалась. Гонза проследил за направлением ее взгляда и увидел Ивонну Валль. Ивонна была раскрашена, как пасхальное яичко. На ней: был белый свитер с большим вырезом, а в ее взбитых волосах сверкали какие-то яркие гребеночки. При каждом движении ее голова сигнализировала разным светом. У Гонзы мелькнула смешная идея: а ведь Ивонна могла бы стоять на перекрестке и регулировать движение. Повернула бы голову — зеленый: свободно; повернула в другую — красный: стой!