Сбежавшее лето

   —  Ну и  запах! — ухмыльнулся Саймон,  когда ей  со второй попытки удалось усесться  на стене  между  ними.— Жаль,  что нашатырный  спирт остался дома,— продолжал он, махая на себя руками и притворяясь, будто падает в обморок.
   —  Очень   остроумно! — огрызнулась   Мэри,   но   Кришна   рассмеялся. Он  издавал  такие  высокие  и  пронзительные  звуки,   что,  только увидев, как он трясется, раскачиваясь взад и вперед, и тихо попискивает, как пте­нец, они поняли, что он смеется.
   Где-то стукнуло окно.
   —  Тсс... Слезаем,— скомандовал Саймон.
   Он спрыгнул во двор по ту сторону стены, протянул руки, чтобы по­мочь Кришне, и Мэри услышала, как он ухнул под весом Кришны. По­том она спрыгнула сама, почувствовав, как сотряслась у нее каждая кос­точка.
   Там тоже стояли мусорные баки.
   —  У твоего дяди, наверное, много мусора,— заметила Мэри.
   —  Он    на    этом    зарабатывает,— усмехнулся    Саймон.— Осторожней, здесь ступеньки.
   Они очутились на темной площадке, куда выходили дверь и забитое досками окно. Саймон схватился за доски и тихонько их потряс.
   —  Кем   ты   себя   считаешь?—спросила   Мэри.— Тарзаном,   что   ли?
   —  Ты угадала,— ответил Саймон.
   Он чуть слышно крякнул, и в руках у него оказались две доски. С ус­мешкой посмотрев на Мэри, он полез в проем, чтобы открыть окно. За ним влез Кришна, потом Мэри. Внутри было темно и пахло мы­шами.
   —  Где вы?—спросила Мэри и, вытянув руки, двинулась вперед. Она коснулась сначала пиджака Кришны,  который уже высох,  но от соленой воды покоробился, потом руки Саймона.
   —  Тебя-то   уж   мы    не   потеряем,— засмеялся    Саймон.— Стоит   потя­нуть носом...
   — Хватит! — крикнула Мэри.— Что тут смешного? Сто раз повто­ряешь одно и то же.
   Наступило короткое молчание.
   — Извини. Дурная привычка,— вздохнул Саймон.
   И она поняла, что он обиделся. «Он, наверное, застенчивый,— вдруг пришло ей в голову.— Люди, которые много шутят, часто бывают от при­роды застенчивыми».
   —  А свет нельзя зажечь?—спросила она.
   — Электричество отключено. Но я принес с собой фонарик.
   Появился тонкий, как карандаш, луч света. Стали видны глаза Сай­мона. Потом он обвел лучом комнату, и Мэри ахнула: кроме того места, где они стояли, вся комната была битком набита статуями: обнаженные женщины, каменные львы, а в одном углу гигантская деревянная фигура женщины в ярко раскрашенных покрывалах. Женщина наклонилась впе­ред, сложив на груди руки и подняв голову, а глаза ее смотрели куда-то вдаль.
   —  Это со старого парусника,— объяснил Саймон.
   Может, так играл луч карманного фонарика, а может, сама фигура бы­ла искусно вырезана, но только Мэри показалось, будто ветер играет зо­лотыми волосами женщины.
   —  Мне здесь не нравится,— заявил Кришна. Его холодная рука косну­лась руки Мэри.— Не хочу я здесь оставаться.
   —  Никто тебя и не заставляет,— ответил Саймон.— По крайней мере, в этой комнате.
   И темным коридором — там еще сильнее пахло мышами — он провел их в другое подвальное помещение, где в полном беспорядке стояли столы, стулья, комоды, старые плиты и, наконец, жестяные ванны, набитые укра­шениями из фарфора.
   Мэри посмотрела туда, куда указывал луч фонарика, и увидела пятнис­тых собачек, кружки и чайники. Все вещи были старые, большинство побито.
   —  Это старинные вещи? —с трепетом в голосе спросила она.
   —  Нет, это все хлам,— покачал головой Саймон.— Вот наверху дейст­вительно есть кое-что. Дядя Хорейс считает, что, приезжая отдыхать, лю­ди готовы купить все что угодно, особенно в дождливые дни.
   —  У моего отца тоже есть лавка,— сказал Кришна.— Но не такая. Он торгует только новыми вещами.
   Много позже Мэри поняла, как, должно быть, странно и страшно ему было, прилетев из Африки в Англию, очутиться в темной, запертой лавке, полной старых статуй и битого фарфора. Но в ту минуту она думала толь­ко о том, как неприлично намекать на то, что он считает лавку дяди Сай­мона заведением, которое торгует старьем.
   —  А мне здесь нравится. Гораздо интересней, чем в обычной лавке,— сказала она, подумав в то же время о том, кому придет в голову купить чайник без ручки или дырявую кастрюлю.
   —  В Англии, наверное, все очень бедные, если покупают такие старые вещи,— решил Кришна.  Он опять всхлипнул.— Но мой дядя не бедный. Я хочу в Лондон, к дяде.
   — Только    не    сегодня,— сказал    Саймон.— Сегодня    тебе    придется спать здесь.— Он взял Кришну за руку.— Вон там...
   За огромным гардеробом, занимавшим добрую половину комнаты, приткнулась обитая выгоревшей красной тканью старинная кушетка.
   —  На  ней тебе будет удобно,— подпрыгивая на кушетке,  сказал Сай­мон.
   Пружины под ним запели,  и поднялось облако пыли.
   —  Хочу    спать    на    кровати,— возразил    неблагодарный,    по    мнению Мэри,  Кришна.
   —  На  всякое  хотение   есть  терпение!—ответила  ему   Мэри   послови­цей,   которую  ей  то  и  дело  твердили.— Будешь  спать  там,   где  сказано. Тебе еще повезло, что есть где спать. Не будь нас, сидеть бы тебе в тюрь­ме на хлебе и воде.
   —  Не   надо   его   ругать,— сказал   Саймон.— Он   просто   не   понима­ет.— Он   обнял  Кришну   за  плечи.— Ложись.   Я   сейчас   найду,   чем  тебя укрыть.
   Кришна покорно улегся на кушетку. Саймон, осветив фонариком кучу старого тряпья в углу, вытащил оттуда желтую шелковую шаль, расшитую красными и лиловыми цветами.
   —  Это   китайская   шаль,— объяснил   Саймон.— Правда,   немного   рва­ная, но зато приятная на ощупь.
   Он накрыл Кришну шалью. Поверх кистей на них растерянно смотрели грустные темные глаза.
   —  Нам   пора,— сказал   Саймон.— Но   утром   мы   вернемся.   Уборная в   конце   коридора.   Я   оставлю   тебе   фонарик.   Ты   не   будешь   бояться, правда?
   Кришна   ничего   не   ответил.   Пальцы   его   мяли   шаль,   собирая   ее   в складки.
   —  Пошли,— тихо   сказал   Саймон,    взяв   Мэри   за   локоть.— Ничего с ним не случится.
   Итак, в свою первую ночь под небом Англии Кришна Патель остался спать на старинной кушетке, укрывшись вместо одеяла старинной китай­ской шалью.
   Саймон и Мэри не произнесли ни слова, пока, перебравшись через сте­ну, не очутились снова в тупике.
   —  Страшно даже подумать о том,  что мы  натворили,— заметил Сай­мон.— Только никому ни слова, слышишь?
   Его настойчивость встревожила Мэри.
   —  А что мы такого сделали? —спросила Мэри.— Помогли ему да на­шли место, где ночевать.
   —  Мы   действовали   наперекор  закону,— мрачно   возразил   Саймон,— помогали преступнику уйти от ареста. Может, он и не преступник, но того, что мы сделали, хватит...
   —  Хватит для чего?
   В свете уличного фонаря Саймон увидел ее лицо.
   —  Просто хватит,  вот и все,— только и сказал он,  но от выражения его лица, серьезного и задумчивого,  у  нее побежали  по спине мурашки.
 6 «МЕНЯ УКРАЛИ!» 
   — Дедушка, детей сажают в тюрьму? —спросила Мэри за завтраком.
   Накануне вечером, лежа в теплой постели, пока дедушка с тетей Элис еще досматривали «Гибель Бисмарка», она пришла к выводу, что именно на это намекал Саймон. Того, что они сделали, хватит, чтобы попасть в тюрьму.
   По правде говоря, мысль эта не очень встревожила Мэри — побы­вать в тюрьме было бы интересно и любопытно,— но она понимала, что Саймона такая возможность не радует. Раз его отец полицейский, значит, ему никак не следует нарушать закон.
   —  Нет, в тюрьму не сажают. Если они плохо себя ведут, их отправля­ют в специальные колонии. А что? Что ты натворила?
   —  Ничего.   Я   просто   так   спрашиваю.— Мэри   смотрела   на   дедушку таким простодушным взглядом, чуть, пожалуй,  даже переборщив, что де­душка положил газету на стол и поверх очков уставился на нее.