Сбежавшее лето

   И застыл без движения.
   Затаив дыхание, Мэри на минуту тоже замерла, потом вылезла из своего убежища между кабинами и огляделась. Мужчины скрылись. Единственными живыми существами в поле зрения были чайки, которые, как игрушечные, сидели на гладкой поверхности воды.
   Она снова перевела взгляд на мальчика. Он лежал на животе, и из-под него торчала дедушкина трость. Трость, по-видимому, осталась прислонен­ной к ступенькам, и мальчик, наверное, за нее зацепился. Мэри тихонько потянула трость к себе — она боялась причинить мальчику боль,— но вы­тянуть не сумела.
   — Вставай, ты ведь не ушибся,— тихонько попросила она и, не дождав­шись ответа, поняла, что он ее не слышит.— Пожалуйста...— всхлипнула она, но только чайка, перевернувшись через голову, ответила ей долгим, печальным криком.
   Мэри побежала вдоль кабин, выскочила на набережную. Где-то вдали, возле пирса, толпились люди. У следующей лесенки она снова спустилась вниз, потому что увидела, что в шезлонге, укрывшись от посторонних глаз за высоким волноломом, сидит женщина. Мэри кинулась к ней, но тут же остановилась как вкопанная: перед ней, закутавшись в старую мехо­вую шубу и закрыв глаза, лежала та самая старуха, которой она утром строила гримасы...
   Нет, будить ее и просить о помощи она не может...
   Тихо поскуливая, Мэри направилась обратно к кабине. Мальчик ле­жал неподвижно, и чуть взыгравший ветерок ласково играл его мягкими темными волосами. Руки его покоились ладонями на гальке, тонкие паль­цы чуть скрючены, одна нога откинута под каким-то непривычным углом. Он ударился виском о нижнюю ступеньку порога.
   Мэри присела возле него на корточки. Она знала, что его следует по­вернуть лицом вверх, тогда ему будет удобнее, но боялась до него дотро­нуться.
   «А вдруг он умер? — подумала она. И затем:—Если умер, значит, я его убийца?»
   Обхватив себя руками, она опустилась на гальку и задрожала. Потом быстро огляделась по сторонам. Никто ее не видел.
   Если запереть кабину и уйти, никто ни о чем никогда не узнает. Она вернется домой как раз к чаю и скажет, если, разумеется, ее спросят, что играла совсем в другом конце города, где пляж покрыт ракушками. Тетя Элис и дедушка ей поверят. Чего бы она ни фантазировала, они ей всегда верили.
   Но на этот раз лгать нельзя! А вдруг мальчик вовсе не умер? Разве можно оставить его без помощи? Затаив дыхание, она дотронулась рукой до его лица. Щека у него была теплая, а дыхание легкое, как трепет птичьего крыла.
   Она встала. Под ложечкой у нее щемило, а ноги ступали, не повинуясь ей,  словно  принадлежали  кому-то другому.   Она снова  поднялась  по  сту­пенькам и побежала к пирсу.
   Возле пирса опять толпились люди. Наверное, что-то случилось, реши­ла она. Там был и полицейский, только он стоял поодаль и смотрел в море.
   Мэри кинулась было к нему, но в нескольких ярдах от него замедлила шаг, с ужасом вспомнив про украденные шоколадки. Вдруг продавец из палатки, недосчитавшись товара, сообщил об этом в полицию? Может полицейский сейчас и занят поисками девочки с испачканными лицом и длинными черными волосами. Забыв, что перед обедом она умылась, Мэ­ри вытащила носовой платок, поплевала на него, тщательно вытерла гу­бы, потом, чуть помедлив и сглотнув от волнения, приблизилась к поли­цейскому и вдруг замерла.
   Толпа у него за спиной поредела, и она увидела в центре ее тех двух мужчин, которые были в лодке вместе с мальчиком. Еще один полицей­ский о чем-то с ними беседовал, а третий держал их за руки, чуть повы­ше локтя, что показалось Мэри нелепым: они вовсе не собирались бежать. Они были так расстроены, обескуражены и так не к месту на пляже в своих темных костюмах и с потрепанными чемоданчиками в руках, что кто-то даже сказал: «Бедняги...» Мэри подняла глаза на тех, кто стоял рядом, но никому вроде не было их жаль.
   Все стояли и смотрели только потому, что надеялись увидеть нечто занимательное.
   Ничего занимательного, однако, не случилось. У обочины остановилась полицейская машина, и, пока Мэри проталкивалась сквозь толпу, эти двое и один из полицейских влезли в машину и уехали.
   «Что плохого они могли натворить?—думала Мэри.— Поскольку они прибыли морем, значит, могли быть контрабандистами, тайно ввозившими в Англию золотые часы или брильянты. А то и грабителями. Может, та лодка, с которой они высадились, должна была со следующим приливом забрать их и добычу и доставить туда, где полиция не смогла бы их найти. Если они грабители, тогда понятно, почему с ними был мальчик». Она вспомнила, как Билл Сайкс, идя на грабеж, брал с собой Оливера Тви­ста, потому что только мальчик мог пролезть в окно и открыть дверь из­нутри.
   Если мальчик тоже грабитель, то глупо просить полицейского о по­мощи. Или кого-нибудь из взрослых...
   Мэри вдруг показалось, что все на нее смотрят. Она нырнула в толпу и уперлась головой прямо в живот высокой, толстой дамы в цветастом платье.
   —  Ты что? Осторожней!—сказал муж этой дамы.
   Мэри хотела было извиниться, как вдруг за их спиной на другой сто­роне улицы заметила Саймона. Он, наверное, стоял там и смотрел, как и все остальные, а теперь собрался уходить.
   Обежав толстую даму и не глянув ни вправо ни влево — тетя Элис, увидев это, наверное, упала бы в обморок,— Мэри бросилась через дорогу с криком:
   —  Саймон! Подожди меня, Саймон!
   Она уже не помнила, что он любит командовать и совать нос в чужие дела. Много позже ей подумалось, что она, должно быть, уже тогда поня­ла, что Саймон из тех, кто в беде приходит на помощь, хотя на самом деле откуда ей было это знать? Она действовала по интуиции, но, когда он остановился, увидела, что он не один, и не сразу сумела сообразить, о чем с ним заговорить.
   — Привет!—сказал Саймон, смутившись, но тут же пришел в се­бя.— Это моя бабушка. А это мой друг Мэри.
   — Здравствуй, Мэри!—Лицо у бабушки было худое, с длинным острым носом, как у ведьмы, только не у злой, а у веселой. Она везла ко­ляску, в которой лежал ребенок. Мэри узнала в нем того толстого малыша, который возился в манеже.
   — Это Джейн,— сказал  Саймон.— А  новорожденную зовут Дженни.
   Джейн  выпустила  большой   пузырь  и,   когда   он   лопнул,   засмеялась.
   — Бедный наш Саймон!—улыбнулась бабушка.— Ведь у него четыре сестры! Тем не менее, думаю, гибель ему не грозит.
   — Хочешь пойти к нам?—спросил Саймон.— Ты ведь приходила, но почему-то ушла.
   Значит, он все-таки смотрел в окно! На секунду Мэри смутилась, но тут же забыла о своем смущении. Сейчас было важно только одно: остать­ся с Саймоном наедине и рассказать ему про мальчика. Она не сомневалась — и уверенность ее росла с каждой минутой,— что Саймон придумает, что делать.
   Но как остаться с ним наедине?
   —  И правда, почему бы тебе не посетить наш дом? — улыбнулась ба­бушка   и   быстро  зашагала  вперед,   не  дав   Мэри   возможности  ответить, а потом, отстав, поймать взгляд Саймона, потому что продолжала разгова­ривать с Мэри, рассказывая, что новорожденная весит восемь с половиной фунтов, то есть на два фунта больше, чем весила при рождении Джейн, и на три фунта больше, чем Полли-Анна, которые, как близнецы, естествен­но, были меньше, а вот Саймон весил целых девять фунтов и три унции.— И это при том, что мама у него от горшка два вершка!—с гордостью за­ключила бабушка.
   Мэри, как и полагается воспитанной девочке, пыталась придумать, чем бы поддержать эту беседу, но так ничего и не придумала. Единственное, что ей пришло в голову, это спросить у бабушки Саймона, сколько она са­ма весила при рождении, но подобный вопрос казался несколько не­уместным.
   —  Тебя  послушать,   бабушка,   ты   прямо  как  людоед,— заметил   Сай­мон.— Выбираешь, кого из нас выгоднее съесть на обед.
   —  Какой    противный    мальчишка! — спокойно    ужаснулась    бабушка. Она   ввезла   коляску   на   лужайку   перед   «Харбор-вью»   и   начала   отвя­зывать малышку.— Пойдем домой, моя уточка. Пора пить чай.