Мечта хулигана

– Ис-ис-ис-те-терика! – сумела выдавить из себя несчастная Санька.
– А-а! – понял Шурик. И, не размышляя больше, он влепил Авилкиной звонкую оплеуху.
Санька тут же замолчала. Зато скоро начала икать. Она молча сидела на скамейке и икала как дурочка.
– Водички бы надо! – среагировал на новую напасть Шурик. – Ты сиди, я сейчас принесу!
Шурик скоро вернулся. В руках он бережно нес начатую бутылку пепси. Где он ее взял, Санька интересоваться не стала. Выпив воды, она немного пришла в себя. Икать, по крайней мере, перестала. Она сказала:
– Лысый! То есть Саша! Это… Знаешь что…
Тут Санька запнулась. Это был чуть ли не первый случай в Санькиной жизни, когда она представления не имела, что сказать. Нет, что хоть что-то сказать надо, Авилкина понимала. Но что именно? С этим вышла почему-то заминка.
Но Шурик Авилкину выручил. Он вдруг произнес:
– Да, кстати… Давно хотел с тобой побазарить. Короче. Если ты еще вздумаешь в своей газетенке всякие гадости про нас с Вованом писать… Ну, в общем, ты поняла!
– Я все поняла, Шурик! – с готовностью ответила Авилкина.
В ее душе происходило не пойми что.
– Ну тогда пока! – Шурик помахал рукой. – Будь здорова, тезка, блин!
И он ушел своей хулиганской, нахальной походкой. А Санька осталась сидеть на скамеечке.
…Люда, родная! Мне так не хватает тебя! Если б ты только знала, как я скучаю по твоим рукам, губам, голосу… Я вспоминаю те дни, когда мы постоянно могли быть вместе. Эти воспоминания помогают мне жить, позволяют не сломаться в тех ужасных условиях, в которых я вынужден находиться. Я люблю тебя. Я буду любить тебя всегда, что бы ни случилось, помни это. Я очень верю, что и над нашими головами распахнется звездное небо, такое же бездонное, как твои глаза. Целую их. Целую тебя. Всегда твой Пашка-промокашка. 
Запершись в своей комнате, Жуль уже в четвертый раз перечитывал скопированное им письмо. Что-то тут было не так. Ну не мог, не мог Терминатор написать такое вот! Тем не менее письмо существовало. Вовка понимал, что теперь ему ничего другого не остается, как начать шантажировать Терминатора. Потому что обнаружить такое – это невероятная удача. Вовка был бы полным идиотом, если бы упустил эту редкую возможность сквитаться с Пал Санычем. Но что-то тем не менее было тут не так. Вовка метнулся к школьной сумке. Снова открыл дневник – там, где замечание. Теперь он стал сличать почерки более тщательно. Он стал сравнивать буквы – одну за другой. И очень скоро обнаружил некоторые различия в их написании. Например, в замечании, подписанном директорской рукой, буква «в» была выведена во всех случаях одной непрерывной линией. Тогда как в любовной записке верхняя петля «в» как бы висела над нижней и не была с ней соединена. Еще Вовка насчитал восемь мелких отличий в написании разных букв. Он убрал записку в сумку, даже не удосужившись ее аккуратно сложить. Теперь он был уверен – письмо писал не Терминатор. Но кто же? И почему почерк автора письма так похож на директорский? Простое совпадение? А имя? Тоже совпадение? Не слишком ли много совпадений? Вовка почувствовал, что у него ум заходит за разум. И подумал вдруг: «А не подсунуть ли это письмо Авилкиной?» Эта мысль неожиданно понравилась ему: «Во, точно! Она же любит всякие журналистские расследования. Вот пусть и расследует! Такой в школе шум подымется! И тогда Терминатору точно станет не до меня. А Терминатор тоже этого так не оставит, он обязательно постарается Авилкиной рот заткнуть! Во, пусть они и воюют, пока друг дружку не сожрут. А я на все на это полюбуюсь со стороны!» – Вовка представил, какая буча поднимется в школе, если Санька решится опубликовать письмо в газете. «Только все надо сделать по-умному! – решил Жуль. – Так, словно я к этому вообще никакого отношения не имею!..»
А Саня Авилкина, ничего не подозревая о коварных планах своего одноклассника, сидела дома возле компьютера. Нужно было писать передовую статью для очередного номера «Большой перемены», но ничего путного Саньке в голову не шло. Перед ее мысленным взором снова и снова прокручивалось недавнее происшествие на бульваре: наглые рожи Геши и Толяна, их издевательское хихиканье, собственные страх и злость, позорные слезы… И конечно же снова и снова Санька вспоминала чудесное спасительное появление Шурика Лысого. Того самого Шурика, над которым Санька в числе прочих школьных двоечников так нещадно издевалась в своих статьях. И не то чтобы Саньке было сейчас стыдно за те статьи. Пне то чтобы ее мнение по поводу двоечников вдруг переменилось. Но Авилкина неожиданно смутно ощутила, что ее черно-белый мир дал небольшую, но очевидную трещину. Раньше в этом ее мире все было ясным и определенным. Санька не сомневалась, что двоечник и второгодник ну никак не может быть хорошим человеком. Что учитель, даже изредка позволяющий себе кричать на учеников, – это плохой учитель, которого нельзя подпускать к детям даже на пушечный выстрел. Что хороший человек хорош всегда. А если хороший с виду человек совершает что-то плохое, значит, он никогда и не был хорошим. Он просто раньше ловко притворялся, а, по сути, всегда был плохим. Короче, Авилкина не давала людям права на ошибки. И, если уж говорить честно, она никому никогда до конца не верила. Даже, возможно, собственным родителям.
А теперь ее охватило странное чувство. Оказывается, в этом мире ничего нельзя знать наверняка! И уж если отпетый негодяй и второгодник может стать в одночасье чуть ли не добрым избавителем на белом коне, то чего вообще от жизни можно ожидать? Да чего угодно! Именно так – чего угодно! И от этой вновь открывшейся ей непонятности жизни Санька ощущала растерянность.
Но передовую статью все равно писать было нужно. Санька, сделав над собой усилие, попыталась собрать мысли в кучу. Она даже наморщила лоб и замычала от напряжения. И тут в ее голове возникло не пойми откуда заглавие статьи: «Мир в красках».Санька тут же набрала это заглавие на экране монитора. Некоторое время она сидела, тупо глядя в экран, и как бы размышляла, что же это странное заглавие может означать. И вообще, зачем оно появилось? Но вот общий смысл статьи начал понемногу вырисовываться. Санька, подумав еще чуть-чуть и озабоченно шмыгнув носиком, начала быстро выстукивать текст. В итоге у нее получилось вот что:
Ребята, мы все-люди. Мы живем в мире, где много всякого разного. И хорошего, и, к сожалению, плохого. Иногда нам кажется, что плохого гораздо больше. Тогда мир нам представляется совсем черным. Но это не так, потому что мир не черный и не белый, а многоцветный. Даже в самом плохом человеке могут оказаться светлые стороны. А в самом хорошем – темные. Но это ничего не значит, кроме того, что это так и есть. Из этого не сделаешь никаких выводов, кроме одного: мир устроен именно так. Значит, таким его и надо принимать… 
Перечитав статью несколько раз, Санька призадумалась. Ей стало вдруг понятно, что статья получилась слишком заумная. И вообще какая-то странная. Она явно не слишком подходила для школьной газеты. Вернее, совсем не подходила. Авилкина вздохнула, уничтожила все написанное и решительно набрала новое заглавие передовицы: «Как мы начали учебный год». А на следующий день ее ждал сюрприз. Санька заперлась, как обычно после уроков, в своей лаборантской, переделанной под редакцию, чтобы разобраться с читательской почтой. Почты было сегодня совсем мало (что свидетельствовало опять же опадении популярности газеты), а именно одна страничка со стихами и еще какое-то послание в незаклеенном конверте. Сначала Санька взялась за стихи. Начав их читать, Авилкина невольно вздохнула: это был очередной лирический опус Крюковой из восьмого «В». Настя Крюкова, высокая смуглая девица с большими руками и большими нелепыми ногами, была, на свою беду, очень влюбчивой. И, на беду Авилкиной, очень плодовитой по части любовной лирики. Санька ни разу не публиковала стихов Крюковой в газете, считая их бездарной чушью. Но упорная поэтесса все равно постоянно забрасывала редакцию своими душераздирающими виршами. А потом, отловив Саньку, упорно пыталась убедить ее, что уж эти-то новые стихи – точно шедевр. И их непременно нужно поместить на первую страницу «Большой перемены». Новые стихи влюбчивой графоманки начинались так: