Журавли и цапли . Повести и рассказы

Старшая вожатая Валентина, кажется, догадалась, о чем он думает.
— Это я тебя выдвинула, — сказала она и, развернув, показала ему «Зарецкий рабочий».
Он сразу узнал этот летний номер газеты. Там, на последней странице, была фотография. Он — в полный рост, колчан стрел на груди, индийский лук за плечами — стоит, опершись на посох, и подпись: «Лучший следопыт пионерского лагеря зарецкой школы».
— Штаб ждет ответа, — напомнил Лева Смехов.
— Я согласен, — сказал Женька.
Через несколько дней в «Зарецком рабочем» появилась заметка о пионерском шефстве над сохатым новоселом, подписанная начальником пионерского лесничества Орловым-младшим.
Орлов-старший сказал: «Ну-ну», и поздравил сына с выдвижением в начальники.
ПИОНЕРСКОЕ ЛЕСНИЧЕСТВО
…Глупые муравьи, они только потому и не поверили в чудо, что были лишены разума. Чудо произошло трижды. Первый раз, когда черные муравьи пошли войной на красных. Напрасно они затевали поход. Какая-то сверхъестественная сила сгребла черное воинство в одну кучу, кинула на ковер-самолет и унесла прочь с поля боя. Красные вхолостую пощелкали челюстями — единственным оружием, которым снабдила их природа, — и тут же забыли о происшедшем. Муравьям не дано помнить. Не запомнили они и второго чуда, когда та же сверхъестественная сила в страшную сушь — ромашки стояли, безжизненно уронив головки, ветерок, чуть живой, маясь от жажды, облизывал восковую листву — спасла муравейник от гибели. Огонек, рыжий всадник, скакал, скакал по полянке, с былинки на былинку, с цветка на цветок, — и прыг к муравейнику. Что кому дорого, тот то и спасает. Муравьи — детолюбы. Расхватали личинки, и ходу из муравейника. А ходу нет. Рыжий всадник саблею машет, все живое губит… Неужели и муравьям-детолюбам каюк? Как бы не так. С неба без туч хлынул дождь, и не муравьям каюк, а рыжему всаднику… С неба без туч… Разве это не чудо? Еще какое. Но глупые муравьи и на этот раз ничему не удивились. Для них никакое чудо не чудо. И хорошо, что так. А будь не так, пропал бы муравьиный народ. Строить муравейники? Сами собой построятся. Защищаться от врагов? Лишние хлопоты. Случится чудо, и сгинет враг. Без труда, без борьбы вымер бы муравьиный народ, а с ним бы и лес: он на муравейнике стоит. Без муравья лесу смерть…
Женька Орлов, начальник пионерского лесничества, идет по своему хозяйству. В отличие от муравьев он наделен разумом и всем происходящим в лесу чудесам может дать научное объяснение. «Ковер-самолет», умчавший армию черных агрессоров с поля боя? Обыкновенное ведро, куда смели черных муравьев руки Женькиных помощников. «Небо без туч»? Дюжина ведер, с которыми по вызову патруля примчалась пожарная команда пионерского лесничества и погасила начавшийся пожар.
Слева от Женьки тащится коротышка Генка Юровец, справа — напролом, по-медвежьи, сопя и отдуваясь, лезет Мишка-толстый. Позади, то отставая, то догоняя впереди идущих, порхает легкая, как бабочка, Оля Румянцева. Женька Орлов, оглядываясь, недовольно косится на Олю-учетчицу: нарядилась… Гнев у Женьки вызывают куцые косички учетчицы с красивыми бантами.
У Генки Юровца на груди бинокль, сбоку — охотничий нож в чехле. На голове, как, впрочем, и у всех других, зеленая пилотка со значком — дубовым листиком — символом лесного пионерского хозяйства. У Мишки-толстого в руках магнитофон. Закончат дела, притаятся и будут записывать голоса птиц.
— Муравейник! — кричит Женька Орлов.
— По счету — семь, — отвечает Оля-учетчица, сверяясь с записью.
— Барсучья нора.
— Первая и единственная, — грустно вздыхает Оля-учетчица. На все пионерское лесничество один барсук. Да и того они еще ни разу не видели. Слышали только, как он там пыхтит, под землей.
— Птичья столовая…
— Пятнадцатая…
Останавливаются и записывают. Потом дальше идут, ведя учет сеянцам и саженцам, сухостою, обреченному на вырубку, и деревьям-патриархам с табличками, на которых написано: «Охраняются ЮДЛ» — юными друзьями леса.
Вдруг вдалеке запел охотничий рожок. Женька Орлов, Генка Юровец, Мишка-толстый и Оля-учетчица замерли, как стая гончих перед тем, как броситься на призыв. Лица всех отразили одно и то же — тревогу. Охотничий рожок мог кричать только в одном случае: если владельцу рожка или обитателям леса грозила беда.
— За мной! — крикнул Женька и побежал.
Скорей, скорей, скорей… Мягкая, как резиновая, пружинит под ногами тропинка. Когтистые, как у бабы-яги, руки-сучья хватают бегущих, рвут, что могут: с Мишки-толстого — пилотку, с Оли-учетчицы — бант…
Вон он уже не на Оле, а на сухом пальце бабы-яги трепещет, как подбитая бабочка. Ладно, не до пилотки, не до банта. Скорей, скорей, скорей… Стоп! У входа в лосиный загон стоит Лялька и, запрокинув голову, трубит в рожок. Ничего не видит, ничего не слышит, как глухарь на току, трубит и трубит…
— Что… случилось? — Женька налетел, вырвал рожок у Ляльки изо рта. — А?
— Лось ушел.
— Сам?
Вопрос не напрасный. Обшивали загон прочно, в три жерди: не проскочишь и не перескочишь.
— Не знаю, — сказала Лялька. — Нет, и все.
Женька Орлов свистнул. Изгородь цела, а лося нет.
На вертолете его, что ли, вывезли? Пошел вдоль, пробуя прочность жердей. В одном месте жердь поддалась сто усилиям и отвалилась: держалась на честном слове. Нет, не на одном слове. Еще — на лыке, которым была привязана к дереву. Плохо привязана. Тот, кто выпустил лося, не хотел привязывать крепче. Так, привязал для отвода глаз. Кто же выпустил лося?
Впрочем, это нетрудно будет узнать. Женька Орлов поманил ребят и повел по лосиному следу: вон он, широкий, рожками вперед, — незрячий увидит.
Шли тихо, ступая по-лесному — сперва на пятку, потом на носок, — жарко дыша в затылок друг другу.
Женька Орлов остановился и поднял руку. Замерли, прислушиваясь. Впереди, за ореховыми кулисами, кто-то басом нежничал с лосем — называл по имени и командовал: «Встань», «Ляг». Женька сразу узнал этот голос, и страшная картина представилась его мысленному взору: папа-браконьер пытается заарканить лося, чтобы увести его подальше в лес и убить. Выскочить, заорать, напугать… Но он не сделает этого. Тело как вата, безвольное и вялое, ни страхом, ни силой не стронешь с места. Женька Орлов оглянулся на Ляльку и глазами приказал: посмотри. Лялька скрылась в кустах и вернулась сияющая.
— Там твой папа лося фотографирует. Сохатый за ним, как собачонка, ходит.
Сказала и нахмурилась, ревнуя лося к Женькиному отцу. За ней сохатый тоже, как собачонка, ходит. Зачем же еще за кем-то?
— А кто позволил?! — вспылил было Мишка-толстый и осекся, вспомнив, что отец-то Женькин, а Женька как-никак начальство.
— Ладно, — пообещал Женька, — я ему… — и осекся, измеряя свои возможности, — я ему скажу, чтобы, когда надо, спрашивал.
Генка Юровец ехидно переглянулся с Мишкой-толстым: разве сын против отца пойдет?
Затрещали кусты. Ребята попрятались. На тропинку вышел лось и стал тревожно принюхиваться. Женька догадался: почуял Ляльку. Но тут в зеленом тоннеле, пробитом сохатым, показался Илья Борисович и поманил лося за собой: повел к загону.
Ребята осуждающе смотрели на Женьку. Он понял: осуждают за то, что при них не поговорил с папой. Вот люди. Их бы в его шкуру. Чтобы поняли, как это непросто против отца сыну…
Глаза ребят ждали ответа.
— Дома скажу, — буркнул Женька. — Пошли.
ГЛАГОЛ ПРОШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ
Прошла в лесных и школьных хлопотах осень. Наступила зима, да такая, что по утрам из-за снега дом дома не видел. Дед Матвей, долгожитель, помяв седую бороду, признал: даже в его время ничего подобного не было. Чтобы дед Матвей такое признал? Сроду не было. Малышня ликовала: хоть по снегу их время превзошло дедово. А то, к чему ни прицепится, все нынче не так, тот ростом не взял, этот силой не вышел. Вот, мол, в его время богатыри были!.. И невдомек деду, что из богатырских доспехов его времени люди давно выросли. Нынешний «дядя Степа» любого дедова «дядю Степу» за пояс заткнет. В Зарецком музее железный рыцарь стоит, ну, не рыцарь, оболочка рыцарева: забрало, латы, наколенники, налокотники… Вожатый Долгий — не богатырь, средней комплекции человек, а и тот в рыцаревы доспехи влезть не мог, малы. А он, дед, все свое: «богатыри, не вы»… Нет, они тоже богатыри. Посмотрел бы этот дед (жаль, ходить далеко не может, летом — доживет — сводят) на то, что они в лесу нагородили. С бору по сосенке — дружине лесная сторожка. Пусть не все сами, парни с вагоноремонтного помогли, но зато что за дом, что за печь-лежанка: сама варит, сама парит, сама обувь сушит, как с лыжной прогулки ввалятся. А под домом — погреб, да что там погреб — кладовая подземная. Все, что на пришкольном участке вырастят, — туда: картошку, капусту, морковку, лук, огурцы, яблоки… Себе хватит, и лесная братва не в обиде. Дежурные подкармливают, когда в лесу птице и зверю голодно. Рядом с домом силосные ямы. Одна с кормом для лося, другая пока пустая. Для одного лося одной ямы хватит. Прибьются еще сохатые — вторую засыплют.