Любовь и картошка

— Баб,— обернулся к ней Сережа,— ты Слесаренко любишь?
— Какого Слесаренко?
— Кладовщика.
— Что мне его любить? Жених он мне?
— Не любишь. Говорила, он скользкий, как вьюн.
— Когда это я говорила?
— По телефону.
— Ну, может, и говорила. Мало ль чеголюди по телефону говорят. А к чему тебе Слесаренко?
— Да так, — уклонился от ответа Сережа.
Секундная стрелка двигалась по циферблату так медленно, как минутная, а минутная — как часовая. Без двадцати двенадцать Сережа не выдержал, открыл окно — петли у него были заранее смазаны солидолом, открывалось оно совсем бесшумно — и выбрался наружу. Луна мчалась по небу, как искусственный спутник, кругленький, поблескивающий металлом спутник с потерянными в клочьях облаков иглами антенн. Ветер дул порывами, срывая листья с возмущенно лопотавших тополей.
Олег и Ромась уже ждали Сережу у своего дома. Они тоже вышли заранее. И тут же из темноты с разных сторон стали появляться ребята.
— Пошли! — шепотом скомандовал Сережа.
Они остановились сначала у школы. Сережа обогнул здание, за которым находился небольшой дом директора Анны Васильевны. Наташи возле дома не было. Сережа подобрал горсть песка, швырнул в крайнее слева окно. Окно распахнулось. Наташа выбралась на улицу.
— Чуть не проспала,— сказала она.
Возле калитки во двор председателя колхоза, как они договорились об этом с Васей заранее, к четвертой штакетине была привязана нитка. Сережа осторожно потянул за нее.
— Дергай сильнее,— предложил Олег.
— Не могу, нитка порвется.
Сережа все-таки дернул сильнее, и нитка в самом деле порвалась.
— Я свистну,— сказал Ромась.
— Я тебе свистну, — схватил его за руку Олег, потому что Ромась уже засунул в рот пальцы.— Председатель проснется.
Они решили, что обойдутся без Васи, и пошли дальше вдоль дворов, под деревьями, в тени, но возле усадьбы кладовщика их догнал Вася.
— Вы мне чуть палец на ноге не оторвали, — сердился он.— Я еле выбрался. Дед не спал. Что-то там писал или читал.
Слесаренко работал в колхозе только второй год, но обосновался он тут прочно. Построил двухэтажный каменный дом на восемь комнат, гараж, теплицу под стеклом, где выращивал ранние помидоры, вместо деревьев густо посадил кусты малины и смородины. Считается, что это выгодней.
В усадьбе кладовщика по натянутой толстой проволоке носилась вдоль забора здоровенная овчарка. Она лаяла и рычала на ребят, стоявших по другую сторону высокого сплошного забора.
— Давай, Ромась! — шепотом приказал Сережа. Вася и Олег подсадили Ромася на забор.
— Здоров, Индус,— дружелюбно поздоровался Ромась. Индус умолк и завилял, повизгивая, хвостом. Ромась спрыгнул с забора и подошел к собаке.
— Дай лапу. (Индус послушно дал лапу.) А знал бы ты, что я тебе принес...— Ромась отломил кусок колбасы, дал собаке, откусил сам от оставшегося куска и, прожевывая колбасу, открыл калитку.— Разрешите доложить: охрана ликвидирована без единого выстрела!
Ребята проскочили во двор.
— Что, Индус, продал честь и совесть за кусок колбасы? — спросил Сережа, проходя мимо собаки. Индус его словно понял и недовольно зарычал. Ромась бросил Индусу еще кусок колбасы.— По агентурным данным — под крыльцом,— шепотом указал Сережа.
— Четыре ящика,— ревниво добавил Ромась. «Агентурные данные» принадлежали ему.
— Давайте,— сказал Сережа.— Только тихо.
Они пробрались к крыльцу, залезли в по-хозяйски устроенный под крыльцом небольшой сарайчик и выволокли наружу ящики с яблоками. Затем так же тихо поднесли их к тополю у забора. Ромась и Индус по-прежнему уплетали колбасу.
— Бери Ромася,— сказал Сережа Олегу,— и дуй наверх. Вы вдвоем вяжете, а мы подаем.
— А я? — обиженно спросила Наташа.
— Ты — наблюдатель.
— Я хочу наверх.
— А свалишься?
— Не свалюсь.
Утром, до занятий, перед усадьбой кладовщика Слесаренко толпились только школьники. Взрослые перед забором не задерживались, но по улице прошло чуть ли не все село. За забором на самой верхушке пирамидального тополя был прикреплен плакат: «Мичуринский тополь», а с веток гроздьями свисали яблоки сорта пепин шафранный. Вдоль забора по проволоке носился Индус, облаивая прохожих.
Через дорогу от усадьбы кладовщика, чуть правее была колхозная парикмахерская — сверкающий стеклянный куб с двумя креслами и одним мастером, крупным, плотным, исполненным сознания собственной значительности мужчиной лет тридцати по имени Юрий Юрьевич.
На узкой высокой скамеечке перед парикмахерской сидел, болтая ногами, Ромась, а рядом — парикмахер. Они беседовали на равных, и оба получали удовольствие от разговора.
— Свои сделали,— сказал Юрий Юрьевич.— Чужого бы Индус не пустил.
— Точно, свои,— подтвердил Ромась.— Только кто? Может, теща?
— Может, и теща,— с удовольствием согласился парикмахер.— В семье, как ты знаешь, всякое бывает. Но как она залезла на дерево?
— По веткам. Это на сосну трудно залезть, а на тополь всякий может.
— Нет,— не согласился парикмахер. — Она человек солидный и взяла бы лестницу. Но кто-то должен был подавать ей эти яблоки?
— Может, сам кладовщик ей подавал? — предположил Ромась.
Парикмахер маслено улыбнулся — так ему понравилась эта картина, какую они с Ромасем создали: тополь, возле него лестница, теща Слесаренко развешивает на тополе пепин шафранный и рядом сам кладовщик подает ей яблоки.
— Наверное, сам кладовщик,— подтвердил он.
К парикмахеру и Ромасю подошел Матвей Петрович.
— Бриться,— сказал он мрачно и провел рукой по щеке.
— Не дадут поговорить с человеком,— пожаловался парикмахер. — Вы посмотрите, Матвей Петрович, какие у нас теперь тополя растут... Хороший гибрид получился,— одобрительно сказал он Ромасю.
— Неплохой гибрид,— скромно согласился Ромась.
Через час на бригадном хоздворе благоухающий «Шипром», но все равно не похожий на свежевыбритого человека дед Матвей брезгливо отчитывал кладовщика:
— Чем ты занимаешься?..
— Это не я, — растерянно и нелепо оправдывался кладовщик.— Это теща.
— Что, теща со склада яблоки таскала?
— Да нет, но...
— Сколько там яблок было?
— Да что там было... Три-четыре ящика.
— Вот за четыре ящика и внесешь деньги в кассу.
— Я-то внесу,— согласился кладовщик.— Но яблоками этими кое-кто еще подавится...
А председатель, посмеиваясь, сказал Григорию Ивановичу:
— Ну и сукины дети! Ну и молодцы!.. Я у Васьки спрашиваю: «Твоя работа? Не бойся, ничего не будет».— «Моя,— говорит.— Только я не один был. Одному там не справиться». И я так понимаю, Гриша, что без Сереги твоего там не обошлось.
Григорий Иванович покачал головой.
— Слесаренко с утра к пожарникам бегал. Сам снимать яблоки с тополя постеснялся. Он им литр обещал, если снимут.
— Ну, пока они там яблоки снимут, нам кладовщика с работы снимать надо,— решил Павел Михайлович.
  
5. Инопланетянин
 
Инопланетянин замигал глазом на макушке.
— Вот ты говоришь,— продолжал Сережа,— что у вас каждый альдебаранин занимается тем, чем захочет. Но ведь должен же кто-то планировать их работу? А вдруг всем вздумается голубику собирать, а картошку никто не захочет выращивать... Хотя я забыл, пищу у вас получают на автоматизированных фабриках... Тогда, к примеру, все захотят писать стихи и никто не захочет рисовать картин.
— Так не бывает,— ответил Ин.— Но если бы всем вздумалось писать стихи, они так бы и делали. Планируется только труд по производству материальных ценностей. И прежде всего труд машин, механизмов и всяких электронных устройств.
— А если какой-то человек у вас вообще не захочет работать? Вот захочется ему бездельничать? Что тогда?
— Тогда бы он бездельничал,— ответил инопланетянин.— Только едва ли это возможно. Я, по крайней мере, не знаю ни одного такого случая. Организм для этого как-то не приспособлен, чтоб совсем ничего не делать.