Всем парням, которых я когда-либо любила (ЛП)

– Привет, – говорит он удивленно.
– Привет, – отвечаю я. – Что ты здесь делаешь?
Питер смотрит на меня как на идиотку.
– Это место принадлежит моей маме, помнишь?
– Естественно! Я просто никогда не видела тебя здесь раньше, – произношу я. – Ты здесь работаешь?
– Нет, мне пришлось завести кое-что для мамы. Теперь же она говорит, что я должен завтра поехать в Хантсбург и забрать набор стульев, – ворчливо отвечает Питер. – Это два часа езды туда и обратно. Ужас.
Я дружелюбно киваю, отстраняюсь от витрины и делаю вид, будто разглядываю черно-розовый глобус. Вообще-то, Марго бы он понравился. Он мог бы стать для нее прекрасным рождественским подарком. Слегка его раскручиваю.
– Сколько стоит этот глобус?
– Столько, сколько написано на ценнике. – Питер ставит локти на витрину и наклоняется вперед. – Ты должна поехать.
Я поднимаю на него взгляд.
– Поехать куда?
– Со мной. Забрать стулья.
– Ты только что жаловался, как это будет ужасно.
– Да, одному. Но если ты поедешь, то, может быть, все будет не так уж и плохо.
– Ух ты, спасибо.
– Пожалуйста.
Я закатываю глаза. Питер на все отвечает «пожалуйста»! «Нет, Питер, эта была вовсе не искренняя благодарность, так что не надо говорить «пожалуйста».
– Так ты едешь или как?
– Или как.
– Ну же, давай! Я забираю стулья с распродажи имущества. Хозяин был своего рода затворником. Вещи там просто пылились около пятидесяти лет. Спорю, там окажутся вещи, на которые тебе было бы интересно взглянуть. Тебе же нравятся старинные вещи, верно?
– Да, – отвечаю я, удивленная тем, что он это знает. – Если честно, я всегда хотела посетить подобную распродажу. Как умер владелец? В смысле, как долго он был мертв до того, как его обнаружили?
– Боже, ты больная, – вздрагивает он. – Не знал, что у тебя есть такая сторона.
– У меня множество сторон, – сообщаю я ему и наклоняюсь вперед. – Итак? Как он умер?
– Он не умер, ты, извращенка! Он просто старый, и его семья отправляет его в дом престарелых. – Питер приподнимает бровь, глядя на меня. – Итак, я заеду за тобой завтра в семь.
– В семь? Ты ничего не говорил об отъезде в семь утра в субботу!
– Извини, – действительно раскаивается он. – Мы должны поехать туда пораньше, пока не расхватали все самое хорошее.
***
Вечером я собираю обед для нас с Питером. Делаю бутерброды с ростбифом, сыром, помидорами и майонезом для себя, а для Питера с горчицей. Питер не любит майонез. Забавно, сколько всего можно узнать из фиктивных отношений.
На кухню влетает Китти и пытается схватить половину сэндвича, но я тут же шлепаю ее по руке.
– Это не для тебя.
– А для кого?
– Это мой обед на завтра. Мой и Питера.
Она забирается на табурет и наблюдает, как я заворачиваю бутерброды в оберточную бумагу. Сэндвичи выглядят намного симпатичнее завернутые в бумагу, нежили в пищевую пленку. Поэтому в таких случаях я всегда использую оберточную бумагу.
– Мне нравится Питер, – говорит Китти. – Он очень отличается от Джоша, но он мне нравится.
Я поднимаю на нее взгляд.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не знаю. Он ужасно забавный, много шутит. Должно быть, ты по-настоящему влюблена, если делаешь для него бутерброды. Когда Марго и Джош только начали встречаться, она все время готовила макароны с тремя видами сыра, потому что это его любимое блюдо. А что любит Питер?
– Я… я не знаю. В смысле, ему нравится все.
Китти косо на меня смотрит.
– Если ты его девушка, то должна знать, какая у него любимая еда.
– Знаю, что он не любит майонез, – оправдываюсь я.
– Потому что майонез жирный. Джош его тоже ненавидит.
Я ощущаю внезапный укол боли. Джош действительно ненавидит майонез.
– Китти, ты скучаешь по Джошу?
Она кивает.
– Хотелось бы, чтобы он по-прежнему к нам приходил. – Задумчивый взгляд поражает ее лицо, я уже собираюсь обнять сестренку, когда она кладет руки на бедра. – Только не используй весь ростбиф, он мне понадобится для обеда на следующей неделе.
– Если он закончится, я приготовлю тебе салат из тунца. Делов-то!
– Посмотрим, что ты сделаешь, – говорит Китти и снова исчезает.
«Посмотрим, что ты сделаешь?» 
Где она этого нахваталась?
***
В семь тридцать я сижу у окна, дожидаясь, когда подъедет Питер. Я взяла коричневый бумажный пакет с бутербродами и фотоаппарат на случай, если появится что-нибудь жуткое или прикольное, чтобы сфотографировать. Я представляю полуразрушенный серый старый особняк, какой можно увидеть в фильмах ужасов, с воротами и мутным прудиком или лабиринтом на заднем дворе.
Минивэн мамы Питера подъезжает в семь сорок пять, что жутко бесит. Я могла бы поспать еще целый час! Подбегаю к машине и заскакиваю внутрь, но прежде, чем успеваю сказать хотя бы слово, он произносит:
– Извини, извини. Но посмотри, что я тебе принес. – Питер передает мне еще тепленький пончик в салфетке. – Я специально остановился и купил его, как только они открылись в семь тридцать. Он из коричневого сахара.
Я отрываю кусочек и кладу его в рот.
– Вкуснотища!
Он бросает на меня косой взгляд, отъезжая от моего дома.
– Значит, я сделал правильно, что задержался, верно?
Я киваю, откусывая.
– Определенно, – говорю я с набитым ртом. – Эй, а у тебя есть вода?
Питер вручает мне наполовину полную бутылку воды, и я выпиваю ее залпом.
– Это лучший пончик, который я когда-либо пробовала, – сообщаю я ему.
– Хорошо, – произносит он. Затем бросает на меня быстрый взгляд и смеется. – У тебя на всем лице сахар.
Я вытираю рот другой стороной салфетки.
– На щеках тоже, – говорит он.
– Хорошо, хорошо. – А потом становится тихо, из-за чего я начинаю нервничать. – Можно поставить какую-нибудь музыку? – Я тянусь за своим свой телефоном.
– Ты не возражаешь, если мы какое-то время будем ехать в тишине? Не люблю, когда в лицо ревет музыка до того, как подействует кофеин.
– Э-э… конечно. – Не уверена, означает ли это, что он хочет, чтобы я тоже молчала. Я бы не согласилась на это маленькое путешествие, если бы знала, что придется молчать.
У Питера такое безмятежное выражение лица, словно он капитан рыболовного судна, и мы спокойно плывем посреди моря. Разве что он едет не медленно, а очень быстро.
Я сижу тихо всего десять секунд, а потом говорю:
– Подожди, ты хотел, чтобы я тоже молчала?
– Нет, я просто не хочу слушать музыку. Ты можешь разговаривать сколько угодно.
– Окей, – отвечаю я и замолкаю, потому что как-то неловко, когда кто-то говорит тебе «ты можешь разговаривать сколько угодно». – Эй, а какая у тебя любимая еда?
– Мне все нравится.
– Но какая любимая? В смысле, любимая из любимых. Макароны с сыром или, эм, жареная курица, или бифштекс, или пицца?
– Мне все это нравится. Одинаково.
Я удрученно вздыхаю. Почему Питер не понимает идею о выборе любимой еды?
Питер имитирует мой вздох и смеется.
– Хорошо. Я люблю гренки с корицей. Это моя любимая еда.
– Гренки с корицей? – повторяю я. – Тебе гренки с корицей нравятся больше, чем крабовые ножки? Больше, чем чизбургер?
– Да.
– Больше, чем барбекю?
Питер колеблется, а потом говорит:
– Да! Теперь перестань придираться к моему выбору. Я остаюсь при своем мнении.
Я пожимаю плечами.
– Хорошо. – Жду, давая ему шанс спросить о моей любимой еде, но он молчит. Поэтому я говорю. – А я больше всего люблю торт.
– Какой торт?
– Не важно. Все виды тортов.
– Ты только что мне весь мозг вынесла за то, что не выбрал… – начинает он.
– Но так трудно выбрать только один вид! – восклицаю я. – Ну, есть кокосовый торт, тот, что с белой глазурью, похожий на снежный ком – он мне очень нравится. Но также я люблю и чизкейк, и лимонник, и морковный торт. А еще красный бархатный торт с кремом из сливочного сыра и шоколадный торт с шоколадным кремом. – Я делаю паузу. – А ты когда-нибудь пробовал торт с оливковым маслом?