Персидские ночи (СИ)

Последним блюдом был подан хаммас. Женя, фактически ничего не попробовав, отказалась бы и от него, но настояла Ассария. Женщина, глядя в упор на девушку, что-то залопотала почти приказным тоном:
— Госпожа Ассария заметила, что ты почти ничего не ела. Это обижает ее. Заставляет думать, что ты недовольна ее кухней и искусством поваров или пренебрегаешь хозяевами, — перевел Хамат. — Ты должна разубедить ее и съесть хотя бы хаммас, наше национальное блюдо, чтоб она успокоилась и не оскорбилась.
Женя выдавила улыбку и принялась за пюре, радуясь, что его немного. И закивала женщине, съев ложку:
— Вкусно, очень вкусно!
Ассария кивнула в ответ и что-то сказала.
— Хаммас готовят из нуты, турецкого ореха, на масле кунжута, добавляют сок лимона, чеснок, инжир и оливы, — перевел парень с улыбкой на губах, заглядывая в глаза девушки. — Госпожа Ассария рада, что тебе нравится вкус хаммаса, но не уверена, что это так. Придется съесть все, чтоб убедить ее.
— Хорошо, — кивнула Женя женщине и доела пюре. Только тогда Ассария довольно закивала.
— Ты успокоила ее.
— Рада, — буркнула Женя, почувствовав, как пальцы парня перебирают ее волосы, скользят по коже у шеи. Девушка дрогнула и выпрямилась, отстраняясь.
Быстрей бы закончился ужин!
— Завтра опять ужинаем вместе? — Спросила.
— Нет, завтра четверг.
— То есть по четвергам вы не собираетесь за одним столом?
— За ужином, — уточнил.
— Заняты?
— Да.
— Чем, если не секрет?
— Каждый своим делом.
Ассария встала, объявив окончание семейного раута.
Виват! — вскочила и Женя, но дальше гостиной не ушла – Хамат перехватил ее, придержав за талию.
— Руки убери. Не заставляй меня грубить.
— Груби, — разрешил, прижимая ее к себе, переплетая ее руки со своими. Женя замерла: по телу прошла дрожь и волна тепла. Девушка смотрела, как уходит Надя в сопровождении Сусанны и Самшата и понимала, что надо бы позвать ее, побежать за ними пока они не скрылись с глаз и не оставили ее один на один с Хаматом, но не могла и слова найти, звук издать. Ей была очень приятна близость парня и сил бороться с нахлынувшим вдруг желанием, с теплом тела парня, с его руками и дыханием, глазами и губами, было все меньше, а желание остаться в объятиях, отдаться на волю Хамата, все больше.
И подумалось: что она теряет? Чему и зачем противится? А может, стоит отдаться страсти и понять, что это такое, хоть раз в жизни позволить себе безумный поступок? Зачем бежать от нежности и ласки, от ночи, что обещает быть незабываемо сладкой, от рук и губ, от мужчины, которого она хочет, и который желает ее не меньше? Один раз, одна ночь и кто знает, может, все остальное померкнет перед ней и потом, через много лет, Женя будет помнить лишь ее и радоваться, что это было в ее жизни.
Хамат вдыхал аромат Жениных волос и чувствовал, как кружится голова от этого запаха, ни с чем несравнимого, желанного.
— Женя, — прошептал. — Ты самая прекрасная женщина… Женя-я…
Его губы коснулись ее кожи на изгибе шеи, и девушка дрогнула, закрыла глаза, отдаваясь блаженству поцелуя, что сжег последний довод разума, последнюю здравую мысль.
И будь, что будет…
Хамат вел ее по залам особняка, но куда, она не понимала, не задумывалась. И даже, если б он вел ее в ад, она бы пошла за ним, за его ласковыми глазами, жаркими, влажными губами, за его нежными, сильными руками, его вздохом, его взглядом.
Шаги в тишине, полумраке и пустоте помещений отдавались в ее сердце гулким стуком, трепетом приближения желанного мига, его власти и ее покорности. Рука Хамата грела ее плечи и ласкала кожу, будила лишь одно желание – затянуть эту ласку до бесконечности и в ней остаться и утонуть, и пусть, погибнуть. И не было сил оторвать от него взгляда, и не хотелось отодвинуться.
Пальцы Хамата легонько коснулись приоткрытых губ девушки, нежных, манящих, пробежали по щеке, очертили овал лица, убирая шалые локоны:
— Пэри… Моя пэри…
Губы Хамата накрыли губы Жени, язык проник в рот не встретив сопротивления, и исторг сладкий стон. Тело девушки дрогнуло прижатое к телу парня, руки проникли под вырез рубашки, срывая с нее пуговицы, и скинули на пол ненужную тряпку. Широкие плечи, гладкая кожа, сильные руки – Женя застонала, впившись пальцами в плечи Хамата, почувствовала, как его рука проникла под юбку, и стало горячо и сладко.
— Пойдем ко мне, — прошептал, заглядывая в затуманенные глаза девушки.
— Да, — прошептали влажные от поцелуя губы.
Парень подхватил ее на руки и понес в ночь, в темноту мужской спальни, на широкую постель под газовым пологом. Поставил на край и осторожно, касаясь губами каждой клеточки освобожденного тела, стянул юбку вместе с трусиками. Прочь туфли, следом на пол полетели скинутые брюки. Хамат подхватил Женю и опустил на пол, прижимая к себе осторожно, любуясь и лаская кожу, снял кофточку, расстегнул лифчик.
Безумие, — понимала Женя, но какое сладкое и приятное. Ее пальцы зарылись в шелке его волос, а грудь приникла к его груди, и вырвался стон, перестал существовать мир. Он ласкал ее грудь, целовал, мучил ласками, не торопя финал. Женя стонала, исследуя его, целуя плечи и грудь, шею, пальцы – ей нравился вкус его кожи, запах острый и манящий, сводящий с ума. Сильное тело, литое – идеальное от мочки уха до кончика пальца на стопе, и кожа – шелк, и взгляд – нега, и губы – радость.
Хамат приник к ее губам и, придерживая девушку за талию, проник в нее, не в силах больше сдерживаться. Взрыв, крик и мольба – ‘только не уходи’. ‘Нет, никуда, от тебя никуда, никогда’…
И вновь счастье от нежности его рук и крик радости от его власти над ней, и истома, тихая нега – всю ночь. Час за часом, минута за минутой – только он…
Когда солнце забилось в окно, а утренний ветерок подул в занавески, влюбленные спали, сплетясь в объятьях друг друга.
Хамат приоткрыл глаза и увидел силуэт матери за занавеской. Женщина кивнула ему и, благословив, вышла так же неслышно, как вошла. Женя же ничего этого не видела. Она крепко спала на груди Хамата, утомленная бурными ласками, успокоенная его объятьями. Парень улыбнулся, глядя на ее безмятежное лицо, пропустил меж пальцев свет ее волос, любуясь их красотой, и закрыл глаза. На душе было покойно и радостно – его, теперь она только его. Сколько лет он грезил этой нежной кожей, волосами, высокой спелой грудью, и вот сбылось…
Женя открыла глаза, когда Хамата уже не было в комнате. На его подушке лежала красивая заколка из изумрудов и рубинов в виде букета цветов. Женя повертела ее в руках, огляделась и, вспомнив, где она и как оказалась в чужой спальне, села: черт, кажется, ночью она сошла с ума!
Девушка вскочила, поспешно натягивая на себя раскиданную одежду, осторожно выглянула за двери – никого. Туфли в руки и бегом в свои комнаты, максимально тихо ступая по паркету. Ввалилась в гостевые покои и, кинув туфли на пол, прислонилась к дверям:
— Черт!
— Хуже! — сердито заявила Надя, появившись в дверном проеме. — Семь утра! Ты совсем что ли?! — постучала себе по лбу.
— Ладно, хватит! Не начинай! Мама родная!
— О-о! Ясно! … Только не говори мне, что ты ночь провела с этим…
— Какая тебе разница?! — раздраженно отмахнулась Женя, спеша скрыться в своей комнате, но Надя не оставила попытку достучаться до разума подруги, пошла за ней.
— Ты соображаешь, что натворила?
— Что?! Что?! — развернулась к ней Женя. — Переспала с мужчиной – это криминал?!
— Нет, — развела та руками, пожала плечами от возмущения. — Пожалуйста, спи, хоть со всей Сирией! Только потом, как Сусанна, не вой! Не говори мне: ‘что же делать, Наденька’, ‘как я могла’?! А-а! Может, ты хочешь стать верной персидской женой?! Тысяча пятьсот второй в гареме ‘переводчика’! Главной!
— Хватит! — рявкнула Женя. — Я взрослая женщина и голова у меня на плечах…