Отважные(изд.1961)

Никита Кузьмич виновато улыбнулся:
– Я на психике его хотел сыграть! А он не только меня, но даже пса обманул...
Блинов громко засмеялся. Это был здоровый, раскатистый смех человека, твердо стоящего на земле обеими ногами.
– Даже пса, говоришь, обманул! А твой пес, очевидно, умнее тебя!..
Никита Кузьмич неожиданно проявил характер. Он насупился и оскорблено отодвинулся от стола, за которым сидел бургомистр.
– Ну ладно, ладно, я пошутил, – примирительно сказал Блинов, – ты на меня не обижайся... Ну, а зачем же все-таки ты своего племянника в кутузку упрятал?
– Как – зачем? Кто его знает, что он по городу болтать начнет.
– А дальше что с ним прикажешь делать?
Никита развел руками:
– Ума не приложу. Что-то надо придумать!
Блинов хитро сощурил левый глаз и как-то боком придвинулся к Борзову:
– Вот что, Никита! Мальчишка не должен пропасть зря. Его надо к кому-нибудь пристроить...
– Кто ж его возьмет? – удивился Никита Кузьмич.
– Возьмут, кому надо! Вот мое предложение. Давай выпустим его и объявим: не хочет ли кто-нибудь усыновить. Ты говоришь, вместе с ним еще и девочка сидит?..
– Да, Мая Шубина, четырнадцати лет.
– Тоже следует освободить! Зачем ребенка в Германию посылать... Годика два надо подождать! Любят у нас палку перегнуть. А я за справедливость! Девочку выпустим.
Никита понимающе посмотрел на Блинова – план бургомистра казался ему вполне приемлемым.
– И подозрения не будет, – усмехнулся он: – заботимся о детях...
– Вот именно! – подхватил Блинов. – Мы не мстим детям. Пусть родители – враги, они получили по заслугам! А дети при чем?.. Об этом даже в городской газете напечатать надо. Большую статью! Пусть все читают. Нет, Никита, скажи, хороший я человек?.. – подался он вперед.
– Очень хороший, – с чувством сказал Никита Кузьмич. – Сердечный вы человек, Илья Ильич!
– Держись меня, Никита! Со мной не пропадешь! Большие мы с тобой дела еще делать будем. Вот погоди, кончится война. Немцы, конечно, отсюда не уйдут. Но кто будет управлять страной? Мы будем, Никита! Поедем с тобой в Москву, войдем в Кремль! Я стану членом правительства. И тебя не забуду. Назначу бургомистром Харькова...
– Нет, лучше Саратова, – сказал Никита Кузьмич, – я ведь оттуда...
– Ну Саратова. Тоже городок неплохой!.. И будем мы с тобой опорой нового порядка! Представляешь себе, банщик Никита Борзов – бургомистр Саратова! Вот она, благодарность за верную службу... А еще дадут тебе «железный крест». Знаешь ли ты, что значит получить «железный крест»? Станешь полноправным гражданином фатерлянда.
Блинов увлекся. Он вскочил с кресла и подошел к небольшому, обитому железными полосами сундуку, который стоял в углу, заменяя собой несгораемый шкаф.
Сколько раз Никита Кузьмич пристально рассматривал этот удивительный сундук со множеством разных завитушек, инкрустаций, с накладками в виде раковин! В нем не было видно замочной скважины, а между тем он каким-то образом накрепко запирался. Блинов никогда не рассказывал, как к нему попал этот сундук, который он привез с собой из Белгорода. Борзов ни разу не был свидетелем и того, как Блинов его открывает. И сейчас, когда бургомистр наклонился над сундуком и стал что-то крутить с краю, Никита Кузьмич так ничего и не увидел: помешала широкая спина Блинова. Внутри сундука что-то щелкнуло, звякнуло, и Блинов приподнял его массивную крышку,
Борзов ожидал, что сейчас произойдет что-то крайне интересное, но Блинов вынул из сундука лишь тонкую коричневую книжку, которая оказалась статутом ордена «железный крест». Блинов долго смаковал его многочисленные пункты, словно он уже имел этот орден и ему хотелось только уточнить свои права.
Внезапно дверь кабинета отворилась, и на пороге возник Курт Мейер. Он приостановился на мгновение, оглядывая кабинет с видом человека, который извиняется за то, что вторгся без предупреждения.
Блинов вскочил и радостно раскрыл объятия:
– Господин Мейер! Заходите! Я только что хотел звонить к вам, чтобы пригласить на чашку кофе!..
Он быстро обошел вокруг стола и устремился навстречу гостю. Мейер снял фуражку, усталым движением бросил ее на ближний стул и дружески пожал руку Блинову.
– Честное слово, – сказал он, – я бы, наверное, погиб с тоски, если бы в городе у меня не было такого друга, как вы.
Лицо Блинова расплылось в улыбке.
– Да, господин Мейер, раньше я считал, что истинная дружба может возникнуть только в юности, но потрясения войны, оказывается, сплачивают людей еще сильнее.
Мейер подсел к столу и весело взглянул на Никиту Кузьмича, который, плохо понимая немецкий язык, старался вникнуть в то, о чем они говорят, но так ничего и не разобрал. Однако по тому, как весело начался их разговор, он догадывался, что ему ничто не угрожает.
– Ви молодец! – вдруг сказал ему Мейер по-русски. – Я знать ваш храбри поступок! Ви задержать преступник! Спасибо!.. Мы его расстреляйть!..
Пока он говорил, с трудом находя слова, Никита Кузьмич подобрался, и вся его маленькая фигурка теперь выражала неутомимое служебное рвение и полную преданность.
– Ну, иди, – сказал ему Блинов. – Где ты будешь? У себя?.. Если понадобишься, я тебе позвоню...
Борзов встал и поспешно вышел – лучше быть подальше от этих двоих, когда они сходятся вместе.
– Преданный человек! – сказал Мейер, лишь только за Борзовым закрылась дверь. – Здесь, в России, редко попадаются настоящие люди!
– Вы сегодня очень устали, господин Мейер, – сказал Блинов; он открыл дверцу письменного стола и достал бутылку коньяку и две рюмки. – Выпьем?
– Охотно, – согласился Мейер. – Сегодня был какой-то дурацкий день... Все шло кувырком. Мне звонил представитель Тодта[4] Шварцкопф. Он сходит с ума: хочет построить сто двадцать дотов за полтора месяца...
– Это невозможно, – пожал плечами Блинов, – у нас не хватает людей. В лагере осталось всего шестьсот человек. Половина из них – больные и раненые...
– Ну вот! – сердито усмехнулся Мейер. – Я сказал об этом Шварцкопфу, а он начал кричать, что в моем распоряжении целый город!
– Да, но ведь мы услали отсюда почти всех, кто может работать...
– А ему какое дело? Он говорит, что это приказ самого фюрера.
Оба почтительно помолчали.
– Хорошо, – сказал Блинов, – мы сделаем все, чтобы работа пошла полным ходом!
Мейер расстегнул китель, достал из внутреннего кармана тщательно сложенную карту и разложил ее на столе.
– Посмотрите сюда, Илья Ильич, – имя-отчество он произносил по-русски, и это звучало несколько нелепо, но нравилось Мейеру. – Укрепленный район находится в шестидесяти километрах на запад от города. Вот Малиновка, дальше Новый Оскол. А тут пять деревень, из которых сейчас выселяются жители. Конечно, работоспособных оставляют. Наши люди займут освободившиеся дома. Местонахождение и план укрепленного района – строжайшая тайна. Шварцкопф сказал, что в случае внезапного наступления русских в первую очередь должны быть уничтожены все, кто может знать расположение хотя бы одного дота...
Блинов внимательно рассматривал карту.
– Да, – сказал он вздохнув, – очевидно, положение на фронте не из легких, если приходится так торопиться.
Мейер строго взглянул на него:
– Вы сомневаетесь в победе фюрера?..
– Нет, что вы! – быстро ответил Блинов. – Я просто думаю о том, что нам с вами придется много поработать...
Они помолчали. Припухшие веки Блинова совсем прикрыли глаза. Он еще ниже нагнулся над картой, и Мейер не видел его лица.
В кабинете стало тихо. В напряженном молчании они провели несколько минут.
– Ну хорошо, – сказал Мейер, – простите меня, Илья Ильич, за резкость... Надо мужественно смотреть в глаза правде. Положение на фронте трудное. Под Сталинградом совсем плохо... – Он придвинул стул поближе к столу и тоже нагнулся над картой. – Конечно, хотелось бы, чтобы укрепрайон прикрывал город с востока, – сказал он, уткнув карандаш рядом с Доном, – но это невозможно – фронт слишком близко. Как объяснил Шварцкопф, в случае наступления русских будет слишком мало времени для маневра.