Отважные(изд.1961)

– Когда же мы должны послать туда людей? – спросил Блинов.
– Вот это главное, – сказал Мейер, внутренне отметив сухость тона, каким был задан вопрос. – Шварцкопф требует, чтобы каждая группа, строящая дот, была строго изолирована от других. Никто не должен знать больше того, что ему положено. Всех, кто проявляет неуместное любопытство, расстреливать! Только при этом условии мы сможем сохранить тайну...
– Когда люди должны быть на месте? – повторил Блинов.
– Не позже чем через трое суток после приказа.
– Но у меня нет машин для их перевозки.
– Пусть идут пешком.
Блинов впервые поднял голову. Мейер перехватил его сосредоточенный взгляд.
– Нам это невыгодно, – сказал Блинов. – Лучше сохранить их силы.
– Посмотрим, посмотрим. – Мейер встал и прошелся по комнате. – Может быть, я достану машины в интендантстве... Ну, не будем спорить. Давайте лучше выпьем.
Они выпили. Мейер аккуратно сложил карту и вновь спрятал ее в карман. Блинов налил еще по рюмке. Он вновь обрел спокойствие.
– Вы не оценили этот коньяк, – сказал он. – Бьюсь об заклад, вы не знаете, что пили.
– Мартини? – спросил Мейер, стараясь рассмотреть этикетку, которую Блинов прикрыл рукой.
– Не угадали! Это коллекционный кавказский коньяк десятилетней выдержки! Я достал две бутылки. Одну из них – для вас. – И Блинов поставил рядом с начатой бутылкой другую, с нетронутой, опечатанной сургучом головкой. Это ваша, господин Мейер, и не спрашивайте, где я достал, там больше нету.
Мейер захохотал:
– Вот это слово хозяина города! Уж не думаете ли вы, что в поисках коньяка я начну делать повальные обыски?
– Что ж, это был бы прекрасный повод! – улыбнулся Блинов. – Может быть, вы бы достигли успеха.
– Кстати, я тоже хочу сделать вам небольшой подарок, – сказал Мейер. Он пристально взглянул на Блинова, который отрицательно махнул рукой, как бы заранее отказываясь. – Нет, нет, не торопитесь, от такого подарка не отказываются. Я вам даю прекрасную возможность еще раз показать жителям города, какое у вас честное сердце. Мне известно, что в подвале полиции сидят двое подростков – совсем молоденькая девушка и мальчик, сын Екатерины Охотниковой. Я не буду забирать их к себе. Отпустите их. Дети есть дети!..
Глаза Блинова блеснули и тут же погасли. «Что еще придумал Курт Мейер? Не ловушка ли это? Знает ли он, что мальчик – племянник Никиты Борзова?»
– Спасибо, господин Мейер, – горячо сказал он. – Несомненно, мне нужно укреплять здесь свой авторитет... Я вам очень признателен... Ну, а куда их деть?
– Думаю, что они сами найдут место, куда пойти.
В этот момент зазвонил телефон. Блинов взял трубку, отозвался и, пока он слушал то, что ему говорили, Мейер наблюдал, как менялось лицо бургомистра: оно приняло какое-то болезненное выражение. Наконец Блинов медленно, точно в раздумье, положил трубку.
– Они сбежали, – ответил он на молчаливый вопрос Мейера.
– Сбежали! – в бешенстве крикнул Мейер. – Слушайте, господин Блинов, что у вас за порядки! Кто отвечает за полицию: я или вы?
И, схватив со стула фуражку и даже не взглянув на бутылку коньяка, он вышел, громко хлопнув дверью.
Как только его шаги замолкли, Блинов поднял трубку внутреннего телефона:
– Борзов, быстро ко мне! – крикнул он.
 Глава девятая 
ПОБЕГ
Старый подвал крепкого столетнего дома представлялся начальнику полиции самым надежным местом для арестованных. И действительно, до сих пор никому еще не удавалось бежать оттуда. Толстые, обитые железом двери, маленькое окошко – взрослый в него не пролезет. А ребенок?.. Но кто мог об этом подумать?
Когда полицай увел Юренева на допрос, старики переглянулись и облегченно вздохнули.
– Хоть бы тебе не вернуться, бродяга! – сказал рябой и сплюнул на пол.
Коля обиделся за Мишу:
– Зачем вы так? Что он вам сделал?..
– Ты еще глуп, Коля! Подрастешь, тогда будешь понимать.
Мая поддержала Колю:
– А чем же Миша плохой, дедушка? Он веселый, – сказала она.
– Вот-вот, чересчур даже веселый, – сказал другой старик, с растрепанной рыжей бородой; его звали Степан Лукич. – От такой веселости люди кровавыми слезами плачут.
Старики хмуро замолчали. По некоторым признакам они заметили, что Михаил нарочно подсажен к ним полицаями. Уж очень он был спокоен, – много спал, и не было у него обычного тревожного ожидания. Даже когда его позвали к выходу, он вскочил с нар с таким видом, словно давно ждал этого. Плохой актер! Сыграть даже не смог хорошо. Они сразу увидели, что это за человек. И за эти дни он ничего от них не узнал. А вся история с его побегом, которую рассказал Коля, не произвела на них никакого впечатления. Если он честный человек, то нужно же быть таким ослом, чтобы лезть в сарай помощника бургомистра! Довериться такому равносильно тому, чтобы пойти и донести на самого себя.
Сидя рядом с Маей, Коля растерянно думал о том, как сложно все в жизни. Раньше все вокруг казалось ему совсем простым. Он играл во дворе с ребятами, а когда подрос, стал ходить в школу. У памятника Ленину его приняли в пионеры. Он помнит этот весенний день. Увидев его с красным галстуком, отец весело поднял руку: «Коля, будь готов!» – «Всегда готов!» – ответил Коля. Папа работал, он учился, а мама тоже работала, но где бы Коля ни был – на детской площадке, в саду, на берегу озера, – он часто слышал ее голос, несшийся из громкоговорителя: голос был спокойный, чуть-чуть незнакомый. Коля гордился тем, что его мама выступает по радио и ее имя знает весь город. То, что у него есть отец и мать, казалось ему таким же незыблемым, как дом, в котором он жил, как школа, в которой он учился, как улица, где был ему знаком каждый мальчишка. Будущая жизнь представлялась ему ясной. Он вырастет и станет киномехаником, а еще лучше – машинистом паровоза. Далеко-далеко уходят рельсы, а по ним мчится поезд! И на паровозе, рядом с папой, – он, Коля! Мелькают столбы, будки обходчиков, медленно кружатся вдалеке поля, белый дым из трубы хлопьями путается в кустах, растущих на склонах насыпи... А паровоз мчится и мчится, набирая скорость!..
Да, еще недавно о Коле заботилась мать, она охраняла его от опасностей и горестей. Теперь же он был брошен в бушующий поток. Сумеет ли он из него выбраться?.. Люди оказывались совсем не такими, какими он себе их представлял, они менялись на глазах. Коля не любил дяди Никиту, но не знал, что он предатель. Он боялся фотографа с базарной площади, а старик оказался добрым и даже хотел его спасти. Миша пострадал от гитлеровцев, а эти двое сердитых стариков почему-то ему не доверяют.
Задумавшись, Коля смотрел в маленькое оконце. Сквозь него виднелась низкая серая туча. Вот медленно прошел часовой. Теперь это уже не черные ботинки на толстой подошве, а яловые истрепанные сапоги.
В углу прикорнула Мая. Она как будто спит. У нее серое, усталое лицо, косички растрепаны, и от этого вся ее фигурка выглядит какой-то беззащитной и жалкой.
Рано утром полицай принес каждому по миске жидкого супа и по куску сырого хлеба. Этого было мало, но Коля все же поделился с Маей: девочка была очень слаба. И он не заметил, как после этого потеплели глаза обоих стариков, они стали менее настороженными и более разговорчивыми...
Прошло уже несколько часов, с тех пор как увели Михаила. Коля начал беспокоиться. Эти старики могут скрипеть сколько им угодно. Им просто везде мерещатся шпионы.
Мая проснулась и стала заплетать свои косички. У нее были тонкие руки, и вся она казалась высохшей, удивительно хрупкой.
– Мая, а ты пионерка? – вдруг спросил Коля.
Старики в углу усмехнулись. Мая удивленно взглянула на него.
– Конечно, пионерка! Я даже председателем отряда была. Осенью мне в комсомол вступать надо, – сказала она.
– Вы бы потише говорили, – произнес рябой, – а то полицай услышит. Он вам покажет комсомол!..
– Не услышит, – ответил Коля, – а услышит, что ему с нас взять?